Наше дело — табак - Рясной Илья - Страница 78

— Не молчи, Арнольд. Ты не сможешь жить со всем этим. Тебе пора рассказывать все, — подтолкнул его Ушаков.

Арнольд посмотрел на него. И начальник уголовного розыска увидел в его глазах нечто странное. Взор у бизнесмена не подавленный, не напуганный. Он стал каким-то потусторонним. Страшноватый взор человека, у которого установились слишком тесные отношения со смертью, который побывал у нее в гостях.

Арнольд еще сильнее стиснул ладони. Потом прислонился затылком к выкрашенной в белый цвет стене, пустыми глазами смотря в потолок. И вдруг зашипел, как от боли, будто положил ладонь на раскаленную плитку.

А потом с мертвенным спокойствием произнес:

— Господи, чтобы наговорить мне такую чушь, вы разнесли мой офис…

— Признаваться надо, Арнольд, — произнес Ушаков, понявший уже, что момент упущен и что клиент, похоже, решил стоять на своем до последнего.

— Нет, товарищи околоточные! Не надо! Потому что не в чем!

— Вся беда твоя в том, что мы взяли исполнителя, — сказал начальник уголовного розыска. — И он сейчас кается. И будет каяться дальше. Так что получишь ты за все и по максимуму.

— Не выйдет у вас ничего. — Арнольд жестяно рассмеялся. — Вы только страшные сказки горазды рассказывать. Притом сами в них не верите.

— Все выйдет, уверенно произнес Ушаков…

Начальник уголовного розыска блефовал. Пробитый, может, и давал бы признательные показания, потому что, как все закусившие удила и летящие вперед сломя голову психи, которых вдруг тормозят, обязательно сломался бы и сдал заказчика. Так бы и было. Вот только одно плохо. В реанимации Пробитый протянул всего час. Естественно, о том, чтобы допросить его на протокол, не было и речи. Свои показания он забрал в могилу.

Глава 21

ЛЬГОТЫ НА СМЕРТЬ

Свет из-под абажура настольной лампы желтым пятном падал на стол. Ушаков поморщился — виски опять болели. Уже поздно — двенадцатый час. Но идти домой не хотелось. А хотелось сидеть здесь, застыть, забыв о времени.

Он открыл ящик, достал папку с материалами по оперативному делу «Сигаретчики». И снова, в который раз, начал раскладывать пасьянс. Слева — подозреваемые. Справа — жертвы. Живые и мертвые… И опять расклад был немножко другим, чем в прошлый раз…

Когда перекочевывали из живых в мертвые одни «карты», Ушаков испытывал сожаление. Когда отправлялись на тот свет другие, он испытывал удовлетворение, поскольку на этом свете подобным мерзавцам не место.

Но с каждой очередной смертью он ощущал дуновение потустороннего холода. Как тогда, выйдя из комы и узнав, что произошло в колонии-поселении в Олянино.

— Зона, — вслух произнес Ушаков, и его негромкий голос в тиши кабинета прозвучал чужим. — Обычная зона.

Да, там, в Олянино, была зона — колония-поселение. Тут, в Полесске, — свободная экономическая зона. И в обоих этих зонах гуляла смерть. В первой она дурманила головы убийц наркотическим опьянением, раствор опия распахнул ей, костлявой, широко ворота в тот дальний поселок. Во второй смерть спускается на крыльях похожего, почти наркотического кайфа — кайфа от огромных шальных денег. Свободная экономическая зона! Молочные реки, кисельные берега. Кажется, воткни здесь палку в асфальт, и она зацветет баксами. Здесь слишком плодородная для баксов земля. Квоты, границы, через которые потоком идет контрабанда, неисчислимые льготы — вот те удобрения, от которых баксы растут, набирают вес и объем. Надо только уметь собирать урожай и кидать его в закрома — на западные счета. И нужно успевать поворачиваться быстрее других, потому что желающих много… Льготные квоты. Льготная растаможка. Льготные цены. Льготная смерть.

Ушаков положил перед собой фотографию Арнольда Колпашина и задумчиво посмотрел на нее. А куда положить ее? К живым? Или к мертвым?

Арнольда продержали в изоляторе временного содержания УВД десять суток. Еще пару раз Ушаков беседовал с ним, но без особого толку. Табачник уперся.

