Его глазами - Рузвельт Эллиот - Страница 51

Я выражаюсь так решительно только потому, что в некоторой степени заслужил это право; мне тяжело вспоминать, как много людей, с которыми я вместе работал, вместе летал, погибло в этой войне. И тяжело сознавать, что их дела всего несколько месяцев спустя забыты людьми, которых никогда, даже после Пирл Харбор, не было видно там, где им следовало быть. Тяжело сознавать, что громче всех сейчас звучит голос нового «интернационалиста» - голос конгрессмена, понимающего интернационализм как международную интригу с целью развязать третью мировую войну против одного из наших союзников во второй мировой войне.

Выше я употребил выражение «небольшая группа злонамеренных людей» и сказал, что они находятся в Вашингтоне. Пожалуй, следует уточнить это. Я имею в виду профессиональных дипломатов из государственного департамента, которым отец никогда не доверял, и в их числе людей, зачастую ошибочно именуемых нашими «экспертами» по вопросам внешней политики. Я имею в виду реакционеров в конгрессе, принадлежащих к обеим основным партиям, людей, решивших, что стать на одну какую-нибудь сторону в будущем конфликте важнее, чем работать совместно для будущего. Я имею в виду наших хранителей «свободы печати» - печати, «героически» сражающейся за свободу безответственности. Таковы те, кто изрыгает больше всего хулы на принцип единства «Большой тройки» и твердит, что право вето - «порочная система».

Я имею в виду и тех, кто свел всю нашу внешнюю политику к атомной бомбе, тех офицеров, которые, считаясь, очевидно, только с интересами своей военной карьеры, готовы превратить всю цивилизацию в груду щебня.

Я уже высказал выше мнение, что американские обычаи и традиции не позволяют военным держать в своих руках судьбы нации, и меня это радует. Я уверен, что не простой случайностью объясняется правило, по которому президент - по традиции гражданское лицо - является и главнокомандующим армии и флота. И все же мы должны трезво поразмыслить над тем обстоятельством, что разрешение задач послевоенной дипломатии взяли на себя военные. Я не критикую деятельности генерала Маршалла на Востоке или генерала Бидла Смита в Москве. Я не утверждаю также, что адмирал Леги не является лучшим из советников по дипломатическим вопросам, каких когда-либо имел президент. Но я утверждаю, что такие важные дипломатические посты должны занимать гражданские лица, что непристало немилитаристской демократии, какой являются Соединенные Штаты Америки, опираться на генералов и адмиралов в получении информации и в руководстве международными делами. Военные, вступающие на поприще политики или дипломатии, должны сначала подать в отставку и порвать всякую связь с вооруженными силами.

Опасность военной дипломатии очевидна; военные имеют в своем распоряжении армию, а армия будет прогрессивной силой лишь до тех пор, пока она служит орудием прогрессивной внешней политики. Вот почему, как бы авторитетны и благородны ни были эти люди, они не должны иметь возможности одновременно руководить и внешней политикой и вооруженными силами. Поведение наших войск, находящихся за границей, оказалось ярким подтверждением этого тезиса. Пока наши солдаты были убеждены, что они нужны для победы, они в своем подавляющем большинстве с поразительной бодростью и готовностью отказывались от радостей и удобств жизни дома, в кругу семьи, ради выполнения ответственной задачи - бороться и победить. Даже во время Потсдамской конференции, поскольку тогда еще казалось, что демократии предстоит немало дела по управлению побежденной страной фашизма - да так оно и было в действительности, - даже в этот период солдаты еще не устраивали беспорядков под лозунгом «едем домой». Но как только стало очевидно, что рушится дело, за которое они боролись - главным образом «мир для многих поколений», гарантированный всему миру соглашением «Большой тройки» в Тегеране, - вопль, поднявшийся на всем пространстве от Парижа до Токио, весьма чувствительно отозвался в Вашингтоне.

Я хочу совершенно ясно заявить, что не возражаю против того, чтобы Америка имела под ружьем большую армию. Напротив, я стою за это, - при условии, что эта армия будет использована как составная часть тех войск безопасности, которые предусмотрены уставом организации Объединенных наций, и что организация Объединенных наций будет действовать, исходя из идеи, положенной в ее основу , а именно, идеи постоянно крепнущего единства «Большой тройки».

А теперь я подошел к вопросу, что можем сделать мы , люди, которые не находятся на службе у американского правительства, а занимают гораздо более ответственное положение, - мы, американские граждане? Как мы можем обеспечить возвращение нашего правительства на путь, начертанный Франклином Рузвельтом?

Чтобы ответить на этот вопрос, я должен очень сжато сформулировать то, чему меня научили вначале история, а потом наблюдение за деятельностью моего отца как президента. По моему убеждению, величайшими президентами нашей страны были те, которые внимательнее всего прислушивались к разумной воле сознательного народа и считались с ней. Линкольн получил возможность подписать закон об освобождении рабов лишь через два года после начала гражданской войны, и не потому, что Север не оказывал на него давления в этом направлении, а потому, что это давление было недостаточно сильным. В американской демократической системе между президентом и народом существуют определенные взаимоотношения, но они лишь очень редко складываются так, как им следует складываться. Ни один президент не может стать великим президентом, если мы, суверенные американские граждане, не поможем ему в этом. Если Франклин Рузвельт был великим президентом, то это в основном объясняется четкой, разумной позицией американского народа во время пребывания Рузвельта в Белом Доме.

Фотографии