Наше дело — табак - Рясной Илья - Страница 4

— Ты ему как накаркала, — сказал Арнольд. — У него неприятности с таможней. Приличную партию цигарок арестовали.

— И не жалко.

— Да. Только он наш компаньон. — Арнольд запихнул в рот бутербродик с паюсной икоркой.

— Такие компаньоны до добра не доведут…

— Отлично, — оценил Арнольд бутербродик, потом протянул руку, сграбастал пульт и включил небольшой телевизор «Филипс», подвешенный на подставке под потолком в углу. И сразу же, как подгадал, нарвался на убойную новость.

— Сегодня ночью застрелен пятидесятилетний генеральный директор ТОО «Квадро» Николай Сорока, — вещал унылый, как закоренелый грешник на исповеди у ксендза, диктор местной телепрограммы «Берег». — Наши источники в УВД полагают, что это очередное заказное убийство из серии убийств по табачным делам.

— Ой! — вскрикнула Лена, и поднос с поджаренными хлебцами едва не выпал из ее рук. — Николай Иванович!

— Мать твою! — Арнольд прищелкнул языком. — Картина Репина «Приплыли»…

На экране замелькали кадры — дом, где проживал Сорока, его новый, гладкий, благородный и черный, как рояль, «Мицубиси-Паджеро».

— Ой, что сейчас с Катькой! — всплеснула Лена руками, обессиленно присаживаясь на табуретку. В ее глазах застыл ужас. Тот ужас после злосчастного взрыва самодельного устройства в последнее время немножко отступил, но возвращения его Арнольд боялся. Это значило, что опять будут транквилизаторы, бессонница, упреки.

— С Катькой, — горько усмехнулся он. — Что сейчас с мужиками!

— С кем?

— Ох, лучше не напоминай…

Тут послышался телефонный звонок. Недолго ждали. Можно представить, как в эти минуты обрывают провода телефонов, настукивают номера на мобильниках. Весь сигаретный бомонд сейчас гудит встревоженным ульем.

— Здравствуй, — послышался в трубке голос старого приятеля и компаньона Казимира Сапковского по кличке Плут. Кличку эту он заработал честно.

— О, давно не видались, — хмыкнул Арнольд. — Чего голос грустный? Телевизора насмотрелся?

— Насмотрелся.

— Хорошо мы погорели.

— На семьдесят тысяч зелени с общака нашей родной фирмы, — взволнованно воскликнул Плут.

— А ты сам? — спросил Арнольд. — Только не говори мне, что свои деньги в проект не вливал.

— Вливал.

— Сколько?

— Под семьдесят.

— Ну, это ты переживешь.

— А ты?

— Мой тридцатник, — сказал Арнольд, и в его голосе ощущалась не свойственная моменту легкость: действительно, чего горевать, если погорел на тридцать тысяч долларов, тогда как лучший кореш погорел на семьдесят, а на сколько погорели другие кореша, вообще приятно представить. — Я человек осторожный.

— Осторожный. Ты же еврей натуральный! — воскликнул Плут. — Всегда в выигрыше.

— Все сказал?

— Ладно, Арнольд, не обращай внимания…

— Вообще-то, кто из нас еврей, можно поспорить, Казимирчик.

— Ну, завелся, как двигатель моего «Ягуара» — с полоборота, — с досадой произнес Плут. — Пропустим. Что-то с соображалкой туго у меня… Блин, семьдесят. И еще общак на сто.

— Последние деньги?

— Это почти сто зеленью! Ты понимаешь…

— Понимаю…

— Арнольд, вот что… Надо встретиться. Втроем. Ты, я и Глушак. Он тоже пострадавший. И влетел, думаю, больше всех нас.

— Ox, от него только шум, — поморщился Арнольд.

— Пора мириться нам всем. И вместе бороться. Или я не прав?

— Поглядим, — без особого воодушевления произнес Арнольд, отлично помнивший, как рассыпалась фирма «Восток», как разошлись они с Глушаком. Разве забудешь, если до сих пор справа ноют сломанные ребра.

— Надо людям прощать, — сказал Плут. — Тем более действительно, влезли мы в эту историю все втроем. И разгребать надо попытаться тоже сообща…

— Хорошо. Забиваем стрелочку. Ты организуй, Плут. Я с Глушаком сам говорить не хочу. Не правильно поймет.

— Да все он поймет правильно. Он хоть и с придурью, но когда надо — все понимает.

— Решили, — кивнул Арнольд.

Он отключил радиотелефон и протянул черную трубку Лене.

Глава 5

ДОНОС

— Нет, ты посмотри, что гамадрилы творят! — Полковник Гринев хлопнул волосатой ручищей по газете с такой силой, что если бы этот удар достался субтильному редактору газеты «Трезвый взор», то отправил бы его в реанимацию.

