Выбери любимый жанр

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии
оксана2018-11-27
Вообще, я больше люблю новинки литератур
К книге
Professor2018-11-27
Очень понравилась книга. Рекомендую!
К книге
Vera.Li2016-02-21
Миленько и простенько, без всяких интриг
К книге
ст.ст.2018-05-15
 И что это было?
К книге
Наталья222018-11-27
Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни
К книге

Рассветный шквал - Русанов Владислав Адольфович - Страница 68


68
Изменить размер шрифта:

«Падай, ты убит!»

Быть может, привыкнув с детства к «понарошечным» смертям и «понарошечному» убийству, мы застываем душой, черствеем сердцем? И потому так легко поднять клинок и нанести удар, обрывающий тонкую нить чужой жизни? Уничтожить величайшее чудо, дарованное нам Сущим Вовне.

Но если в детских играх можно протянуть руку поверженному врагу и вместе умчаться ловить в прогретом за день пруду головастиков, то взрослая жизнь – сложнее. Отнять жизнь может любой. Сильный – походя, с легкостью, по праву превосходства; слабый – хитростью; глупый – по незнанию; умник – по тщательно продуманному плану. А вернуть? Кто может вернуть покинувшую тело жизнь? Силач? Мудрец? По силам это воину – мастеру клинка или жрецу высшей ступени посвящения? Или, может, государственный муж, разменивающий без колебаний сотни и тысячи жизней ради высших интересов страны способен вырвать хотя бы одну душу с Поля Истины?

Нет, не способен.

По силам эта задача только Сущему Вовне. Но он не вмешивается в дела смертных и бессмертных. Бесстрастно и отстраненно наблюдает за суетой подвластных ему существ и ждет. Ждет просветления в умах и умиротворения в сердцах, мерилом которых и служит пресловутое Поле Истины, способное оценить соотношение добра и зла в душе каждого живого существа, его греховных и благих поступков. И убийство ближнего, вдалбливали мне в голову вначале мать с кормилицей, а затем и учителя Храмовой Школы, всегда считалось наитягчайшим грехом.

Со времен детства и отрочества прошли годы, которые отнюдь нельзя назвать тихими и учащими смирению – насмотрелся я в жизни всякого, – а вот, поди ты, неприятие убийства не стерлось, не выветрилось. Никакие обиды и несправедливости, творимые со мной либо на моих глазах, не ожесточили душу, не пробудили зверя.

А вот теперь, в горячке, в драке, взял да и сунул нож противнику меж ребер, как пьянь трактирная.

Может ли послужить оправданием убийства защита собственной жизни?

Законы моей родины – Приозерной империи – могут оправдать убийцу, действовавшего в запале или помутнении рассудка, как иногда говорят. Судейские крючкотворы даже понятие такое придумали – «предел допустимой самообороны». А под расплывчатый предел можно много чего подогнать. Было бы желание.

Но это земной суд, людской, можно разжалобить, подкупить, припугнуть, в конце концов. А высший? Беспощадный в защите справедливости. Уж он-то вряд ли оправдает. Так же, как и суд совести. Не менее справедливый, а еще и, пожалуй, более жестокий.

Жестокий потому, что не дожидается посмертия и Поля Истины, а грызет денно и нощно, лишая сна и покоя.

Какая-то часть души Молчуна, моей души, словно превратилась в грозного обвинителя, а вторая, изнывающая от осознания собственной греховности, вяло оправдывалась. Покамест единственной отговоркой, кое-как обеляющей меня в споре с самим собой, было осознание того, что не одну жизнь спас удар ножа, отправивший Желвака в мир иной. Прибей он меня, и Гелке с Мак Кехтой тоже не жить. Осмелел, ох осмелел бывший голова после гибели Этлена. Решил, что сам-один теперь выберется к людям, а все мы – бесполезный и обременительный груз на его горбу. Еще бы, своя рубашка, как говорится, ближе к телу. К глубокому прискорбию, вынужден признать – большинство моих знакомых поступило бы точно так же. Отличие возможно разве что в мелочах. Кто-то сразу двинул бы обухом по голове меня, чтоб без помех потом разобраться со слабейшими. Кто-то попросту ушел бы среди ночи, не забыв прихватить убогое барахлишко, без которого к поселениям добраться тяжело, – кремень с кресалом, котелок, топор, нож... Видно, такова природа человеческая.

Любопытно, как обстоят дела со взаимовыручкой у перворожденных? Почему-то нутряное чутье подсказывало мне, что не лучше. Надо будет как-нибудь на привале расспросить Мак Кехту о легендах и преданиях ее народа. Если гордая сида согласится поведать сокровенные истории одному из грязных салэх.

