Охота на уродов - Рясной Илья - Страница 12

— Не уважает нас качок, — задумчиво говаривал, устроившись на крутящемся барном стуле и уговаривая третий коктейль, Туман.

— Куркуль долбаный, — Тюрьма хлопал джин. — Каждую копейку считает. Если на халяву — тут как тут.

— Не, я за него башлять по кабакториям не собираюсь. Выяснилось, что праздное времяпровождение требует достаточно много времени. Для Тумана это было нечто новое. Он, привыкший бесцельно шататься по улицам, сидеть в подвале, бесцельно и тягуче убивая часы и дни, вдруг оказался загруженным самыми разными делами. Сегодня — дискач, завтра — кабак. Послезавтра — проехать, присмотреть новый объект, который можно гробануть без затей.

— Надо брать обменник, — все нудил Тюрьма, зациклившийся на этой идее. — Там баксы.

Он был прав. Но обменник брать трудно. Там охрана вооружена. И щитки пуленепробиваемые.

— Найдем, который легко взять… Туман оторвался от чистки оружия, когда послышались четыре условных звонка. Кто-то из своих.

— Открой, — сказал Туман.

— Сам открой.

— Я занят! — заорал Туман.

— Чего глотку драть? — Тюрьма нехотя поднялся и направился к дверям.

В комнату влетела взъерошенная, злая Кикимора, бросила новую кожаную сумку с размаху на стол и плюхнулась в кресло, закинув ногу на ногу.

— Гад, падла, — всхлипнула она.

— Ты чего? — спросил Тюрьма.

— Теперь здесь буду жить, — сообщила она.

— Чего?

— Папашка, мудак, — она потрогала оттопырившееся красное ухо. — Убью его…

— Да ладно шуршать, — отмахнулся Тюрьма.

— А чего? — по-хулигански вызывающе протянула Кикимора. — Думаешь, не смогу, да? Да я лучше вас всех стреляю! Мне его замочить — раз плюнуть! На спор! — растопырила она пальцы, как братва из анекдотов.

— Ха, Кикимора уже пальцы загибает, — восхитился Тюрьма.

— Я ей попальцую, — возмутился Туман.

— А чего, возьму пистолет и завалю! — зло крикнула Кикимора.

— У, бля, — удивился Туман. — Ты, соска, место свое забыла? — Он резко вскочил и рванулся к ней. — Забыла, да?! — Он встряхнул ее за руку, бросил в угол кожаную сумку, ударил кулаком по лицу. — Чего, сука? Рот научилась разевать? Да?!

— Ты чего? — всхлипнула она.

— Пистолет она возьмет, — сердце у Тумана стучало. Его пистолет! Его оружие. Самое дорогое, что у него есть!

Кикимора плакала, и тушь черными потоками струилась по ее щекам.

— Тварь мелкая! — Туман залепил ей еще одну затрещину, потом рявкнул:

— Иди в ванную, сопли вытри!

Кикимора зло зыркнула на него и пошла в ванную, размазывая рукой слезы, что-то нашептывая и хлюпая носом.

Если бы Туман слышал, что она шепчет… А шептала она:

— И тебя убью, гад… И тебя…

Теперь Туман знал, что их главный городской кабакторий «Морозко», казавшийся ему совсем недавно покруче «Астории», — самая что ни на есть заштатная забегаловка по сравнению с московскими кабаками. Но других в их глуши не было, а потому приходилось довольствоваться имеющимся.

Когда-нибудь Туман купит себе черную, блестящую черным лаком машину, лучше «Крузер», как у покойного Плотника, и швейцары московских кабаков будут подобострастно открывать дверцу его машины. Так и будет. Но пока он сидел и смотрел на опостылевшие морды, такие знакомые и унылые, своих земляков. Одни и те же морды. Одни и те же разговоры. В углу бара притулилось двое москвичей — здоровяки с бритыми массивными затылками, в костюмчиках-тройках, скорее всего, бизнесмены, из бывших бандитов, приехали какие-то договора заключать. Заодно выпить и найти подстилку на ночь. Они думают, что крутые. Интересно, а если подойти и сунуть им в морду ствол? Сохранится ли на их лицах это брезгливое выражение превосходства?

Кикимора молотила ладонью по столику в такт льющейся из динамиков музыке.

— Па-па-па, — подпевала она.

— Заглохни, — лениво бросил Туман.

— Чего?

