Цеховики - Рясной Илья - Страница 33

— Ну что ж. Там тоже люди живут.

— Как в песне: я Сибири не боюсь, Сибирь же тоже русская земля.

— Хорошо поешь, опер. Сплясал бы еще. А я похлопаю.

— Спляшу. На твоих костях.

— Чего тебе надо от меня? Чего прикопался?

— Да ничего. Просто ты хотел завалить следователя. Вот я и пытаюсь понять — зачем.

— Никого я не хотел валить.

— А свинцовая труба и финарь тебе для чего?

— Это вы все подбросили.

— Подбросили?

Пашка из сидячего положения врезал Кроту носком ботинка по голени. Крот взвыл и согнулся, держась за ногу.

— Я с тобой по-дружески говорю, а ты выдрючиваешься тут как б… последняя, — кинул Пашка.

— У, волчина, — зашипел Крот, держась за ушибленную Ногу.

— Кто тебе указку дал? Кто заказчик?

— Хрен в кожаном пальто!

Удар по другой голени оказался более болезненным, и Крот повалился на пол, подвывая.

— Я тебя тут замочу, и ни хрена мне не будет! Слишком много на себя взял, Крот.

— Ну, давай, опер, бей! Меня и не такие били! На зоне все срока в «отрицаловке» ходил, а там твои братья похлеще, чем ты, на молотки ставят! Бей! Ни перед кумом, ни перед хозяином не гнулся! Из ШИЗО не вылезал!.. Убьешь? Давай, волчья харя! — Он приподнялся и рванул на груди рубаху, открывая впалую татуированную грудь.

— Да не ори ты так, — махнул рукой Пашка и выразительно зевнул. — Дело говорю — нам лучше сейчас без протокола кое-что обсудить.

— Нечего обсуждать.

— Почему нечего? Рассказал бы, за что того же Новоселова вы завалили.

— Кого?

— Новоселова. Директора комбината бытового обслуживания.

— Тебе, опер, палец в рот не клади. На бегу подметки режешь. Ты на меня еще покушение на папу римского повесь. Сразу полковником станешь.

— Слушай, Крот, чей заказ был, я знаю и без тебя. Мне только убедиться надо. От тебя два слова требуется, которые между нами останутся. И сбережешь себе массу здоровья.

— Отвали, волчина!

— Гордый. Все вы, бродяги, гордые. Скажи, Крот, вот ты по жизни правильный уголовник?

— Правильный.

— А на дешевых фраеров пашешь. Зад им лижешь. Все из-за каких-то денег.

— На каких таких фраеров?

— На торгашей и цеховиков.

— Отвали, ничего не знаю.

— Жадность — страшное дело. За деньги вы торгашам сегодня зад лижете. А завтра у них «петухами» работать подвяжетесь. Или уже работаете, а, Крот?

"Петухами» в тюрьмах именуют пассивных гомиков, для урки это слово — смертельное оскорбление,

— Сука! — Крот вскочил и бросился на Пашку, получил прямой, точный боксерский удар и устроился на стуле, хватая ртом воздух. Пару минут мы смотрели, как он приходил в себя.

— Я тебя, опер, замочу… Посидишь, сука, на моем пере. Я тебя запомнил.

— Испугал-то как. Я весь в смятении. Можно прощения попрошу, а? Хочешь, даже на брюхе перед тобой поползаю?

Пашка подошел к Кроту и резким движением выбил из-под него стул, потом склонился над уголовником.

— Когда ты выйдешь, если выйдешь вообще, я внуков буду нянчить.

— Свидимся. Из-под любого замка выйду.

— Надоели вы. Сколько лет работаю — а все одно и то же. Угрозы какие-то. Крики… Крот, подумай еще. Тебе лучше все сказать.

— Я тебе все, падла, сказал…

Следующим приятным собеседником был Друзь. К моему удивлению, он так и не снял своей кепки с синим плексигласовым козырьком, хотя смотрелся в ней как полный придурок. Он весь состоял из квадратов. Квадратные плечи, квадратный лоб, квадратная челюсть. Даже глаза — и те квадратные. По разговору и замашкам — тоже урка, правда, несколько другого, чем Крот, розлива.

— Начальники, я же ничего не хотел плохого… Я же никого даже не ударил. Может, все-таки решим по-хорошему?

— Не зуди.

— У меня тугрики есть. Три… нет, пять тысяч. Хватит? Ладно, семь косарей — и по рукам… Ну, извините. Я же просто так финарь вынул. Начальник, я не хотел вас резать… Ну, извините.

— Бог простит.