— Неужели вы не понимаете, что я не буду писать явку с повинной? Не буду биться головой о стену и кричать — виноват, люди, судите… Вы не понимаете этого? — Улыбка у Арнольда была какая-то каменная, глаза пустые.

— Почему? — поинтересовался Ушаков.

— А потому, что я уже побывал на том свете. А после этого люди меняются.

Начальник уголовного розыска кивнул. Он отлично знал это по себе.

— И мне ваши угрозы не страшны. А ваши увещевания просто смешны… Мне вообще плевать на вас.

— Так все равно мы тебе все докажем, — вяло давил на него Ушаков, понимая, что все без толку.

— Ничего вы не докажете. Потому что у меня деньги. А у вас ничего, кроме дурного желания меня посадить.

— Не обольщайся. И не с такими деньгами за спиной сажали. Не тебе чета люди были.

— Поглядим.

Вот и поглядели. Через трое суток районный прокурор посчитал, что основания для дальнейшего задержания гражданина Колпашина не усматривается.

— Хотя бы на десять суток продли! — сказал Гринев надзирающему прокурору. — Ты же нас под корень рубишь.

— Валентин Михайлович, а законные основания есть? — спросил строго прокурор, из молодых, любящих поговорить про верховенство закона.

— Есть информация. Мы знаем, что это он.

— Информация где? В деле?

— В оперативном деле.

— А это не считается.

— Понятно. Убийца на воле, а мы в грязи, — произнес язвительно Гринев. — И никому, кроме уголовного розыска, ничего не нужно… Да вы с ними одним миром мазаны.

— Что вы говорите? Я ведь тоже долг выполняю на своем месте, — возмутился прокурор.

— Да на каком ты месте? — не выдержал Гринев. — Ты еще в детсаду был, когда я убийц голыми руками брал! А сейчас вы все умные такие! Щенок!..

Через областного прокурора Ушакову удалось добиться, чтобы Арнольду продлили срок содержания в изоляторе до десяти суток.

Прокуратуру тоже можно было понять. Исполнитель убийств мертв. На заказчика нет ничего, кроме признания умирающего Пробитого, да и то не подшитого к делу. По поручению через Интерпол немцы работают, чтобы вскрыть, куда делись те пять миллионов, но получается это плоховато, тем более вину Колпашинав в этом доказать тяжело. И выходит, что он чист…

Так Арнольд и сказал, когда его выпускали по истечении десяти суток:

— Чист я перед законом.

В нем горело темное ликование. Издевательски смотря на начальника уголовного розыска, к которому его привели на разговор, он осведомился:

— И чья взяла?

— Твоя взяла, — развел руками Ушаков.

— Поймите, я не хитрый. Просто я не виноватый. — В глазах Арнольда была насмешка, ему хотелось поизмываться. — Но все равно, приятно было с вами пообщаться. Вы занимательный человек. Осколок прошлого.

— Да нет, Арнольд. За нами будущее. Это у вас, нуворишей, будущего нет. А здесь Россия. И по-вашему никогда не будет.

— Нашли нувориша, — хмыкнул Арнольд. — Кстати, мои адвокаты заявление в суд написали. Незаконное задержание. И все такое. Так что отвечать придется.

— Ответим, — кивнул Ушаков. — За все ответим. Только ты рано радуешься, Арнольд. Уже весь город знает, куда пять миллионов делись. И кто облапошил всех.

Победная улыбка стала сползать с лица Арнольда.

— Ты считаешь, конечно, что сможешь отбрехаться, доказать, что все это не так, что не ты людей по миру пустил… Только не сможешь. Поскольку я кое-кому представил убедительные доказательства… Так что у тебя будет множество проблем помимо того, чтобы судиться с УВД.

— Это… Это же беспредел… Ты чего… Вот суки, — покачал Арнольд головой. — Вот менты клятые!

— Я бы на твоем месте все-таки задержался еще в тюрьме. Признался бы в каком-нибудь преступлении на выбор. Посидел бы в комфортабельной камере. Тут тебя не достанут.

— Ну, сочтемся когда-нибудь, — произнес Арнольд, с ненавистью глядя на Ушакова.

— Ты знаешь, сколько я этих глупостей слышал… Ну что, поколешься на что-нибудь? Чисто символически — на пару лет лишения свободы.