Тарантул (илл. Н. Кочергина) - Матвеев Герман Иванович - Страница 17

— Не болтай языком-то. Иди, пока не попало.

Старик отошел от него.

— Слышишь, дед? — крикнул Мишка. — Где у вас милиция?

— Отцепись. Ничего я не знаю. Иди своей дорогой. — Старик сел на лавочку перед домом.

Мишка остановился в раздумье. В его распоряжении было мало времени. Дорога каждая минута, а если он будет сам искать милицию или штаб в незнакомой местности, то шофер, пожалуй, успеет скрыться. Выход был один: рассердить старика, чтобы тот отвел его в милицию.

— Эх ты, дежурный! На лавочку уселся и уже захрапел! А тоже мне — «Стой! Пропуск есть?» — передразнил он старика.

— Не хулигань, парень. Иди, пока цел, — с угрозой проворчал старик.

— Очень я тебя испугался. Ах! Ах!.. Держите меня, я в обморок падаю от страха…

Он добился своего. Выведенный из себя, старик подошел и схватил Мишку за шиворот.

— Не хочешь по-хорошему, — на себя пеняй. Идем! Они прошли несколько домов и остановились.

— Маша! — крикнул старик в темноту. Ему отозвался молодой женский голос. — Маша, отведи-ка этого фрукта в милицию и скажи, что он без пропуска ходит. И скажи еще, что хулиганит. Скажи, что меня всячески поносил при исполнении служебных обязанностей. Поняла?

— Он убежит от меня, дедушка.

— Не посмеет.

— Никуда я не побегу. Ведите скорей, — сказал Мишка нетерпеливо.

Девушка внимательно посмотрела на задержанного. Она была одного роста с Мишкой и явно боялась этого отчаянного парня, который сам напрашивается в милицию.

— Куда идти? — спросил Мишка и, не дожидаясь ответа, быстро зашагал по дороге, изредка оглядываясь назад.

Конвойная не отставала, однако шла на почтительном расстоянии.

— Теперь направо надо свернуть, — сказала она у переулка.

— Сюда, что ли? Да ты иди вперед. Улицы у вас… как в деревне, — проворчал Мишка, поджидая своего конвоира.

Так они и дошли в полной темноте до отделения милиции. Конвоир впереди, а задержанный сзади.

16. В комнате следователя

На подступах к Ленинграду шли напряженные, кровопролитные бои. Атаки следовали одна за другой. Танки прорывались на окраины, и каждый раз, по расчетам немецких штабов, Ленинград должен был пасть. Уже назначен был день и час парада «непобедимой» германской армии на исторической площади города у Зимнего дворца… Но защитники Ленинграда решили иначе, и парад пришлось отложить.

В эти дни в Ленинграде об отдыхе думать было некогда.

Майор государственной безопасности, вернувшись с улицы Воскова, наскоро выпил стакан крепкого кофе, чтобы прогнать туман, стоявший перед глазами от переутомления, и вызвал Воронова на допрос.

Бессонные ночи давали себя знать. Как только он садился на стул, мысли начинали расплываться, таять и во всем теле появлялась слабость. Майор встряхивал головой, усилием воли «приводил себя в порядок», закуривал папиросу и снова углублялся в бумаги. Нельзя было дать опомниться диверсантам. Искать… Искать… Разматывать клубок как можно скорее.

Наглое, вызывающее презрение, с которым Воронов держался у себя дома, после того как были найдены его сокровища, теперь сменилось трусливой предупредительностью. На предложение майора сесть он поспешно опустился на кончик стула и замер в ожидании. Вся его фигура выражала смирение, покорность и преданную готовность.

«Эти люди в такие минуты начинают говорить с приставкой «с», — подумал майор.

— Ваша фамилия? — задал он обычный вопрос.

— Чего-с? — переспросил арестованный.

Майор улыбнулся. Догадка его подтвердилась.

Когда были заданы и записаны анкетные вопросы, майор отложил в сторону перо, откинулся на спинку стула и закурил.

Теперь начиналось самое трудное — узнать правду.

— Вы, конечно, догадываетесь о причинах вашего ареста?

— Совершенно верно-с. Я думаю, что мои сбережения… — немедленно ответил Воронов, но майор его перебил:

— Ваши сбережения меня интересуют в той мере, в какой они связаны с вашей деятельностью.

