Зло - Хруцкий Эдуард Анатольевич - Страница 32

— Бывший, — перебил его Ельцов.

— Не бывает бывших воров и бывших ментов, — засмеялся Мишка, — это, ребята, печать на всю жизнь.

— Значит, ты так всю жизнь и останешься вором? — огорчился Коля.

— Чудак ты, кент мой дорогой. Можно на дело не ходить, а оставаться уркой. Это свойства характера. Не понимаете? Поясняю. Сук ненавидеть, ментов презирать, разбираться со всякой шпаной по-воровски. По закону, значит. О чем мы сейчас говорим? О том, как будем с этих козлов получать. И нам правильные воры помогут. Потому что хоть я на дело не хожу, но закон бродяг соблюдаю.

— Ты, Мишка, — Юра посмотрел на него внимательно, — все перепутал. Тот же Ястреб человек страшный…

— Ну да, такой страшный, что на него даже муха сесть боится. Юрик, ты хоть и чалился у хозяина, психология фраера у тебя осталась.

— Ну вот, я фраером стал, — засмеялся Ельцов.

— Ты и есть фраер. А кто ты? Вор? Нет. Ты как мужик на зоне жил. Все по закону исполнял. Поэтому стал бродягой и тебе вор помочь может.

— Да ну тебя, Мишка! — разозлился Носков. — Забывай свои блатные примочки.

— Коля, это уже до смерти.

— Знаешь, Мишка, многие думают, что если они путь свой жизненный извилистым делают, то от этого живут дольше. Нет, дорогой…

— Хватит философии! — Махаон хлопнул ладонью по столу. — О деле давайте базарить. Юра, ты знаешь, где Золотого найти?

— Да.

— Утром иди к нему.

— Так уже утро.

— Ничего, поспишь вечером. У тебя сегодня тренировка есть?

— Нет.

— Значит, к Золотому. А у меня план созрел, как на Ястреба выйти.

— Миша, а почему его зовут «Золотой»? — заинтересовался Коля.

— А потому, что он, кроме золота, ничего не ворует. Шуба будет норковая лежать большой цены и рядом колечко пустяковое. Он колечко возьмет, а шубу не тронет. Такая у него специализация. Я ему маляву напишу.

— Ребята! — Коля поднялся, подошел к окну и распахнул его. — Утро уже. — В комнату ворвался свежий, настоянный на дворовой зелени воздух. — Хорошо-то как. А может, пойти в милицию или КГБ, в прокуратуру, рассказать все. Мы же в стране живем, а не в лесу. Закон…

— Закон, — перебил его Мишка, — а когда тебя ни за что в Бутырку окунули, где твой закон был?

— Так разобрались же…— тихо откликнулся Коля.

— А год жизни в крытке, под следствием, это как?

— Бывают же ошибки, Миша.

— Ошибки… Эх, Коля-Николай. Парень ты золотой. Я, конечно, не такой образованный, как Юрка, но скажу тебе так. Мы все в нашей стране навоз. Дерьмо. И вкалываем на хозяина. Сначала на Ленина, потом на Сталина, потом на придурка Хрущева, теперь на Леню бровастого. У меня теперь время есть, я книжечки почитываю. Так в мемуарах Жукова прочел интересную вещь, будто он, маршал, ездил за советом к полковнику Брежневу. Да кто Жуков и кто Леня, ты задумался? Вот так-то.

— А при чем здесь Жуков и наши дела? — запальчиво спросил Коля.

— Да при том, что таких Леней Брежневых у нас в каждом райкоме натыкано. Для них власть — всласть. Вот Юрка решил их потревожить и намотал срок на уши.

— Значит, все напрасно? — огорчился Коля.

— Нет, — сказал Ельцов, — правду мы найдем. Конечно, тяжелое это дело. Но все равно найдем. Власть эта не вечная. Брежнев на ладан дышит.

— Думаешь, придет новый и все изменится? — захохотал Мишка.

— Уверен, что перемены будут, иначе стране кранты.

Шорин не любил баню. Он терпеть не мог парилку и мыться предпочитал в ванной. Хватит, в давние времена в лагере в Потьме походил в баньку вместе со всей кодлой. По сей день у него осталось чувство отвращения к ораве голых мужиков.

Он и теннис не любил, хотя играл неплохо. Новое спортивное поветрие охватило номенклатуру, и с этим надо было считаться.

