Полуденная буря - Русанов Владислав Адольфович - Страница 39

– Ас’кэн’э! Проклятие! – Мак Кехта вытащила до половины один из мечей. – Баас эр шив’... Смерть на вас...

Сотник тряхнул головой, как застоявшийся конь.

– Мор и глад! Что это было?

Толкая упрямо не желавшую просыпаться Гелку в плечо, я ответил:

– Сон, всего лишь сон. – И добавил: – Ни ас’пе клив, феанни. Нет нужды в оружии, госпожа.

– Ну и ну! Вот тебе и сон! – Глан схватил котелок, приложился, проливая отвар на бороду. – Мор и глад!

Куда девалась его обычная сдержанность? Впрочем, что мне известно о человеке, прожившем зиму по соседству? Ничего почти. Даже настоящее имя узнал два дня назад.

Мак Кехта сжала виски ладонями, шепча что-то одними губами, без голоса. И ее проняло. Интересно, мы один кошмар все видели или каждый свой?

И тут проснулась Гелка. Увидела нас, всполошенных, с перекошенными лицами, и беззвучно расплакалась. Слезы ручьем.

Утешальщик из меня, как из липы рукоять для кайла.

– Тише, белочка, тише. Все хорошо. Мы здесь...

Она кивала и всхлипывала.

– Да что ж ты плачешь? Это был сон. Всего-то...

Она опять кивнула. Пришлось прибегнуть к старому доброму средству – дать отпить из котелка.

Девка зацокотала зубами о край. Больше расплескала, чем выпила. Но помогло. Вот уже и всхлипывания тише стали. Потом Гелка перевела дух, выговорила с трудом:

– Я не от страху плачу.

Вот те и нате!

– А от чего же, белочка?

– От радости. Думала, не увижу вас больше.

– Ну, разве можно так? Куда ж мы денемся?

– Так-то оно так, а боязно... – И добавила совсем робко, а потому еле слышно: – Молчун... А я сидом была...

– Да ну?!

– Угу. Во сне. Это плохо? Меня Пастырь Оленей накажет теперь?

Вот дуреха. Против воли собственные страхи исчезают, когда слышишь такие наивные суждения.

– Не бойся. За что тебя наказывать? Если б Сущий за сны карал, спасенных бы не было.

Гелка вытерла нос рукавом.

– Что ты видела? – спросил я и осекся. А ну как, вспоминая, вновь разрыдается?

– Я сидом была. Мы в лесу этих, как их... болгов поубивали. Корень забрали. Тот самый. Пяту...

– Пяту Силы?

– Угу.

– Ты, белочка, если не хочешь, не рассказывай.

– Нет, чего ж. Я уже не боюсь. Жалко болгов. Они не трогали никого. Песню пели. А их...

Я бросил косой взгляд в сторону Мак Кехты. Пусть попробует ляпнуть что-нибудь навроде: мохнатые твари, высшая раса, благородные цели... Не погляжу, что ярлесса, по шее накостыляю. И за мечи взяться не успеет. Перед глазами воочию предстали окровавленные бесформенные туши... Нет, не туши. Туши у зверей. Тела болгов. И злобная радость в глазах сидов, кромсающих их плоть острой сталью. Странная раса. Всех иных за зверей держит, слова доброго не скажет, а сами что творят? Ни один зверь такого не удумает. Сидов зверями назвать – всем хищникам лесным оскорбление.

Мак Кехта молчала. Продолжала держаться за голову, будто страшась, что лопнет черепушка. Вот и молчи. Все одно, сказать тебе нечего. Не оправдаешься никак.

– Потом мы на лодочках плыли, – вела Гелка дальше. – Чудные такие лодочки. Маленькие, ровно игрушки. А потом рыбина выскочила. Из-под воды. Страшенная. Ротище-то... Во! – раскинула руки, стремясь показать величину поразившей ее воображение пасти.

– Верно, белочка, верно. Это хватун-рыба. У нас ими детей пугают. Не ходи на пруд – хватун-рыба утащит.

– И утаскивала?

– Случалось, – не стал я кривить душой. – Только давно это было. Еще моему отцу его дед сказывал. Теперь их мало осталось, а может, и нет вовсе. И в прудах они не водились.

– Это хорошо. А то я в реку не пойду – боюсь.

– Да она и в реке не водится. Только в Озере. Далеко-далеко, на Юге.

– Постой, Молчун, ты ровно знал все про рыбу и про лодочки?

– Знал, белочка, знал.

– Как так?

– Я тоже сон видел. И сидом был. В той лодке, что рыба разбила, я сидел.

– Бедненький...

– Ну, уж и бедненький. Это ж во сне.

