Тайны бывают смертельными - Звездная Елена - Страница 3

— Не стой, Дэюшка, поспешай давай, времени-то нам много не дадут, а в доме не наговоришься, там ушей сейчас, что умертвий по весне… неупокоенных.

«Поспешать» было сложно, но я все же заторопилась. До конца улицы взмокла в итоге, и к бабушке ввалилась без стука, открыв щеколду на калитке.

Дверь в избу распахнулась сразу же, и, перекрывая вой метели, раздался бабушкин чуть хриплый голос:

— Дэюшка, ты?

Вот откуда она всегда знает, что это я пришла?

— Я, бабушка! — Царапка улетела в сугроб, я не хотела с ней так, просто мимо узкой тропинки промахнулась. — Темных ночей, бабуль!

И с разбегу обняла сухонькую старушку, у которой, несмотря на возраст, объятия были сильными и крепкими.

— Дэюшка, кровиночка моя, — пробормотала бабушка, — уж как добралась, доехала?

— Хорошо, бабушка, все хорошо, я дома.

И почти успокоилась, на миг поверив, что все по-прежнему, а тут из сугроба:

— Косорукая ты, Дэйка! Или злая? Ты злая или косорукая?

Вздрогнула, никак не ожидая, что Царапка заговорит при бабушке!

— Уймись, Цара, девочка промахнулась, а ты и рада в сугробе поваляться, уж я то видела, что хвостом в полете махнула.

Я от бабушки отпрянула, смотрю удивленно, а кошка пышный хвост трубой — и мимо нас в дом проследовала.

— И ты заходи, — бабушка за плечи обняла и к двери подтолкнула, — нечего на морозе стоять.

Я зашла, в сенях разулась, по теплому деревянному полу в светлицу вошла. У бабушки дом очень старый, не знаю, сколько ему лет, но таких домов во всем Загребе не найдешь — всего три комнаты, да в один этаж, и печь здесь не дом греет, а стену. Очень старый дом, но пахло в нем всегда травами и чаем травяным, а уж когда бабушка пекла булочки, мы через всю деревню запах чувствовали и к ней бежали.

— Не стой, садись, — бабушка к столу подтолкнула, — и раздевайся, тепло у меня.

Пока пальто, шапку и шарф снимала, бабушка налила нам чаю, а Царапке в блюдечко сметаны набрала и теперь сидела и просто смотрела на меня.

— Ты изменилась, — вдруг сказала она, — взгляд другой, осанка и даже улыбка. А еще в глазах твоих любовь светится, Дэя. Любишь ты кого-то больше жизни, да гордости, да желаний своих. Скажешь мне имя счастливчика?

Тут я шарф выронила и, бледнея, испуганно воскликнула:

— Счастливчик!

Бабушка удивленно посмотрела, а Царапка на стол запрыгнула, сметану лизнула и недовольно так:

— Что с ним сделается? Поохотится в лесу, да и к тебе утром вернется, смерть то ему уже не грозит.

Тут бабушка не выдержала:

— Опять духа привела! — и смотрит на меня так… гневно.

— Что значит «опять»? — переспросила я, присаживаясь на скамью.

— А я, по-твоему, из лесу сама приковыляла? — Царапка фыркнула. — Ты меня принесла, мелкая была, годка три всего, а мимо котенка не прошла. Ух и ругалась Эриса, мать твоя, но Орон поддержал, говорит: «Прокормим, зато у Дэюшки сердце доброе, пожалела котенка». Возродиться не каждый дух может, силы много уходит, а если маг за тобой следует, да изматывает, тут уж прыгнешь и в котенка новорожденного, лишь бы слабый был, чтобы его дух изгнать, место в теле занять. Но и опасностей много — темный по следам идет, а темные они от своего не отступаются, да и выжить надо: перерождение — сложный процесс, тело, в которое вселишься, гибнет зачастую. И тут уж забота требуется, а еще больше тепло чужой души, той, что теплом поделится. За мной два мага шли, Дэя, да магистр. Силы во мне много было, но напрыгаешься из тела в тело — и как свеча на ветру гаснешь… Тот котенок стал моим последним шансом, а сразу после перерождения бежать пришлось, да так, что лапы в кровь, а маги на ящерах, и маяк их вел точно… Мне повезло дважды, Дэя, твой отец взял дочку за зимними ягодами, да у тебя было доброе сердце. Ты меня спасла, детскими ручками подняла с трудом, и под шубейку спрятала. Теплом ты поделилась со мной, и маги след потеряли. А как домой принесла и увидела Эриса одежду и шубейку, кровью испачканные, потребовала выбросить меня, а ты не дала. Второй раз теплом со мной поделилась, душевным теплом. И я выжила.