— Заглохни, говорю.

Она поморщилась, хотела что-то сказать, но только присосалась к бокалу с коктейлем.

Голова у Тумана была какая-то ватная. Он слез с иглы, ломки вроде уже не было, но внутри образовалась пустота. Он знал, что вскоре опять вколет себе в вену «герыч». Даже не из-за наркотической зависимости, а потому что пусто и скучно без этого. Но это будет потом. Пока у него еще много дел.

Москвичи-бизнесмены стали клеиться к девахам, которых Туман знал как дешевых шлюх. Одна из них хохотала и передергивала плечиками. Москвич что-то вливал с патокой в уши, а она неумело делала вид, что стесняется. Вечная игра, когда самец прорубает дорогу к телу самки. Почему-то Туману стало противно. Ему сегодня все было противно.

Он проглотил коктейль. Это пойло совершенно не действовало. Пустота захватывала внутри него все больше места.

Тут и принесла нелегкая Брокера. На нем был серый костюм, облегающий накачанную массивную фигуру, на пальце светился массивный золотой перстень. Ботиночки тоже были ничего себе. Выглядел он как с картинки У Брокера настроение было тоже какое-то странное, тянущее, тоскливое — то ли бури магнитные действовали, то ли перемена погоды. Ему было страшно скучно. И хотелось развлечений.

Он заказал «Мартини» с тоником, взял бокал, приземлился за свободный столик.

Туман, насупившись, окинул его взором. Брокер заметил это и хмыкнул. А через пару минут поднялся и направился к их столику.

— Здорово, Надюха, — кивнул он Кикиморе. — Пошли, потанцуем.

— Не хочется.

— Да ладно ломаться, — Брокер взял ее за запястье и дернул. — Пошли… Договоримся…

Тумана он игнорировал нарочито, и в том закипала ярость.

Брокер окончил их школу три года назад, с первого класса числился в неизменных отличниках и считался бы маменькиным сынком со всеми вытекающими отсюда последствиями, если бы не природное здоровье и целеустремленное увлечение вольной борьбой. Он прожужжал всем уши, как станет после школы финансистом, и за это получил кликуху Брокер. Так получилось, что его тренер по борьбе был одним из ближайших помощников Плотника, и пехоту братаны набирали именно в борцовской секции И год назад Брокеру, в то время уже учившемуся на вечернем экономическом факультете одного из московских вузов, предложили войти в бригаду. Сначала на роль «принеси-подай». Потом — охранником на рынке, следить за порядком на торговых точках и собирать навар. Но он рассчитывал на большее, потому что был дисциплинированным, неглупым и вообще подавал надежды. Брокер был горд до жути, что стал бандитом.

Они знали друг друга достаточно хорошо. Тумана невозможно было не заметить — разговоров в школе было только о нем да о Тюрьме, как о людях конченых, уже собирающих чемоданы в колонию. На них в среднем два раза в месяц приходили кляузные бумаги из инспекции по делам несовершеннолетних. Брокера же всегда ставили в пример — вежливый, учится хорошо, думает о будущем, надежда родителей. Туман его ненавидел.

Да, Туман ненавидел Брокера по целому ряду причин. У этого чистюли были нормальные родители. Он трескал всю жизнь за обе щеки деликатесы, икру и карбонаты, тогда как Туман побирался объедками, которые оставались после мамашиных собутыльников, а потому маменькин сыночек нажрал морду и накачал мышцы, о которых единственному сыну стареющей шалавы-алкоголички нечего было и мечтать. Вокруг Брокера всегда крутились самые красивые девчонки, и он шутил, балагурил с ними раскованно, уверенно. И у Брокера было будущее. К Туману же он относился с презрением, а чаще с безразличием, как к бездомной псине. Внимание уделял лишь затем, чтобы дать пацану подзатыльник.

Вот и сейчас говорил Брокер только с Кикиморой, которая, надо отдать ей должное, в новом прикиде выглядела вполне сносно.

— Не пойду, — томно проворковала она, опасливо косясь на Тумана. В другой ситуации она, конечно, согласилась бы на все, но сейчас боялась своего бешеного кавалера, и для того это не было секретом.

— Да не ломайся. У меня бабки сегодня есть. Не обижу.

— Слышь, Брокер, тебе чего надо? — подал голос Туман, к неудовольствию своему ощущая, как его сковывает слабость, как всегда, при близости этой горы мышц.