Большая стрелка - Рясной Илья - Страница 42

— По оперданным, именно он заминировал в Ахтумске спортзал, где под обломками была погребена группировка Боксера — тамошнего авторитета.

— Правильно. У него специализация была — взрывник. А обучают в спецназе хорошо.

— Список у него бандитский послужной… — Влад только покачал головой.

— Такие люди не боятся смерти. И не любят жизнь, — произнес Гурьянов.

— А что любят?

— Фейерверки. В них осталась какая-то неутоленная страсть к разрушению. И вопрос номер один — почему ахтумские решили тебя убить?

— Тоже хотелось бы знать, — сказал Влад.

— Возможно, они получили информацию, что ты копаешь на них, — предположил Гурьянов.

— Откуда получили? И почему решили сразу грохнуть? Почему?

— Кто-то на тебя, Влад, отстучал по полной программе.

— Кто?

— Может, твой Крошка?

— Крошка? Вряд ли. Мы же с ним только что виделись. Адрес мой он не знает. Представь, он должен был тут же побежать к ахтумским, доложиться. А они должны были бы тут же пробить мой адрес и нагрянуть по нему. Нет, чепуха, — заключил Влад. Помолчал и продолжил мысль:

— Кроме того, если бы и заложил меня, то, после долгого базара, выторговал бы себе что-нибудь. Да и для этого он должен быть у них на крючке.

— Но сбрасывать нельзя со счетов этот вариант.

— Можно.

— И кстати, Влад, тебе домой дорога заказана.

— Это я понимаю. Теперь главный вопрос — где искать этих гаденышей, — сказал Влад, кладя руку на досье.

— Эти документы нам не сильно помогут, — заметил Гурьянов. Ведь под каждой фамилией члена ахтумской организованной преступной группировки стояло короткое: местонахождение неизвестно.

— Теперь остается расстаться с новым директором и главным бухгалтером, — потер руки Гринберг. — И «Эльбрус» — флагман производства, державший не один год переходящее красное знамя, — наш, господа. Наш, — потер он пухлые нежные руки.

Художник внимательно посмотрел на Гринберга и осведомился:

— Всего двоих, да?

— Да. И потом надо будет еще решить вопрос с армянами, которые стоят за Ашотиком. У них свои взгляды по поводу собственности на «Эльбрус». Ну, там тоже, может, придется одного-другого на кладбище спровадить, — махнул небрежно рукой Гринберг. — Но это уже по обстановке.

— Еще, значит, парочка жмуриков.

— А какие-то трудности? — удивился Гринберг, недоуменно посмотрев на Художника.

Они встретились с глазу на глаз на одной из квартир Гринберга, куда тот таскал любовниц. Когда Хоша исчез, переговариваться им стало легче.

— Ах, какие трудности? Ты насчитал уже толпу жмуриков. А я не похоронное бюро! — зло произнес Художник, прекрасно знавший, что убить человека не так просто и достаточно опасно. — Это дорого стоит.

— Так ведь и «Эльбрус» недешев.

— Ладно, подумаем, — согласился Художник. — Только тогда будем ломать голову, как делить свалившеесй богатство.

— Как делить? — непонимающе посмотрел на него заместитель по коммерции.

— Я считаю, делить надо по-братски. Половина на половину от новых акций.

— Ну, знаешь, Художник! — возмутился Гринберг. — Я за десять тысяч баксов могу нанять добросовестных специалистов, которые вполне справятся с задачей, — излагал он гладко, казенно, как на встречах с партнерами.

— А мне никого и нанимать не надо. Я тебя просто зарежу. Как свинью, — Художник поиграл возникшим как по волшебству в пальцах ножом.

— Ты… Да как ты…

— Как свинью, — повторил Художник.

— Но половина…

— А ты сколько предлагаешь?

— Ну, пять процентов. Это немало.

— Только визжать будешь, когда железо через жирок твой пройдет.

— Ну, семь.

Торговались они остервенело. Но наконец достигли взаимоприемлемых условий.

Новый директор ликеро-водочного комбината, бывший ранее заместителем, Ашот Амбарцумов и бухгалтерша, тридцатидвухлетняя красивая блондинка Наталья Глущина, по четвергам ужинали в ресторане «Синий парус», а потом в сопровождении шофера и охранника ехали в загородный дом продолжать банкет при свечах в постели.