Суббота называлась банно-спортивным днем. На стадион «Шахтер» в Сокольники приезжали весьма влиятельные персоны и, конечно, вездесущие торгаши и люди творческих профессий, считавшие за честь для себя погонять упругий мячик с генералом МВД или замминистра. Компания была устоявшаяся. Работники ЦК и горкома, высокие чины из министерств и ведомств, офицеры и генералы КГБ и МВД. Известные журналисты-международники, писатель, автор популярных детективных романов, директора больших гастрономов, два известных в Москве ресторатора и, конечно, вездесущий Вовчик.

Встреча начиналась с ритуального теннисного матча, потом парилка, выпивка с легкой закуской, далее опять парилка и настоящее застолье. И если закусочный стол накрывали из того, что каждый привозил с собой, то главное угощение выставляли рестораторы.

Шорин, который всегда брал с собой Вовчика, позвонил и сказал, что задерживается. Не хотелось козлом бегать за мячиком. Тем более что неделя выдалась тяжелая.

Он наконец-то купил дачу рядом с рестораном «Архангельское». Продал ее сын покойного маршала, отставной полковник, гуляка и светский лев. Дача, конечно, была полковнику нужна, на ней почти ежедневно пьянствовала развеселая московская шобла. Но для широкого образа жизни, к которому так привык бывший полковник, 250 рублей пенсии явно не хватало. Полковник поставил одно условие: все деньги наличными и сразу. Сумму он заломил крутую — двести тысяч.

Шорин знал, что эти деньги ему готовы отдать друзья с Кавказа, поэтому торговаться не стал и привез деньги на улицу Грановского в огромную восьмикомнатную квартиру. Полковник раскрыл чемодан, высыпал пачки сторублевок на ковер и, не стесняясь Шорина, сел на пачку купюр.

— Ну вот, теперь и погуляем, — радостно засмеялся маршальский сирота. — Этих бабок мне надолго хватит.

Все документы оформили стремительно, и Шорин стал хозяином огромного двухэтажного дома и участка в полтора гектара. Конечно, надо было делать ремонт, но дом находился в неплохом состоянии и Шорин решил повременить с работами до весны.

Дача была продана с мебелью, некогда вывезенной из поверженной Германии, с картинами, изображающими сцены охоты, в дорогих лепных рамах, с целым взводом напольных и настольных часов, которые давно остановились.

Шорин вызвал на дачу Ястреба, тот долго ходил, рассматривал часы, картины, вытертые гобелены.

— Я тебе, Умный, так скажу. Хата богатая.

— Спасибо на добром слове, но прошу тебя, забудь эту кликуху.

— А чем она не нравится? Ты, конечно, сильно поднялся, до тебя теперь не достать. А кликуха все равно осталась, это, брат, на всю жизнь.

Пятнадцать лет назад, когда Щелокова сделали министром сначала охраны общественного порядка, а потом МВД, Шорин заплатил крупную сумму и изъял из картотеки ГИЦ две карточки: свою и Леонида Степановича Колоскова, кличка «Леня Сретенский».

Леня Сретенский стал Ястребом и в миру проходил по туфтовым документам на имя Ястребова Леонида Михайловича.

Свою карточку Шорин торжественно сжег, в огне сгорел человек по кличке «Умный». Кличку эту он получил в Потьминском лагере за то, что давал уголовникам разумные консультации по юридическим вопросам и лихо писал для них жалобы. Там он и познакомился с молодым, но уже авторитетным налетчиком Леней Сретенским. Леня помог ему, иначе Шорина, как бывшего мента, задавила бы уголовная шпана.

Когда Сретенский освободился, Шорин пригрел его, приспособил к делу. Работать с теневиками было легко и прибыльно, а главное, риск минимальный.

С той поры в криминальных кругах появился новый авторитетный человек по кличке Ястреб. Старые уголовники, которые помнили Леню Сретенского, знали пугающие возможности Ястреба и предпочитали забыть о его прошлом.

Ястреб быстро понял всю выгоду службы у Шорина и работал на него на совесть.

— Леня, — сказал Шорин, — найди людей, пусть всю дачу вылижут, я в субботу после бани сюда компанию нужников привезу, на новоселье.

— Повар нужен?

— А как же. Хочу, чтобы он грузинский стол приготовил.

— Сделаем. — Ястреб закурил. — Кстати, Саша, а как маршал концы отдал? Болел сильно?

— Да нет. Мне его сынок рассказывал, пришел с прогулки, сел обедать. Принял сотку и умер. А зачем тебе?