— Ну, чего вам стоит? Не надо заявы… Мне нельзя в тюрьму… Нельзя. — Он всхлипнул, и по квадратному лицу поползла слеза.

— Почему нельзя?

— У меня мама больная. Сердце. Я жениться собрался… Мне нельзя в тюрьму. Пожалейте, начальник.

Пашка усмехнулся.

— Десять штук, да? «Волгу» купить можно. По корешам пойду, в долги влезу, но отдам… Нельзя в тюрьму мне. Мать Не выдержит.

— Не суетись под клиентом, Знаток. Давай лучше сыграем в телешоу «Что? Где? Когда?». Не для протокола. Просто на интерес. Тебе минута на размышление. Блиц. Два вопроса. Первый — за что отправили на тот свет Новоселова?

— Что? Да вы чего? Я ни про какого Новоселова не знаю.

— Та-ак. Товарищ не понимает… Ладно, пропустили, к этим баранам мы еще вернемся. Вопрос номер два — кто вас надоумил завалить вглухую следователя?

— Что? В какую глухую? Ничего не знаю. Просто спросили закурить.

— С кастетами и финкой. Кстати, финка не твоя? Может, подбросили?

— Моя. А куда сегодня без финки? Вон сопляки как распустились. Где я живу, без финки не пройдешь. Но никого мы вглухую делать не собирались…

— Ответ неверный. Приз уходит к телезрителям… Дурак ты, Знаток. Лучше тебе язык немного развязать. Иначе куковать тебе лет десять на нарах. Я все сделаю, чтобы добрую половину Уголовного кодекса тебе приклеить.

— Начальник, ну я же ничего не знаю. Я честно говорю — не хотели мы гражданина следователя обижать. Если бы я знал, за сто километров его бы обошел. Ну, извините. Свою цену назовите…

— А, ты еще и статью о даче взятки хочешь…

— Не хочу в тюрьму! Мама на кого останется?.. У меня больше никого нет… Ну, простите…

— Продолжаем игру. Еще минута. И еще два вопроса. Вопрос номер один: вспомни, как вы следователя на краденом «жигуле» хотели переехать.

— Что? На каком «жигуле»? Вы чего, начальники? Как переехать?

— Не помнишь?

Пашка поднялся и вышел из кабинета. Через минуту он вернулся с местным оперативником и тонкой папкой. Из папки он вытащил фотографию четкого отпечатка пальца и обратился к оперативнику:

— Толя, ты у нас эксперт. Посмотри пальчики.

— Дай руку, — прорычал оперативник. Друзь послушно протянул квадратную лапу.

— Та-ак, — задумчиво протянул оперативник, просматривая через лупу пальцы. — Вот он. Точно. Указательный палец. Петлевой узор. Смотрите, вот этот и этот элемент совпадают… Заключение могу дать только завтра… Но предварительно могу сказать — его палец.

— Точно? — недоверчиво спросил Пашка.

— Двести пятьдесят процентов. Вот этот палец, — оперативник взял Друзя за указательный палец, сжал и довольно болезненно тряхнул.

— Вы чего это? — чуть слышно произнес Друзь.

— А ничего. Не надо в краденой машине было за ручки хвататься, — хмыкнул Пашка. — Думал, не наследишь… В общем, по ходу дела получается, что ты профессиональный убийца и сделал вторую попытку замочить следователя прокуратуры…

— Что? Нет!

— Следы рук. Доказательство стопроцентное для суда. Тебе хватит…

— Начальники, вы чего? Какое убийство? Угнал я ту тачку… Угнал — и все. Плохо вожу и чуть было не сшиб кого-то. Случайно.

— А, тогда понятно… Вопрос номер два: каким денежным тузам вы с Кротом прислуживали? И через кого указания получили? Еще минута на размышление.

Взгляд у Друзя потух, из тела будто выдули воздух, он устало понурил плечи.

— Не хочу в тюрьму, — всхлипнул он. — Вы бы знали, как там хреново. Конвой. Пайка. Все строем. Хреново…

— Тогда говори.

— Не буду я ничего говорить, — безжизненным голосом произнес Знаток. — Тут такие завязки — меня сразу на перья поставят. Вам хорошо в теплом кабинете. А мне на этапах и в камерах на нож садиться.

— Если узнают, что ты что-то сказал.

— Они все узнают. И по всем зонам и этапам сразу прогон пройдет. Что-нибудь такое: «В хороших хатах такому, как Знаток, места нет. Если с хаты его не выкинут, заморозить, отписать, кто скурвился, и хребет сломать на разборе». Это значит, в камере мне каюк.