Царапка ближе подошла, улеглась на столе, мордочку мне на ладони положила и продолжила:

— Думала я окрепнуть, сил набраться и уйти из вашего дома, но… — кошка на миг глаза зажмурила, как умеют только кошки, — ты росла, добрая и умненькая такая, жаль тебя стало.

— И что? — внезапно какая-то подозрительность проснулась во мне.

Царапка в глаза посмотрела, не мигая и взгляд не отводя, произнесла:

— Если бы я ничего не сделала, судьба твоя в Загребе бы и сложилась. Кем бы стала, Дэя? В четырнадцать заневестилась, в пятнадцать посватана, в шестнадцать жена. Не по тебе судьба такая!

И мне вдруг совсем нехорошо стало. Глядя на Царапку, я едва слышно выдохнула вопросительное:

— Загрызень?!

Царапка глаза прищурила и как зашипит:

— Ты меня за кого принимаешь? Я тогда всю шкуру чуть не стерла, отца твоего за порог не пуская! Сама ты меня наверх унесла! Да и не поддается загрызень магии, иначе отвела бы его от Орона, как всегда делала, зря, что ли, он самый удачливый охотник в округе?

— Прости… — попросила с нескрываемым облегчением.

Потому что не знаю, как бы я смогла на Царапку смотреть, если бы того загрызня привела к нашей деревне она.

— То-то же, — буркнула кошка, — а вот к лорду земли вашему я тебя направила.

Едва не выронив чашку, которую только взяла в руки, я потрясенно спросила:

— Зачем?

— А я, Дэюшка, не лекарь, помочь Орону не смогла бы, да время истекало, а погибни твой отец…

Знаю, что дальше было бы — мы бы к тете с дядей переехали. И жили бы в их доме, на правах приживалок. И тогда да, в моей жизни ничего бы не было: ни академии, ни магистра Тьера, ни совместного дела с Юрао… И выходит, что вся ситуация с лордом Градаком стала для меня благословением Бездны, а ведь тогда я думала иначе, тогда мне казалось, что моей жизни пришел конец…

И тут в разговор вмешалась бабушка:

— Долго молчать будешь, Дэя? Кто он, расскажи нам, будь мила.

Осторожно стянула перчатку с левой руки, черный бриллиант ярко сверкнул в свете горящих свечей, и я почему-то начала улыбаться.

— Да-а-а, — протянула Царапка, — это мы крупную рыбку подцепили!

Быстро натянула перчатку обратно. Почему-то сказанное кошкой вмиг напомнило, что лорду Риану Тьеру я вовсе не пара. Кто он и кто я…

— Прости, — Царапка руку лапой накрыла, — не хотела обидеть. Так как звать его?

Бабушка спрашивать не стала, ладонь мою к себе потянула, перчатку сняла и в кольцо вгляделась.

— Никак маг, — прошептала она, — сильный да родовитый. Уж не императорских ли кровей?

И взгляд такой встревоженный на меня бросила.

Увиливать я не стала, сказала как есть:

— Племянник императора, лорд Риан Тьер…

Царапка свалилась со стола. Бабуля так и застыла, даже рот от удивления открылся, зато потом понеслось:

— Да ты что, Дэюшка! Сам племянник императора! Да как же это?!

Пожав плечами, я промолчала, потом осторожно руку у бабушки забрала, но перчатку натягивать не стала — осторожно прикоснулась к камню, такому же черному и мерцающему, как и глаза магистра. В очередной раз поняла, что скучаю… Удивительно, да, но очень скучаю.

— Да не молчи ты! — Царапка вылезла из-под стола, прыгнула на скамью, оттуда обратно на свое коронное место. — Где встретились?

И вот тогда, несмотря на имеющийся и не беспричинный стыд, честно призналась:

— А я его… прокляла…

Царапка повторно свалилась на пол. Оттуда, из-под скамьи, донеслось:

— Я пока тут посижу. Безопаснее оно как-то… Дальше-то что?

Ответить я не успела. Дверь распахнулась, впуская ледяной порыв ветра и поднятый начинающейся метелью снег, и вошел отец. С радостным криком «папа» я бросилась к нему, с лету попала в крепкие объятия.

— А я на Заставе ждал, — отец стиснул так сильно, что дышать стало тяжело. — Дэюшка, солнышко мое, соскучился до смерти.