Цеховики - Рясной Илья - Страница 9

Пашка без стука зашел в кабинет, уселся напротив и стал внимательно изучать меня глазами. Я не реагировал, продолжал слушать допрос. Через минуту Пашка не выдержал и хлопнул в ладоши перед моим носом.

— Проснись, Терентий. Ты чего, анаши накурился?

— Угу, — буркнул я.

— Наслаждаешься богатыми обертонами собственного голоса?

— Угу.

— Угу да угу. Кончай горевать. Девятнадцать тридцать. Пошли в «Ромашку», хряпнем по маленькой в честь раскрытия.

— Погоди ты со своим раскрытием. Давай вместе запись прослушаем. Есть немало интересного.

Я перемотал пленку. В кабинете зазвучали измененные некачественной лентой и дрянным микрофоном голоса — мой и Кузьмы Бородули.

" — Расскажите, что вы делали четвертого августа 1987 года.

— А ничо. Встал. Самочувствие — дрянь. Птичья болезнь мучает. Ну, это когда с опоя. Одеколончику глотнул. Потом к Александру Степановичу двинул.

— К какому именно Александру Степановичу?

— Как к какому? К Новоселову, начальнику моему. Я договорился, что в тот день закончу ремонтировать водопровод. Часов в одиннадцать к нему приехал. Во-от…

— Он ждал вас?

— Ага.

— Где он вас встретил?

— Калитка была открыта, и я прошел на первый этаж. Во-от…

— Что было дальше?

— Плохо помню. Я уже слегонца поддатый был. Чегой-то там слово за слово. Работа моя ему, что ли, не понравилась. Или вообще. Начал он меня оскорблять всячески. Во-от…

— Как он начал вас оскорблять?

— А я чо, помню, что ли? Потом, вы сказали, на магнитофон не матюгаться… Ну, педрилой меня назвал. — Он задумался, потом добавил:

— И козлом. Нехорошее слово. Во-от…

— Дальше.

— Я его спрашиваю: отвечаешь за это слово? Ну, за козла. И за педрилу. Во-от.

— Дальше.

— А он меня по мордасам. У него настроение плохое было. Во-от.

— Дальше.

— А я за его спиной снял со стены кортик… Он рассказывал, что кортик его деду принадлежал — моряку. Подошел я к нему и р-раз — ударил его. А потом еще раз. И еще. Неча козлом обзываться… Во-от.

— Куда вы нанесли удар?

— В шею и в спину.

— Попытайтесь вспомнить точнее.

— А может, и в живот. Во, в живот.

— Точно?

— Ага.

— Он сидел или стоял?

— Сидел.

— И как вы его ударили?

— Вот так…

— То есть сверху вниз?

— Да, кажись.

— Может, не так?

— А может, и не так.

— Что было дальше?

— Он упал. Я понял, что погорячился слегка. Хотел сразу бежать. Потом подумал, что ему больше вещички не понадобятся, а у меня душа горит. Прихватил кое-чего. Во-oт.

— Вы пытались поднять или передвинуть труп?

— Чего я, дурак? Как упал — больше не трогал. Во-от…

— Кто был с вами?

— Никого не было.

— Из показаний свидетельницы явствует, что в указанный день около дома Новоселова появлялись двое — один в телогрейке, другой в светлой куртке. Как вы поясните этот факт?

— Не-а, начальник, это слишком. Групповуху мне не шей. Один я тама был. Во-от…»

Я выключил магнитофон и спросил Пашку:

— Ну, что скажешь?

— Ничего. В очередной раз послушал показания убийцы.

— Новоселов обозвал его козлом и педрилой. Ни с того ни с сего. Уголовными словечками… Все говорят, что даже пьяный он предпочитал не конфликтовать с людьми. К тому же Бородулю все называют козлом, после чего он начинает драться или махать ножом. Штамп.

— Согласен.

— Он не может описать, куда нанес удар. То, что он показал, противоречит медэкспертизе.

— Ну и что? С самого начала было ясно, что он врет. Наплел чего ни попадя, лишь бы смягчить картину происшедшего. Наверняка прикрывает кого-то. Видишь, как заволновался, когда ты о сообщнике спросил. Может, кореш этот сам и резал, а Бородуля только ему помогал. Надо его окружение крутить. Мои ребята в этом направлении работают. Кое-какая подготовка проведена. Затеяли оперативную комбинацию. Найдем мы его приятеля — не переживай. И тогда окончательно все выяснится.

