Иван-Царевич и С.Волк - Багдерина Светлана Анатольевна - Страница 39

Торжествующе улыбающийся Иван – зрелище само по себе настолько непривычное, что Волк осекся на полуслове – крепко ухватил его за руки и бережно опустил их вниз.

– Сергий, ты не понял. Я придумал. У меня уже есть план, понимаешь? Я знаю, что надо делать. Ты прав, сначала я сказал, не размысливши...

"Удивительно," – кисло подумал Волк.

– ... Но потом меня осенило, когда папа Карло говорил о том, что без Мальвины они не могут сыграть ни одну пьесу про любовь. И тогда я подумал, а что, если... И тогда мы сядем между двух табуреток... Убьем двух зайцев, я хотел сказать.

Волк убежал в город нести озарение в мюхенвальдский бизнес. Они с папой Карло остались в гостевой комнате на втором этаже "Веселой радуги" одни.

– Так кто, вы говорите, в вашей труппе? – спросил Иванушка, и в ответ на недоуменный взгляд старика, уточнил: – Я имею ввиду их амплуа.

– Ах, амплуа, конечно. Это мой Буратино – герой-любовник, Артемон – отважен и верен, как пес, Пьеро – сентиментальный неудачник, Арлекино – веселый грубоватый малый, Панталоне – добродушный простоватый толстяк, и Кривелло и Кастелло – злодеи, хотя не подумайте, на самом деле они замечательные мальчишки, добрые, заботливые...

– Мальчишкам, наверное, лет по двадцать?

– Кому по двадцать три, кому побольше... Но для меня они все равно как дети, мои родные сыночки...

– Да, я понимаю вас, сеньор Гарджуло, и восхищаюсь вами.

– О, что вы, сеньор Джованни, я не стою того!..

– А как скоро они смогут...

– Не беспокойтесь, сеньор Джованни, завтра же к вечеру у них все будет готово!

Улыбнувшись, Иванушка задвинул за собой тяжелый дубовый стул, расположил поудобнее стопку белой бумаги и задумался на мгновение.

– А всем ли хватит? – старика вдруг охватило беспокойство.

– Всем.

– А Буратино? У него один небольшой недостаток лица – нос длинноват...

– Ничего. Я уже придумал – он будет Козоновым, а их брату длинные носы только на пользу.

– Кому "им"?

– Можно, я пока ничего не буду говорить? Вы скоро все и так узнаете. А теперь, прошу вас, дайте мне всего часа два времени. Можете сходить пока по делам. Или прогуляться.

– Я лучше посмотрю на благородного сеньора, – умилился папа Карло.

– На кого? – не понял Иван.

– На вас? – не понял Карло.

– А-а. Ну, как хотите, – и Иванушка, старательно помогая себе языком, вывел на первом листе заголовок:

СЕРИЯ ОДНОАКТНЫХ ПИЕС

С ПРОЛОГОМ И ЭПИЛОГОМ

автора Ивана Неиз... (зачеркнуто) Елисе... (зачеркнуто) Лукоморского

У Л И Ц А

П О Б И Т Ы Х

С Л Е С А Р Е Й

Написанная Им Самим

Акт Первый

"День Рожденья Козонова,

или

Убей меня нежно"

Когда папа Карло уже убежал к своим ребятишкам с готовыми двумя актами чтобы начать репетицию, Иванушке в голову пришла еще одна дельная мысль, и он спросил у Санчеса адрес ближайшего писца.

Писец – молодой длинноволосый человек в белых лосинах и розовой тунике – был занят. Он держал двумя пальцами за уголки большой лист исписанной бумаги и, как будто пытаясь вытрясти из него пыль, махал им в воздухе.

– Здравствуйте. Извините, я не помешал? Мне нужен Иоганн Гугенберг.

– Я – Иоганн Гугенберг, – человек, не переставая трясти листом, взглянул на вошедшего. – Что вы хотели? Я переписываю документы и книги красивым почерком, пишу и читаю письма, составляю прошения...

– А вы не могли бы минутку отдохнуть?

