Пасынок судьбы - Русанов Владислав Адольфович - Страница 36

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

НАВЬЯ

Шорох повторился.

На мгновение страх, недостойный рыцаря, сковал молодого человека. Он глубоко вдохнул. Выдохнул. Открыл глаза.

На краю сундука, предназначенного быть постелью шпильмана, сидела она. Та, чьего появления Годимир опасался, но, как ни странно, в глубине души ждал.

Серый отсвет летних сумерек падал на тонкий профиль, скользил между распушившихся прядей. Водопад блестящих волос укутывал ее фигуру, позволяя, однако, заметить, что сидит гостья не так, как сидел бы человек на сундуке, а на корточках, словно готова в любой миг толкнуться и взлететь. Что-то птичье было в ее позе, в наклоне головы, развороте плеч.

Впервые зеленокожая красотка явилась Годимиру не во сне, а наяву…

Или, быть может, он заснул и видит сон?

Словинец изо всех сил дернул себя за ухо – аж искры из глаз брызнули.

Нет! Какое там сновидение!

Так значит, появление зеленокожей незнакомки не плод больного воображения? Как там Олешек говорил: «Жениться тебе, пан рыцарь, пора…»

Тут Годимир вспомнил виденные однажды острые зубки красавицы – щука обзавидуется.

Рука сама собой вцепилась в рукоять меча, прислоненного в изголовье сундука.

Зеленокожая не сдвинулась с места. Только голову наклонила к другому плечу. Рыцарь точно знал – если она захочет добраться до его горла, то расстояние в полторы сажени помехой не станет, а клинок обнажить он не успеет.

Внезапно незнакомка кивнула, словно прочитала его мысли. Улыбнулась, блеснув клыками.

Годимир положил меч поперек живота и потихоньку, волосок за волоском, принялся тащить лезвие из ножен. Авось удастся обнажить оружие прежде, чем…

– Сталь…

Сперва он не понял, кто произнес это коротенькое слово. Неужели?..

– Сталь. Холодная сталь. Не люблю…

Теперь сомнений не оставалось. Она.

Голосок тоненький, как трель жаворонка поутру, но вместе с тем зловещий, как шипение гадюки в траве.

Рывком Годимир выхватил меч, вцепился двумя руками в эфес. Острие глядело в лицо зеленокожей.

– Испугался? Испугался… – Она вновь улыбнулась. Улыбка была бы очень, ну, очень завлекающей, когда бы не острые клыки. Просто мороз по коже от такого зрелища.

И тем не менее, к лицу ли рыцарю показывать страх?

– Кто испугался? – охрипшим, но, кажется, достаточно твердым голосом проговорил Годимир. – Я не боюсь.

– Зачем тогда сталь?

– А! Так ты боишься меча! – Рыцарь откашлялся.

– Чушь! – Зеленокожая передернула плечами, от чего из покрывала волос выглянуло округлое плечо. – Стали я не боюсь.

– Ты же сказала…

– Я сказала – не люблю…

– Кто ты? – взял быка за рога рыцарь. Неизвестность и так уже порядочно его утомила.

– Я?

– Ты, ты… Вомпер? Суккуб?

– Не знаю, о чем ты… – Она пожала плечами совсем по-девчоночьи.

– Как так – не знаю! Ты не знаешь, кто ты?

– А ты знаешь, кто ты?

Вот только зеленокожей голой красотки, задающей вопросы о смысле бытия, подобно святому отшельнику, здесь и не хватало! Просто ум за разум заходит и все…

– Я – рыцарь! Годимир герба Косой Крест из Чечевичей.

Ну, положим, не рыцарь, но ей-то к чему знать нелицеприятные подробности его жизни?

– Смешной… – Незнакомка сделала порывистое движение шеей и головой. Точь-в-точь хищная птица. – Рыцарь Годимир. Рыцарь Годимир… – Она произнесла его имя так, словно пробовала на вкус. Хвала Господу, только имя, а не жилу на горле.

– Ты зачем пришла?

– Помочь хочу…

– Помочь? Зачем?

– Странный… Смешной… Зачем помогают?

– Тебе это зачем? – довольно грубовато ляпнул Годимир.

Она опять пожала плечами:

– Не знаю. Должно быть, скучно…

– Скучно?

– Ну да. – Зеленокожая улыбнулась, и рыцарь понял, что уже не содрогается всякий раз от вида ее клыков. Все-таки великое дело – привычка. – Сам посуди – четвертая сотня лет…

– Сколько? – охнул Годимир.

