Цеховики - Рясной Илья - Страница 44

— И в ямах тоже не живут.

— Ну, тогда не знаю, но это было что-то, где живут те самые несчастные волки. И я, тертый еврей, сунулся на этот волчий выпас.

— Волки не пасутся.

— А я разве говорю, что они пасутся? Они терзают таких, как я… Вообще, Терентий, вы меня все сбиваете. Я знаю, что волки не живут в выпасах и в берлогах. Но я так говорю. Можно сказать, я так шучу. Мне так удобнее.

— Тогда, пожалуйста, пусть будет волчья берлога.

— Деловые люди должны иметь острые зубы, но не должны их показывать. Угрозы, насилие, разные там гранаты и пистолеты — это все сильно несерьезно, уважаемый Терентий. Так не бывает в хороших домах. Вы как считаете?

— Я редко бываю в хороших домах.

— Я тоже, после того как связался с этими субъектами. О, Перельман знавал и лучшие времена. Он работал администратором театра, директором клуба и шеф-поваром ресторана. И вот пал до такого общения.

— Все деньги.

— Они, проклятые. Я начал понимать, что все плохо кончится, когда мои компаньоны начали собачиться между собой. Новоселов и Ричард просто вцепились друг в друга и начали таскать за манишки. Надо было тогда же махнуть ручкой и сказать «до свидания». И действительно, все закончилось весьма печально. Судьба, ее не изменишь, уважаемый Терентий.

— Когда и по поводу чего ругался Григорян с Новоселовым?

— Вроде бы Новоселов нашел клиентов и начал сбывать большую часть продукции за спиной Ричарда. В перспективе, по-моему, он хотел вообще развязаться с ним. Григоряну стало обидно. Все-таки он организовал дело, все устроил, а тут ему говорят — вы в очереди не стояли, вас нет в списках на праздничный заказ. Кому это понравится? Кроме того, горячая кавказская кровь. Пообещал разобраться с Новоселовым.

— И разобрался?

— Не знаю. В принципе если он сделал такое черное дело, то подпилил сук, на котором сидел… Хотя, с другой стороны, убрав Новоселова, он мог с помощью того обкомовского начальника посадить в кресло своего человека.

— Он не мог не подумать о том, что прокуратура начнет копать на комбинате.

— Как он мог предположить, что копать будут настолько глубоко? Кому, спрашивается, в прокуратуре это надо?

— Мне.

— Вы неразумный человек. Таких мало.

— Есть резон в ваших словах.

— Насчет неразумности?

— Насчет мотивов.

Все эти варианты мы неоднократно прокручивали с Пашкой. Но фактов у нас не было. Черт, неужели убийство Новоселова — дело рук Григоряна?

— Вспомните, как они ругались?

— Как ругаются в России. Такими словами, которые я просто не возьмусь повторить. Они не знали, что я их слышу. Григорян кричит: я из тебя чучело набью. Борцов натравлю, Лева тебя выпотрошит… У меня уши в трубочку свернулись, такой неприличный стоял там мат.

— Какие такие борцы? Кто такой ваш тезка Лева?

— Да крутились какие-то безмозглые антрекоты-переростки. Я сам этих борцов ни разу не видел. Слышал, они чуть ли не из Москвы. Кроме них, еще была всякая шпана. Один Нуретдинов чего стоил. Я бы, например, не хотел, чтобы такой субъект просил руки моей дочери.

— У вас же нет дочери.

— Ну, у меня еще все впереди… Нуретдинов у Григоряна основным головорезом был. Все вопросы решались грубо, через физическую силу. Психованный у нас один работал по фамилии Ионин, жалобы писал. Его так отделали… Я же говорю — взбалмошные люди. Все через кулаки. С Лупаковым что-то не поделили — в больницу его, пусть полежит, подумает… Ну разве так можно? Люди должны договариваться и соблюдать взаимные интересы.

— Лупаков тоже при ваших делах был?

— Вы спрашиваете таким тоном… Это все равно, что спросить о Горбачеве, член ли он КПСС… Конечно, при делах. Терентий, вы недостаточно глубоко вникли в материал. Откуда, по-вашему, бралась вся металлическая и латунная фурнитура, все эти застежки, цепочки, пуговицы и прочее?.. Еще при каких делах! Один из заводил.

— У него же в квартире шаром покати. Меньше всего похож на цеховика. Смешно.