– Спасибо, я не устал, – удивился сначала писец, но потом понял: – А-а, вы про это! Я так сушу чернила на этом завещании – я буквально секунду назад закончил его переписывать, а сейчас за ним должны прийти. Но если вас это отвлекает, я могу его... положить... положить... куда-нибудь... нибудь... куда... – Гугенберг беспомощно завертел головой. Стол был завален кипами старой пожелтевшей бумаги, чернильницами, перьями, банками, книжками, остатками завтрака (а, может, ужина или обеда – при наличии плесени такой густоты и пушистости определить с точностью это было затруднительно), грязным носками и Памфамир-Памфалон знает, чем еще, и места завещанию на нем явно не было. – Я положу его на стул! – радостно воскликнул настигнутый озарением писец. Смахнув со стула подсвечник, он нежно пристроил на нем бумагу буквами вверх, и только потом повернулся к царевичу.

– Так что вы хотели заказать?

– Объявления для театра. Штук тридцать. Самого большого формата, какой у вас есть.

– Без проблем. Давайте текст, – протянул руку Гугенберг. – К какому дню?

– Часа через три-четыре они мне будут нужны.

– Я серьезно спрашиваю.

– А я серьезно отвечаю.

– Это невозможно, – пожал он плечами.

– Даже за три золотых?

Половины этой суммы не стоила и вся каморка писца, включая его самого.

– СКОЛЬКО? – ухватившись за сердце, Гугенберг медленно опустился на стул. Вернее, в первую очередь, на недосохшее завещание.

– Вы на свою бумажку сели, – подсказал Иван.

Хозяина как пружиной подбросило. Он изогнулся так, что бхайпурские йоги удавились бы от зависти.

– Мои лосины!!! Мои лосины!!! Мои лосины!!! Мои лосины. Мои лосины? Мои лосины... Мои лосины... Мои лосины!!!

Искаженные мукой черты Гугенберга просветлели.

– Будет вам тридцать копий, – уверенно молвил он.

Так родилось книгопечатание.

Серый с размаху двинул царевича кулаком в плечо.

– Иванко!!! У нас получилось!!!

Иванушка, не ожидая такого подвоха, взмахнул руками и хлопнулся на мешок.

С золотом.

Четвертый.

Завтра утром их будет ждать Шарлемань.

И птица.

Наконец-то.

Серый подал руку во весь рот ухмыляющемуся Ивану, помогая встать.

– Пошли, Иванко! Забираем Санчеса – и к Ерминку – водку пьянствовать, безобразия хулиганить. Завтра в это время уже в пути будем, прощаться некогда будет!

– Пошли!

– Санчес!

– Санчес!

– Санчес!!!

Маленького красильщика на втором этаже не было.

– Может, он в конторе?

– Айда в контору!

– По задней лестнице спустимся.

– Пошли!

– Санчес! – гулко прокатилось по всему дому.

Краем глаза Серый заметил, как через коридор метнулась под лестницу и затаилась там какая-то тень.

– Эй, ты, вылезай! Чего прячешься? – ткнул мечом в темноту Волк.

– Кого ты там загнал? – подоспел и Иван.

– Ща посмотрим, – и, громче: – Вылазь, говорю! Руки вверх!

Темнота ожила, зашевелилась, от нее отделилась черная фигура и, задрав как можно выше руки, отворачиваясь, вылезла на свет Божий.

– Иванко, гляди-тко, негра!!!

– Да откуда ему тут в... И верно, негр! Тебе Санчес что-нибудь про каких-нибудь негров говорил?

– Нет.

– И мне – нет.

– Может, он тут сам завелся?

– Не выдумывай. Сами только тараканы заводятся.

– Ты кто, и что ты тут у нашего Санчеса под лестницей делаешь? – ухватил Серый сына черного континента за шиворот черной рубашки, заправленной в черные же штаны.

– Я не есть понимайт, – недружелюбно сверкнул белками глаз негр.

– Чего он не ест? – переспросил Иван.

Серый же при первых звуках голоса таинственного незнакомца насторожился.

– Ну-ка, поворотись-ка, сынку, к свету передом, – потянул он мавра за шкворник.

– Сергий! Не трогайте его, пожалуйста! – по коридору бежал, размахивая руками, Санчес.

– Кого "его"? – подозрительно прищурившись, уточнил Волк.

– Гарри...

– Мини-сингера?! – ошарашено оглядываясь, воскликнул Иванушка. – Где?

– ГАРРИ?! – и Серый согнулся пополам, ухватившись за живот, задыхаясь от смеха. – Гарри!.. Ой, не могу!.. Ой, держите!.. Гарри!..

– Не вижу в это ничего смешного, – решив, что ему пока больше ничто не угрожает, позволил себе обидеться негр.