Вот такие невеселые мысли ворочались в моей голове, пока руки делали дело. А именно – рыли яму. Лопаты я с собой не прихватил – ну, не подумал старый дурень, что кого-то из спутников хоронить придется. Поэтому копать пришлось топориком, хоть сердце кровью обливалось – славное лезвие, тупить о щебень непорядок. Да что поделаешь? Топору я помогал кривым, плоским корнем, найденным неподалеку, и голыми ладонями. Понятное дело, глубоко яму таким манером не отроешь, но я справился. Почти по пояс. Этого достаточно, чтобы уберечь тело от лесных хищников. Ну, положим, от них у меня еще уловка имеется. Накидаю поверх могильного холма углей потухших из костра и чего-нибудь из Желваковой одежонки. Запах дыма и человеческого тела мелкое зверье отпугнет, а крупных хищников по лесам не так уж много водится.

Пришла пора укладывать тело. Дно погребальной ямы арданы обычно устилают цветами или душистыми травами. Где добыть и то и другое посреди дикого леса осенью? Я решил, что срезанные листья папоротника с успехом заменят цветочное ложе. В конце концов, не должен Желвак обидеться. Для меня он такого не сделал бы.

Умостив мертвеца, как положено, я быстро закидал яму рыхлой землей, утрамбовал маленько, рассыпал принесенные загодя древесные угли.

Вот и все.

Не худо бы какую-нибудь молитву Сущему Вовне вознести, да позабыл я их все. К тому же арданы восславляют Пастыря Оленей и молитвы возносят именно ему. И хотя разумом я понимал, что это всего лишь ипостась Сущего Вовне, другое имя, душа противилась, словно понуждаемая совершать богохульство.

Лучше постоять, закрыв глаза, и помолчать. Поразмышлять о скоротечности земной жизни, отягченной бременем грехов.

Громко хрустнула сухая веточка под чьей-то ногой, отвлекая меня от раздумий. Гелка? С нее станется ослушаться моего запрета и прийти просто проверить – все ли в порядке. Видно, показалось, что я слишком долго копаюсь.

Я открыл глаза... и остолбенел.

Вот так и начинаешь серьезнее относиться к таким выражениям, как «челюсть отвисла». Раньше я не верил, что это возможно. Не верил, пока не ощутил безвольно открывающийся рот. Прямо на меня из лесной чащи пер тролль.

Высоченный – стоп десять, не меньше, росту. Впереди противно колышется жирное пузо, покрытое грязно-серой короткой шерстью. Покатые плечи увенчаны неожиданно маленькой головкой с лягушачьим ртом и единственным глазом посреди лба. Короткие руки (или лапы?), вряд ли способные обхватить брюхо, забавно покачивались в такт шагам кривых, большестопых ног.

Забавно?

Это, наверное, не я подумал, а какой-то другой Молчун, храбрый и хладнокровный. Я-то ничего веселого или любопытного в приближающемся чудовище не находил.

В охотничьих байках, коих наслушался я за свою жизнь великое множество, ничего про кровожадность троллей не упоминалось, но не говорили они также о добродушии или любви к людскому племени. Да откуда там любовь? Глянешь и сразу ясно: если какая и есть, так только к мясу человеческому.

Я серьезно подумывал о том, чтоб задать стрекача через кусты. И рванул бы куда глаза глядят, когда бы не предательская слабость в коленках – шагу не шагнуть. Об обороне не могло быть и речи. Что мой топорик против эдакой туши?

Тролль остановился, сложил лапы на груди. Только теперь я заметил его спутника.

Это еще что за чудо?

С виду человекообразное. Ростом чуть пониже меня будет. Колтун серых – не разбери-поймешь какой масти были раньше – волос, борода до половины груди, все тело обмотано обрывками бурых и черных шкур.

Лесовик?

В них я не верил, как не верил в бэньши, анку, водяного деда и, до сегодняшнего дня, в троллей.

Лесовик не лесовик, а существо, знакомое с оружием. В левой руке лохматое чудо держало дротик наконечником вниз, к земле. Такие же точно я видел у перворожденных из отряда Мак Кехты.

Незваные пришельцы молча рассматривали меня. Ну-ну, что интересного нашли? За одно то спасибо, что сразу сожрать не норовят.

Эх, попытаться бы собрать Силу... Но первая, несмелая, попытка ясно дала понять – сегодня не мой день. Нечего и думать о сосредоточении и концентрации, когда снеговой ком тает под ложечкой, а сердце готово выпрыгнуть, проломив ребра.