Охота на уродов - Рясной Илья - Страница 4

— Вот так!

— Откуда умеешь? — подозрительно осведомился Туман.

— Я много чего умею. — Тюрьма прицелился небрежно во вторую бутылку… И, конечно, промазал.

— Блин.

Выстрелил еще раз — от бедра. С таким же успехом он мог палить и с закрытыми глазами.

— Дешевка, — махнул рукой Туман.

Шварц, взяв пистолет, с обычной для него нудной аккуратностью прицелился. Он тоже промазал, и Туман воспрянул духом. Дело оказалось вовсе не такое простое. В боевиках с двух рук небрежно кладут по двадцать человек десятью выстрелами. Но так бывает лишь в кино.

— А я? — заныла Кикимора.

— А ты хрен соси, — бросил Туман пренебрежительно. Кикимора насупилась обиженно. Шварц сжалился и протянул ей пистолет, советуя:

— Целься лучше. Вон прорезь. Вон мушка. Кикимора прицелилась. Потянула спусковой крючок. Грохнул выстрел. Бутылка разлетелась.

— Во, бля, — с уважением протянул Тюрьма.

— Кикимора — верный глаз, — зло усмехнулся Туман. Она прицелилась еще раз. И вторая бутылка разлетелась на осколки. Девчонка засмеялась и подняла пистолет, чтобы раздолбать последнюю бутылку, но Туман грубо вырвал ствол и оттолкнул ее:

— Позабавилась — и будя.

— Я попала, — с обидой произнесла она.

— Твое дело ртом работать, тварь мелкая, — бросил он, обдавая ее ненавидящим взглядом. — Все, пошли…

И, больше не говоря ни слова, начал карабкаться вверх по склону карьера. Ноги скользили по песку и скатывались назад, но он упорно лез вверх. Компания нехотя потянулась вслед за ним.

Мать осенила Тюрьму крестным знамением и прошептала какую-то оберегающую молитву.

— Да ладно тебе нашептывать! — отмахнулся он.

— Береги себя, сынок, — еще раз перекрестила. Каждый день повторялся этот ритуал.

Тюрьма чертыхнулся под нос и потянулся к ручке двери.

Однокомнатная квартирка в хрущобе была тесная, бедная и чистенькая. Мебели было мало. В красном углу висели три иконки, и потолок был закопчен. Мать молилась иконам истово и часто. Сам Тюрьма считал это делом совершенно пустым, но матери обычно об этом не говорил.

Она вздохнула, глядя вслед сыну, за которым захлопнулась дверь, и еще раз осенила его крестным знамением. На руке ее была затейливая, виртуозно исполненная татуировка.

Сердце за сына у нее было не на месте. Хотя, по большому счету, она знала, что путь его определен раз и навсегда, но боялась признаться себе в этом. Не в ее силах было разомкнуть заколдованный круг. Родился он у нее в тюрьме и, скорее всего, в мир иной уйдет оттуда же. Папаша — интересно, кто он был? У нее были разные предположения на сей счет, но наверняка она утверждать ничего не могла. Однако одно знала точно — это был человек не с одной судимостью, других она по молодости не признавала.

Она еще раз перекрестилась. И стала собираться. Ей нужно в церковь, поставить свечки, помолиться перед ее заступником Николаем Угодником, потом переговорить с батюшкой и идти торговать иконками в лавке Софринского предприятия, производящего церковные предметы. Это занятие приносило какой-никакой доход и наполняло ее благостностью.

А Тюрьма шел легкой походкой по городу. Светило солнце. Настроение, обычно невеселое в последние дни — никак не мог забыть мольбу в глазах того хачика, — сейчас отступило. Этот день вроде не должен преподнести никаких подлостей.

Компашка уже собралась в подвале. Туман успел вогнать себе в вену героин и сейчас отходил Глаза его были мутноватые, но способность ориентироваться в окружающем мире уже к нему вернулась.

У Кикиморы сиял свежий фингал под глазом.

— Кто тебя? — спросил Тюрьма.

Она не ответила. Ясно — Туман постарался. Он дулся на нее второй день. Причина для тех, кто знал его хоть немного, лежала на поверхности — он не мог простить ей тех двух разбитых меткими выстрелами бутылок и своей неуклюжей стрельбы. Поэтому фингал под ее глазом был закономерен.

— Будешь? — кивнул на шприц Туман.