— Какой деятельностью?

— А вы разве не понимаете?

Арестованный подумал и, не опуская глаз, горячо заговорил:

— Нет. Если вы говорите о моей служебной деятельности, — я весь тут… как на ладошке. Кроме благодарностей, за мной ничего… Я был на лучшем счету. Спросите в правлении, спросите кого угодно.

Воронов долго говорил о своих убеждениях, о безупречной работе, о безграничной любви к родине.

— Я верю вам, — спокойно и почти ласково сказал майор, когда арестованный кончил. — Я верю вам, но ведь это, к сожалению, слова. В моем распоряжении имеются факты, которые говорят совершенно другое. Может быть, мы перейдем ближе к делу?

— Не знаю, о каких делах вы говорите.

— А вы подумайте. Я вас не тороплю. Вы человек взрослый и знаете, где находитесь.

— Нет. Вы мне не верите, — горько сказал Воронов после минуты раздумья.

— Почему вы так решили?

— Да так, по всему видно.

— Вы мне столько говорили о своих убеждениях, о своей замечательной работе, о том, как вы любите свою родину… Вы меня очень убедили, и я вполне вам поверил. Здесь, очевидно, какая-то ошибка. Если бы от меня зависело, я бы вас освободил немедленно. Вы не огорчайтесь. Мы быстро исправим эту ошибку. Может быть, это клевета чья-нибудь? Завистников много. Одним словом, считайте, что все это пустяки, недоразумение.

Арестованный взглянул на майора, и в его глазах блеснул огонек.

— Я вижу, вы меня за дурака считаете.

— Как и вы меня.

После этой реплики майору стало ясно, что представление комедии окончено. Начинается второй этап допроса, более сложный.

— Итак… Что вы мне еще скажете, гражданин Воронов?

— Я не знаю, что вам надо от меня.

— Меня интересует ваша деятельность, особенно за последний месяц.

— Какая там деятельность! Я все время в саду, около Госнардома, землю копал. Блиндажи строили.

— А еще?

— Все. Вы меня посадили, — значит, сами должны знать, за что посадили.

— Опять начинаем в дурачки играть?

— Вам хорошо на том стуле рассуждать.

— А вы хотели со мной местами поменяться? Нет, этот вариант, пожалуй, не выйдет.

— Как знать, — не выдержал арестованный, но сейчас же спохватился и поправился: — «От сумы да от тюрьмы не отказывайся», как пословица говорит.

— Да, да… Вот мы и начинаем понимать друг друга…

В это время зазвонил телефон. Майор снял трубку и услышал голос одного из помощников.

— Товарищ майор, вас вызывает Бураков.

— Где он?

— Где-то за городом.

— Может он позвонить сюда?

— Да.

— Сообщите ему мой номер.

Майор жестом предложил арестованному выйти из комнаты следствия.

— Отдохните здесь и подумайте немного, а то вы не совсем верно расцениваете свои возможности, — с улыбкой сказал он, указав на стул в коридоре.

Вернувшись в комнату, майор развернул газету в ожидании звонка, но читать не мог. Слишком были взвинчены нервы. Через пять минут зазвонил звонок и в трубке послышался знакомый голос Буракова.

— Алло! Это я, Костя говорит.

— Слушаю. Как дела?

— Дела? Слава богу — не дай бог… — весело сказал Бураков, и майор понял, что тот конспирирует разговор. — Я далеко уехал. У самых Коломяг с нашим приятелем простился. На улице чертовски холодно.

— С каким приятелем?

— Да вот инвалид. Он — парень деловой, что хочешь достанет.

— Так. Дальше.

— Мы же на машине уехали. Какой-то грузовик, полуторка, подвернулся. Шофер вашу посылку получил и поехал. А Михаил, не будь глуп, тоже забрался и с ними поехал… чего пешком ходить? Ну, и я решил не отставать, — может, и мне что перепадет. Ты меня слушаешь, Ваня?

— Да, да. Откуда ты говоришь?

— В канцелярии совхоза телефон нашел. В Коломягах. Теперь я думаю остаться ночевать с инвалидом. Поздно уж. Меня Михаил беспокоит. Уехал с шофером и не сказал, куда поехал. Я тебе записочку послал, а звоню так, на всякий случай. В порядке у вас? Бомбил сегодня сильно.