– Ну, может, сотней лет больше. Я зарубок не делала…

– Ты бессмертная? – Несмотря на проскользнувшую в голосе заинтересованность, Годимир продолжал крепко сжимать меч. На Господа надейся, а сам не плошай.

– Нет. Не так. Я не живая…

Холодный пот выступил у рыцаря между лопаток. Тут бы знамение Господне сотворить, да не абы как, а трижды, и молитву прочесть при этом, но оружие бросать тоже боязно. Что там писал архиепископ Абдониуш? Годится сталь против вомперов или нужно было в свое время серебряным оружием обзавестись?

– Что ты глаза выпучил, рыцарь Годимир? – Зеленокожая легко соскочила с сундука. Словно по волшебству перенеслась из одного места в другое.

– Не приближайся!

– А ты все-таки боишься, рыцарь Годимир… – Она сделала всего один шаг в его сторону. Оказалось, что волосы ниспадают не до пола, а всего лишь до колена. Когда незнакомка шагнула, то взгляду рыцаря открылось бедро, которое при других обстоятельствах могло бы навести на совершенно иные мысли.

– Не приближайся, – твердо повторил Годимир. – Ты не ответила. Кто ты? Вомпер? Суккуб? Другая нечисть?

– Я не знаю таких слов, – покачала она головой. – А что до нечисти… Сегодня утром я купалась в Щаре. И делаю это, в отличие от вас, людей, каждый день.

– Ты не поняла… – Годимир несколько смутился. – Когда я говорил про нечисть…

– Я все поняла! – Зеленокожая рассмеялась. – Вы, люди, зовете так живых существ, о которых думаете, что их создал не ваш Господь. Правильно?

– Ну да.

– Тогда я – не нечисть. Когда-то я была человеком… Как давно! – Она сморщила носик. – Как видишь, обстоятельства иногда меняют слишком сильно. А еще вы используете слова нелюдь и нежить. Правильно?

– Ну…

– Используете для обозначения таких, как я. Или Мохнопятик.

– Кто?

– Мой помощник. – Она вздернула верхнюю губу, забавно выставив вперед резцы, пошевелила ноздрями, словно принюхиваясь.

Годимир узнал и едва не рассмеялся. Бобер-переросток – или крыса-великан – из недавнего сна.

– А он тоже… тоже не живой?

– Нет. Живой. Просто они живут очень долго. Я отбила его детенышем у горных людоедов. Вылечила, выходила. – Неожиданно рыцарь заметил, что стоит его собеседница, уже почти вплотную упираясь грудью в острие меча.

– Он острый, – тихо проговорил рыцарь, имея в виду клинок.

– Ну и что?

– Ты не боишься порезаться?

– Я боюсь скуки. – Незнакомка легко провела пальцем по поверхности меча. – Жжется. Сталь. Не люблю сталь.

– Я думал: вы не любите серебра.

– Кто – «вы»?

– Вомперы.

– Чудак. Опять это слово. Объясни.

– Вернись, где была.

– Боишься?

– Нет. Просто мне так спокойнее.

Она рассмеялась, словно зазвенел колокольчик. Доверчиво обернулась спиной – вот соблазн ткнуть мечом под лопатку и поглядеть, действительно ли она бессмертна. То есть, не живая. Вернулась на сундук Олешека, но устроилась уже полулежа. Одну ногу согнула в колене, а другую вытянула, как кошка хвост. Нарочито зевнула:

– Так тебя устроит?

– Устроит.

– Тогда рассказывай. Что за вомперы и почему ты меня называешь этим словом?

– Вомперы? Ну, вомперы… Архиепископ Абдониуш относит к ним умерших и оживленных злым чародейством людей. В особенности тех, кто при жизни не чтил заповедей Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого… – Краем сознания Годимир отметил, что упоминание Господа никак не подействовало на гостью. Это само по себе уже противоречило дальнейшим выкладкам почтенного архиепископа, который писал о необходимости борьбы с нечистью посредством молитв, знамения и святой воды. Поэтому он откашлялся и продолжил: – А вот магистр Родрик из Мариенберга упоминает, что днем вомперы лежат в могилах, ибо страх как боятся солнечных лучей, зато ночью выбираются на свободу и пьют кровь людей. Также, по многочисленным свидетельствам записал магистр Родрик, что вомперы отличаются неумеренным любострастием и, очаровывая людей, к противоестественному соитию их побуждают. Те из них, что к мужчинам приходят, именуются суккубами, а к женщинам – инкубами. После совокупления же с суккубом либо инкубом, человек становится бледен и задумчив, ни о чем ином более помышлять не может, ждет не дождется новой встречи с искусителем, а после и вовсе сгорает, тает, словно свеча.