Мои друзья - Рябинин Борис Степанович - Страница 23

Аргентинское правительство решило создать научно-популярный фильм о вампирах, чтобы показать всему народу врага овец.

Пригласили режиссера. Но с первых же шагов он столкнулся с таким, казалось бы, непреодолимым препятствием: вампиры садились на свои жертвы лишь глубокой ночью, под покровом полной темноты, а для съемок нужен свет, надо включать прожектора. Казалось, все пропало, фильму не бывать.

Но режиссер не растерялся. Он стал «переучивать» мышей, изменять у них вековой инстинкт. И что же? Спустя полгода он мог приступить к съемкам. Летающие кровососы стали набрасываться на свою добычу именно тогда, когда зажигались прожектора. Картина была снята, и все овцеводы Аргентины увидели, кто губил их овец и причинял неисчислимые убытки.

Пример с мышами-вампирами – одно из ярчайших подтверждений действенности идей Павлова.

Тысячи и тысячи экспериментов проделал над собаками гениальный физиолог, чтобы выяснить и доказать законы, которым подчиняется психическая деятельность животных. Собаки были в его работе и главным подопытным материалом, и его союзниками. Их преданность и терпение немало помогли ученому. В благодарность за это в Колтушах, под Ленинградом, где протекла часть жизни ученого и где им были сделаны многие замечательные открытия, он поставил памятник собаке и начертал на нем следующие слова:

«Пусть собака, помощница и друг человека с доисторических времен, приносится в жертву науке, но наше достоинство обязывает нас, чтобы это происходило непременно и всегда без ненужного мучительства».

И второе:

«Собака благодаря ее давнему расположению к человеку, ее догадливости, терпению и послушанию, служит, даже с заметной радостью, многие годы, а иногда и всю свою жизнь, экспериментатору».

Зная учение о рефлексах, можно достигнуть высокого совершенства в дрессировке. Можно от передачи приказания словами перейти к жестам, и собака также будет отлично понимать вас, исполняя ваши желания по одному мановению руки. Можно добиться и многого другого, что иному неосведомленному человеку покажется просто чудом. Вся так изумляющая неискушенных людей понятливость и восприимчивость животных основана именно на условных рефлексах.

Я уже так привык к безупречному послушанию Джери, что даже гулял с ним без поводка по центральным улицам города. Сергей Александрович не раз предупреждал меня, чтоб я не слишком доверял Джери.

– Как бы идеально собака ни была обучена, – говорил он, – она всегда способна на неожиданные для вас действия, которые не сообразуются с человеческим разумом, и вы обязаны никогда не забывать об этом. Вы, ее хозяин, должны не только заставить собаку повиноваться, но и уметь предвидеть ее поступки.

Скоро мне пришлось вспомнить об этом предупреждении и раскаяться, что своевременно я не внял ему.

Мы с Джери возвращались с прогулки. Я шел по тротуару, Джери, немного поотстав, бежал по канаве рядом. Навстречу нам на полной скорости мчался трамвай. Увидя его, я, обычно осторожный, окликнул дога, чтобы он держался поближе к хозяину. Джери не спеша затрусил ко мне. И тут случилось неожиданное.

Испугался ли Джери чего-либо в открытых воротах ближнего дома или просто им овладело какое-то внезапное желание, но только он вдруг, как подброшенный пружиной, оказался на середине улицы, как раз между трамвайных рельсов. Трамвай несся прямо на него. А пес неподвижно стоял на линии и, повиливая хвостом, глупыми глазами смотрел в мою сторону.

С громким криком: «Ко мне, Джери, ко мне!», я бросился к нему. Это была непростительная ошибка, которая могла оказаться непоправимой. Если хочешь быстро подозвать собаку, никогда не следует самому бежать к ней; нужно сделать как раз наоборот – броситься прочь, и тогда она, увидев, что хозяин удаляется, немедленно последует за ним. Я же сделал обратное…

Я хотел взять щенка на поводок. Джери же, приняв мое движение за игру, отпрыгнул назад, прямо под ко леса трамвая.

Пронзительно взвизгнули тормоза. Отшатнувшись, я закрыл глаза рукой. Грохот пронесся мимо… Я стоял ни жив ни мертв, слыша только, как бешено колотится сердце, стесняя дыхание.

Открыл глаза – линия была чиста.

«Отбросило в канаву», – мелькнула мысль, и я бросился на другую сторону улицы. Но канава также была пуста.

Что такое?.. Я растерянно обвел взглядом улицу. Вокруг меня уже собиралась кучка любопытных.

– Да он убежал! – выкрикнул кто-то из ребят.

«Как убежал? Куда?..» Не разбирая дороги, я кинулся домой. В воротах чуть не сбил с ног мать. С испуганным лицом она спешила мне навстречу:

– Что с тобой?

Она решила, что случилось что-то со мной.

– Где Джери? – ответил я вопросом на вопрос.

– Дома Джери… Прибежал сам не свой. Как бешеный, схватил зубами дверь, оторвал планку… Я слышу, кто-то в двери ломится, бросилась открывать. Джери ворвался, едва не сшиб с ног… забился под стол, дрожит весь…

Ни уговоры, ни ласки не действовали на Джери, он отказывался выходить из-под стола. Грудь его ходила ходуном, его било, как в лихорадке, из пасти стекали потоки слюны и кровавой пены.

Я осмотрел его повреждения. Атласная шкура была покрыта многочисленными ссадинами, на боку кровоточила рваная рана, но кости были все целы.

Как он спасся, я не представляю. Ясно было одно, что трамвай тащил его, но каким-то образом Джери удалось вырваться из-под колес.

Может быть, его огромный рост и необыкновенная для собаки физическая сила помогли ему избежать верной смерти.

Я долго не мог успокоиться. Ведь это была моя вина, только я несу ответственность за случившееся! Своей неосмотрительностью едва не погубил Джери. Этот случай на всю жизнь научил меня осторожности.

Джери скоро поправился, дрожь прошла, раны затянулись, но долгое время оставался слепой страх перед громкими неожиданными шумами. Особенно он стал бояться грозы. Пришлось тщательно следить за тем, чтобы больше ничто не могло испугать щенка, и тогда он постепенно забыл бы перенесенное потрясение.

Вначале я избегал водить его по шумным улицам, потом, когда убедился, что страх его начал уменьшаться, исподволь, постепенно снова принялся приучать щенка и к шуму толпы, и к грохоту трамваев. Первое время Джери вздрагивал от каждого резкого звука, поджимал хвост и стремился убежать; я ободрял его, гладил, угощал лакомством. С течением времени вспышки трусости проявлялись все реже и, наконец, исчезли совсем. Джери стал снова прежним Джери, смелым и спокойным псом, на которого я вполне мог положиться в любое время дня и ночи.