— Я осмотрел еще раз его телогрейку под ультрафиолетовым облучателем. Старательно, как первоклашка, перечертил пятна крови. Вот, посмотри, картинка.

Я показал ему лист бумаги с начерченными фломастером пятнами.

— И что?

— А ты не видишь?

— Хочешь сказать — несостыковка локализации пятен с предполагаемой картиной происшествия.

— Что из этого выходит?

— То же, что и раньше, — в районных прокуратурах у вас работают придурки, которые не могут толком составить протокол осмотра места происшествия. И на основании этой бумаженции мы не правильно реконструировали картину.

— Может, и так… Знаешь, подъезжай завтра ко мне часов в девять утра. Съездим в одно местечко.

— Куда?

— На завод счетно-аналитических машин.

…На заводе САМ работало около двадцати тысяч человек. Предприятие производило электронные машины и счетные аппараты. Оно располагалось на окраине города, куда мы добрались в переполненном автобусе. Пашка злился и нудил, что мы занимаемся ерундой. Но он прекрасно понимал, что деваться некуда. Такой большой знак вопроса, который возник у нас, должен быть обязательно снят.

Тетка-вохровка в пиджаке с зелеными петлицами, на которых приютились эмблемы с двумя перекрещенными ружьями, долго выясняла, кто мы и откуда, в то время как мимо нас гурьбой валил народ без всяких документов. Поголовная бдительность охранников учреждений и предприятий, проявляемая исключительно к работникам правоохранительных органов, объясняется, по-моему, просто. «Ходютъ тут всякие начальники с красными книжками. А мы тоже не лыком шиты, тоже власть имеем. Вот не пущу — и все». Наконец мы дозвонились из проходной до заместителя директора по кадрам, тут же прибежала секретарша и отвела нас к шефу.

Выслушав нас, заместитель директора усмехнулся:

— Да у нас ползавода пьянь непросыпная. Водка подорожала, они на политуру и одеколон переключились. Недавно девчушка одна приходит, скромная, симпатичная, глаза от слез красные, Говорит — сделайте что-нибудь с папашей, сил нет терпеть. Оказывается, ей на семнадцатилетие подарили французские духи за сто пятьдесят рублей, папаня-хроник утром встал и весь флакон залпом махнул. Я его вызвал, спрашиваю, чего ж ты дочкины духи выпил, они сто пятьдесят рублей стоят. Он как про сто пятьдесят рублей услышал, только и успел прошипеть: «Это же пятнадцать бутылок водки». Такой стресс был, что в обморок упал. В больницу с сердечным приступом доставили.

Я улыбнулся.

— Во, вам смешно. А нам, как указ приняли, одна морока. Стоит пьяни какой-то в вытрезвитель попасть, сразу бумага к нам — принимайте меры. По положению всю бригаду надо премии лишать. Да еще по итогам месяца в райкоме и горкоме на орехи достается. А самогонщики — это вообще… Выносят детали с завода, сооружают аппараты — хоть на международную выставку. Завод электронный, что угодно стянуть можно. Вы представляете, что такое самогонный аппарат с электронным программированием?

— Туго, — признался я.

— А я теперь представляю. У одного «кулибина» изъяли. Начальник нашего райотдела признался мне, что такого еще в жизни не видел. Спилась Россия-матушка! И ни один сухой закон здесь не поможет.

— Так как нам все-таки этого человека отыскать?

— Я-то каждого из двадцати тысяч работающих не помню. Выделю вам инспектора из отдела кадров — ищите в картотеке.

Перво-наперво мы принялись за больничные листы. И вскоре Пашка сказал:

— Вот, пожалуйста, Роман Викторович Парамонов, рабочий бойлерной. Со второго по шестнадцатое августа на больничном. Непроизводственная травма. Трещина в ребре и гематома мягких частей лица. Он?

— Сейчас узнаем. Как нам его найти, Светлана Петровна?

Инспектриса ОК, дородная собранная женщина, кивнула.

— Сейчас вызовем.

Человек, которого привели к нам в кабинет, несомненно, принадлежал к племени чистопородных «синяков».

— Здравствуйте, — согнувшись, теребя засаленную кепку, произнес он.