— Это мне смешно. Меньше всего похож на цеховика… А кто похож? Просто он скупой цеховик. Гобсек по сравнению с ним щедрый повеса и транжир…

Перельман давал показания без особых терзаний, считая, что чем больше людей проходит по делу, тем меньший срок достанется каждому. Если привлекаются полсотни ворюг, каждому же не дашь по пятнадцать лет. Поэтому он с готовностью тащил в дело все новых и новых лиц. Надо признаться, что ход мыслей его был в принципе не лишен логики.

— Бедно живет… — засмеялся Перельман. — Да, бедно потому что имеет привычку на все деньги скупать бриллианты и золото. На черный день. А сам на ушастом «запорожце» ездит и на завтраках экономит.

— И на него было совершено нападение?

— Месяца четыре назад он был избит. Подробностей не знаю, но мне кажется, какие-то нелады с Григоряном.

— Кто его бил?

— Ничего не знаю. Знаю, что ему руку вывихнули и нос сломали… Я не люблю насилие. Как можно бить живого человека? Если, конечно, для этого нет достаточно серьезной причины.

— Да, нужна причина.

Лупакова мы совершенно упустили из поля зрения. Оно и неудивительно, учитывая объемы дела. Рано или поздно и до него бы дошла очередь… Теперь дойдет гораздо быстрее.

ВЕСТЬ ИЗ КАЗЕННОГО ДОМА

Коля Винников работал, согнувшись над письменным столом и прикусив кончик языка. В этот момент он являлся воплощением старательности и добросовестности. Закончив дело, он вытер ладонью лоб и с облегчением вздохнул.

— Готово.

Пашка взял изделие младшего коллеги по отделу, уважительно цокнул языком.

— Смотри, Терентий, какие кадры у меня работают. Я ознакомился с поделкой и сказал, что полностью согласен — сработано на пять баллов.

— Когда мы Яхшара Мамедова взяли, — сказал Коля, — и я показал ему, что умею, он долго вздыхал — никогда, мол, не работал ни с кем на пару, но тебя бы, опер, взял в помощники. В деньгах, говорил, купались бы. На полном серьезе предлагал вернуться к этому вопросу, когда выйдет.

— Зря отказался. Предложениями таких профессионалов не пренебрегают, — хмыкнул я.

— У меня еще есть время подумать. Яхшар выйдет не раньше чем через пять лет.

…Ярослав Григорьевич Лупаков на работу с утра не пошел. Взял один из множества положенных ему отгулов и теперь с утра чашку за чашкой пил кофе с коньяком. Пятизвездочный коньяк стоил недешево, да и кофе тоже, но Лупакову сегодня не хотелось думать об этом. В конце концов можно же иногда расслабиться, плюнуть на все и не трястись над каждой копейкой. Имеет он право хоть раз в году поваляться в будний день на диване и полистать журнал «Рыболов-спортсмен». Имеет право в будний день не думать о цехе, о плане, имеет право отдохнуть от сослуживцев и начальства, многие из которых просто беззастенчиво ездят на его шее. Все знают, что весь завод, не говоря уж о цехе, во многом держится на его плечах, питается его энергией, как на стержне, стоит на его воле.

Лупаков с жалостью посмотрел на бутылку двадцатипятирублевого коньяка, опустошенную на четверть, и плеснул из нее еще несколько граммов божественного напитка в чашку с кофе. Против воли в его голове закрутились мысли о том, на сколько он сегодня потратился… А, плевать. Почему бы и нет, если все так плохо, что хоть волком вой. Григорян в тюрьме. Перспектива самому загреметь в кутузку становилась весьма вероятной… Хотя нет, до него доберутся в последнюю очередь. Да и то если доберутся. Еще до Новоселова и Григоряна он пытался заниматься такими же делами, и тоже его смежников повязал ОБХСС. Они и сейчас сидят, и сидеть им еще долго. А до него следствие так и не добралось. При расследовании хозяйственного дела возникает столько концов, проходит такое количество сигналов, на проверку которых не хватит никакого следственного и оперативного аппарата. Нужно просто затаиться, быть тише воды, ниже травы. Не высовываться. Пережидать. И искать новых компаньонов. Точнее, их искать нечего. Они давно есть. Нужно просто переориентировать на них производство и гнать товар… Но не раньше, чем утихнут страсти. А каждый день потери — это деньги. Большие деньги. Настолько большие, что при мысли о них хотелось головой о стенку биться.