Тюрьма отрицательно покачал головой. Героином он не увлекался. Пробовал раза два-три, не понравилось, так что предпочитал стакан водяры или хороший косячок. Садиться глубже на иглу не хотелось. Он, родившийся в тюрьме, отлично знал, от чего можно забалдеть — и от гуталина, и от бензина, но знал, и что делается с людьми после этого.

— Дурак, — загундосил Туман. — Это же «герыч», чистяк!

— Не, не хочу.

— Чмошники. И ты, и Шварц. Кайф им не в кайф, — злобился Туман, который становился раздражительным после дозы героина. — Одна Кикимора — человек.

Он притянул ее и поцеловал. Она посмотрела на него с признательностью и любовью.

Шварц, нацепив наушники, слушал музыку и тягал гантелю методично, как механизм. Эта методичность бесила Тумана, и он зло зыркал на своего приятеля.

Шварц отбросил гантелю и сорвал наушник. И, поймав на себе злой взгляд, спросил:

— Че?

— А ниче! Че делать будем? — уставился на него немного косыми оловянными глазами Туман.

— А че надо делать? — не понял Шварц.

— У нас стволов целый чемодан. А ты железо тягаешь, придурок! — воскликнул Туман.

Шварц засопел обиженно, но промолчал. Разговор опять вышел все на ту же главную тему, вокруг которой велся в последнее время, — что делать с оружием.

Все разговоры сводились к незатейливым и по большей части отчаянно глупым прожектам.

— Давай соседа моего охерачим, — предложил Тюрьма. — У него бабок немерено. «Форд» есть.

— Нет, — возразила Кикимора. — Лучше дядьку моего, мамашиного брата. У него свой хозяйственный магазин. И деньги он дома хранит.

Обсуждать это было забавно, но до осуществления планов было ох как далеко.

— А давай мента завалим — предложил Тюрьма, который с молоком матери впитал ненависть к людям в серой форме.

— Давай, — не слишком уверенно кивнул Туман. — А на хрена?

— Чтобы их, сук, меньше стало.

В общем, в очередной раз ни ясности, ни консенсуса по этому вопросу достигнуто не было Разговор зашел в тупик, всем стало как-то скучно, и Шварц сказал:

— Как крысы тут сидим, в подвале. Давай на озеро. Искупнемся.

Предложение было заманчивое. Нагрянули теплые деньки, и озеро уже прогрелось.

— Пошли, — решил Туман, поднимаясь. — Шевелись, Кикимора. Что, жопой приросла? — он подтолкнул ее.

До озера было идти с полчаса. Тюрьма по дороге купил всем мороженое и бутылку «чернил» — какой-то бормотухи, качество которой вполне соответствовало цене.

— Бля-я, — потянулся Туман, прижмуриваясь на ярко-синее высокое небо. Ласковое весеннее солнце немного улучшило его самочувствие и настроение.

Путь лежал через квартал пятиэтажек овощеводческого совхоза, замороженные стройки и обширный холмистый пустырь. Вот и озеро. Место это не пользовалось популярностью у нормальных людей. Там в основном собиралась бомжующая пьянь, которой вполне годилась эта грязная лужа и которая отлично себя чувствовала в густом кустарнике.

Туман скинул ветровку, стянул рубашку и джинсы. Шварц снял майку и с удовольствием поиграл накачанными мышцами. В последние месяцы он активно жрал протеиновые таблетки и мышечная масса его заметно росла, к неудовольствию и зависти хилого Тумана.

— Кикимора, а слабо без ничего искупаться? — крикнул Туман.

— Не слабо! — с вызовом ответила она.

— Ну так давай.

Она скинула платье. С утра она сама рассчитывала уговорить всех сходить на озеро, поэтому на ней был синий с желтыми полосами купальник. Она потянулась к застежке купальника на спине и расстегнула ее. Бомжи, пьющие на берегу отраву, покосились на нее с интересом. Но Туман воскликнул:

— Во шлюшенция! Я хренею!

— Дурак!

— Сама дура.

— Он улегся на землю, оперевшись затылком о старую, дырявую шину, почесал пузо и прикрыл глаза.

Шварц разбежался и с низкого обрыва бултыхнулся в озеро. Туша его шлепнулась так, будто тюлень вошел в грязную воду. С этого места они постоянно прыгали в воду, тут было глубоко и ныряльщики не боялись расшибиться.