– Все равно. Жалко. А Мак Тьорл сказал, что надо быстрее плыть. И никого спасать из воды не стал. А Грайне ту рыбу пуганула мороком...

Что ж такого нужно показать хватун-рыбе, чтоб ее напугать?

– А потом мы к лошадям выбрались. Поскакали. На Север. В это, как его... Уэсэл-Клох-Балэ. У Ройга конь ногу сломал. Его бросили. Эле Утренняя Заря зверюга страшный из седла выбил. Зубы такие длинные. Полруки. Сам рыжий, как дядька Ловор...

– Клыкан. Их, сказывают, тоже сейчас не осталось. Почти...

Убедительно говоришь, Молчун, а веришь сам тому, что сказал? Наверняка клыканы с космачами еще не перевелись. Особенно здесь, в диких землях правобережья.

– Это хорошо. Страсть какой злой. Его пока убили, он еще одного успел покалечить – Ойсина из... не помню.

– Ничего. Не помнишь, и не надо.

– А потом на нас стая стрыгаев слетела. Я раньше про стрыг да стрыгаев в сказках слышала. Ох страшные...

И про стрыгаев не уверен я, что пропали, сгинули. Слишком много раз слыхал про беды, ими чинимые.

– Мак Тьорл обещал их увести... – Гелка запнулась, видно было, что и сочувствует она перворожденному, пожертвовавшему жизнью ради своих сородичей, и ненавидит его же за кровь болгов и за то, что других погибающих братьев выручить не пожелал.

– Мак Тьорлом был я, – глухо проговорил Сотник. – Не скажу, что это красивая смерть. Лучше бы... – не закончил, махнул рукой.

– Выходит, мы все один сон видели, – высказал догадку я.

– Выходит, что так, – согласился пригорянин.

Любопытно, а Мак Кехта тоже была в сновидении в этом походе? Уж ей-то не привыкать кровь невинных лить. Сама как...

Полно тебе, Молчун. Не нужно. Ее и так уже жизнь наказала сполна. Лишила всех, кого она любила. Полностью сломала жизненный уклад. Да что там говорить!

– Феанни... – позвал я.

Сида не отвечала, сохраняя прежнюю позу.

– Феанни!

Зеленые глаза, отразив блики костра, сверкнули яростно и неукротимо. Я и раньше замечал, что Мак Кехта великолепно говорит на человеческой речи. Чисто, правильно и без акцента.

– Не трожь меня, салэх. Ничего вам не скажу.

Значит, слышала все, о чем мы говорили. Догадалась, зачем с расспросами пристаю. И, надо думать, стыдно за своих стало. Хорошо, не буду ее трогать. К чему в душу лезть, теребить раны? Пусть ее...

Другое меня волнует. Как могли мы, четверо таких разных существ, разных по возрасту, по жизненному опыту, расовой принадлежности – девочка-подросток, четырехсотлетняя сида, воин-пригорянин и старатель бесталанный... как могли увидеть одно и то же сновидение? Даже, пожалуй, не сновидение, а воочию прошлое узрели. Причем не со стороны, а глазами очевидцев, участников событий. Видеть их глазами, чувствовать их боль, умирать вместе с ними.

Что за способности в нас пробуждаются? И уж не Пята Силы ли тому виной?

– Укладывайся спать, – проворчал Сотник. – Мой черед.

– Ну, уж нет. Если б я сторожил, тогда да, а так...

– Что «так»?

– До утра поохраняю.

– Потом в седле уснешь и сверзишься.

– Ничего. Уж как-нибудь...

Мне действительно было очень стыдно за то, что позволил сну одолеть себя. Не поддался бы – глядишь, и к спутникам моим кошмар не пришел бы. Почему-то меня не оставляла уверенность, что первопричиной этих снов являюсь все же я.

– Как хочешь. – Глан пожал плечами. – Рядом посижу.

– Вот и славно! – Я обернулся к Гелке: – Спи, белочка. Завтра дорога трудная.

– Да мне не хочется, – жалобно отозвалась она.

– Нужно. Не отдохнешь – в пути вдвое тяжелее покажется. Не хочешь спать, так полежи.

Она вздохнула. Прилегла на бок, укрылась полой плаща.

Мак Кехта давно уже утихла. Дышала ровно и почти неслышно. Спала. А может, и нет, но виду не подавала. Как в ее душе отразилось сновидение? Заставило задуматься о жестокости и вероломстве собственной расы или только утвердило в осознании превосходства перворожденных над прочими живыми существами. Странное дело, впечатления тупой и кровожадной бестии феанни не производила, хотя иногда совершала поступки, понуждавшие ужаснуться. Имею ли я право ее судить? Переносил ли я те испытания, что выпали на ее долю? Нет и еще раз нет. Значит, не суди, и сам не будешь осужден...