Когда их темно-вишневый «Вольво» двинулся в направлении загородного дома, на трассу на третьем километре Московского шоссе с проселочной дороги выехал «КамАЗ», который, по сводкам, проходил как угнанный три часа назад.

От удара «Вольво» вынесло на обочину, и она ткнулась в овраг носом, замерла.

Из машины выскочил телохранитель и тут же рухнул от автоматной очереди. Потом киллеры выпрыгнули из кузова, подошли и методично всадили каждому еще по пуле.

На похоронах Амбарцумова Лев Гринберг плакал. И говорил речь на панихиде, где собрались и заводчане, и областные руководители, с надрывом говорил:

— Ашот… Он… Он был не просто начальником… В нашем возрасте трудно находить новых друзей. А старые друзья уходят. Хорошие друзья. Добрые друзья. И нам остается ждать только встречи с ними там…

Что скажут друзья, встретив его на том свете, Гринберг старался не думать. И плакал он искренне. Ему и правда было жаль Ашота. Тот действительно был его другом. Но дружба дружбой, а денежки врозь.

— Я верю, что Ашот не останется неотмщенным. Что кара падет на подлых убийц! — завершил на пафосной ноте свою речь Гринберг.

Через два дня на него вышли армяне. Один из главарей арминской диаспоры Раф Григорян потребовал встречи. И немедленно.

— Конечно, Раф. Конечно, — затараторил Гринберг. — Когда скажешь…

В кабинет Раф заявился с двумя смуглыми, мощного телосложения армянами, сильно похожими на людей, готовых на все. Мрачные лица. Недобрые взоры. В этих взорах читались очень уж нехорошие обещания.

— Здравствуй, дорогой. Какая потеря, — рванулся навстречу Григоряну Гринберг.

— Кто мог это сделать? — не пожимая руки, Раф уселся в кресло. — Кто?

— Сразу скажу. Это или Леня Нарусов… или бандиты тамбовские. У них пересекались интересы. Тамбовцы задолжали Ашотику большие деньги.

— Хотелось бы верить, — пронизывающе посмотрел на хозяина кабинета Раф.

— Потом разговор вошел в более мирное русло. Они повздыхали о погибшем товарище. И наконец перешли к главному.

— Знаешь, ведь и наши интересы в «Эльбрусе» присутствовали, — произнес Раф буднично, кидая утверждение, не подлежащее обсуждению и доказыванию. — Доля акций его нам переходит. И вместе подумаем, как править будем.

— Есть собрание акционеров, — сухо произнес Гринберг. — Есть существующий порядок, по нему этот вопрос и будем решать.

— Акционеры? — удивился Раф. — Это слова мальчика?

— Это слова законопослушного человека. Это же не Ашота артель. И не моя. Это акционерное общество. И здесь свой порядок решения вопросов.

— Нет, уважаемый. Это именно ваша артель. И не надо прикидываться… Клянусь, если ты причастен к смерти Ашота, ты заплатишь. Но пока я не знаю этого — мы друзья. И партнеры в бизнесе.

— Партнеры? А если нет?

— На нет и суда нет. Без суда все решим. Понимаешь? Все будет хорошо…

— Вот что, — Гринберг вздохнул поглубже, кинув взор на часы. — Я думаю, вам лучше уйти.

— Мы уйдем. Придут другие, — с угрозой пообещал Раф. — Ты этот разговор всю жизнь помнить будешь. До последнего слова.

— Угрожаете?

— Нет, — отрицательно покачал головой Раф. — Только напоминаю…

Тут затренькал телефон в его кармане.

— Да, слушаю…

— Папа, — послышался голос. — Папа… Детский крик отдалился и захлебнулся. Послышался густой бас:

— Здорово, армянин. Как живешь?

— Кто это? — Раф почувствовал, что внутри все холодеет. На лицо наползла бледность, а сердце сжалось.

— Друзья твоей семьи.

— Где Роберт?

— Тут. Я ему конфетку дал… Теперь слушай, армян. Ты туда больше не ходи. Не стоит. Хорошая семья, прекрасный ребенок, ну что еще армянину надо? Губит людей жадность. Ты понял?

— Отпустите ребенка.

— Отпустить? Какие вопросы? Иди, Роберт. Иди, крошка…

— Дай мне его! — крикнул Раф.

— Папа, — послышался вновь детский крик.