— Опять тебя поминают? — с усмешкой поинтересовался Ушаков.

— Ничего, — потряс пальцем Гринев, и очки его яростно сверкнули, поймав из окна солнечный зайчик. — Завтра же будет еще один иск в суд. Я этот голубой бордель прикрою! Я ему устрою!

Война эта шла уже не первый год. Но в последние месяцы обе стороны растеряли остатки приличий. Эдуард Зарецкий, тридцатипятилетний неопрятный очкарик — главный редактор «Трезвого взора», газеты желтее желтухи и ведущий примерно такой же направленности и качества телепередачи «Горизонт» на областном телевидении а заодно депутат областного собрания и самый известный голубой в городе, сцепился не на жизнь, а на смерть с Гриневым. Конфликт давно перерос рамки обычного выяснения отношений между журналистами и представителями власти. Сыщик и редактор ненавидели друг друга отчаянно. А чему удивляться? Один втихаря подкрашивал перед зеркалом губы, строчил развязные статьи по заказу криминалитета и сделал свою газету рупором местной братвы, при этом был страшно жаден до денег и стыд свой растерял в таком далеком детстве, что ныне не мог и вспомнить, что это слово означает, а кроме — того, любил себя прямо космической любовью, с болезненной мнительностью следил за своим здоровьем. Другой был кобелем в лучшем смысле этого слова, в прошлом девушки падали ему в объятия одна за другой, но форму не растерял и до сих пор. И всю свою жизнь «давил сволочь», как сам выражался, жил впроголодь, на нищенскую милицейскую зарплату и не жалел ни себя, ни других. Так что понятно, почему их трясло при виде друг Друга.

Эта война давно стала забавой для всей области. В интервью по телевизору Гринев рычал, что голубые в городе жить спокойно не будут, даже если они и депутаты. А Зарецкий в каждом номере перечислял замученных Гриневым невинных людей.

— «Убийца в серой шинели», — процитировал Гринев, снова хлопнув ладонью по газете.

— Это про тебя? — спросил начальник уголовного розыска.

— А про кого еще?

На этот раз Гриневу припомнили, как пять лет назад он застрелил при задержании рэкетира Мишаню Косого, державшего в ежовых рукавицах весь Ленинский район и. пытавшего бизнесменов в сырых подвалах.

— Оказывается, тот гад был ангелом небесным, а я ему пистолет в руку сунул после того, как по пьяни застрелил!. У, педрила очкастая! — прорычал Гринев.

— Ладно, береги нервы.

— Я ему устрою…Я…

— Четыре часа уже. Пошли кофе выпьем, — предложил Ушаков.

У Ушакова было пониженное давление, и он по привычке поднимал его чашкой-другой крепкого кофе. Армен, хозяин небольшого кафе-павильончика «Береза» напротив «серого дома» — семиэтажного, давно не крашенного здания областного УВД — готовил на углях прекрасный кофе по одному ему известному рецепту.

В павильончике было малолюдно. Парочка студентов цедила кока-колу, трое кавказцев как-то уныло давили бутылку с коньяком, закусывая его шоколадом. За стойкой скучала миловидная барменша. Она лучезарно улыбнулась посетителям, и тут же из кухни вынырнул Армен.

— Здравствуйте. Давно вас не было! — воскликнул он.

— Ты скажешь. Всего-то три дня, — возразил начальник уголовного розыска.

— Три дня, да, — цокнул Армен. — Я и говорю — давно. Наше фирменное?

— Как всегда.

Как всегда означало чашку крепкого кофе Ушакову и кофе со ста граммами водки (безумное сочетание) для Гринева.

Из динамиков магнитофона мягко лилась мелодичная армянская народная песня, под которую Армен, подобно алхимику, колдовал над медной, видавшей виды своей фирменной, наверное, доставшейся по наследству от прадедушки, туркой — в ней он варил кофе только для дорогих гостей. Вскоре кофе был готов. Ушаков отхлебнул и прижмурился от удовольствия. Да, три дня отказывать себе в таком удовольствии — это долго. Но так получилось, что три дня было не до этого. Активно, порой как простой опер, расследовал он убийство сигаретчика. Для проведения первоначальных оперативно-розыскных мероприятий он задействовал всех, кого мог — даже курсантов Полесского юридического института МВД. Опросили жильца каждой квартиры в окрестностях, восстановили по минутам последний день Сороки. Составили скудный фоторобот подозреваемых — их видел один свидетель, когда они бежали с места убийства. А дальше все застопорилось. Дело начало привычно вязнуть.