Пасынок судьбы - Русанов Владислав Адольфович - Страница 2

Он глянул рыцарю в глаза и кривовато улыбнулся, словно и вправду ощущал неловкость от того, что не может помочь. Поправил о плечо упавшую на бровь мокрую прядь. Хлюпнул носом.

– Сильно вымок? – поинтересовался Годимир.

– Как видишь, пан рыцарь. Конечно, купаться я люблю. Только в бане. – Шпильман выбрался из лужи, хлюпая водой в видавших виды чоботах[6].

– На что тебе меч?

– А ведь и тебе цистра без надобности.

– Почем знаешь? – обиженно вскинул голову Годимир. – Я, может, при дворе воеводы Стрешинского… – И смущенно осекся, заметив лукавый огонек в глазах шпильмана.

– Ясно, – тряхнул головой певец. – Пан рыцарь знает толк в поэзии и музыке?

Годимир неопределенно пожал плечами, как бы говоря – я, конечно, не хвалюсь, но…

– Ясно, – повторил шпильман и извиняющимся тоном добавил: – Можно, само собой, поболтать и о поэзии, да только…

Он развел руками, показывая на свое мокрое и грязное платье.

– Это ничего, – успокоил его Годимир. – Пойдем, обсушишься.

Некоторое время музыкант молчал. Какие чувства боролись в его душе, оставалось только догадываться. А потом кивнул:

– Ну, пошли, что ли, греться?

В сопровождении недоумевающего хозяина и шпильмана, истекающего ручейками, Годимир вошел в харчевню. Поклонился вырезанному на липовой доске изображению Господа. Огляделся.

Ничего.

Сносно.

Не хуже и не лучше, чем в других местах.

Два стола из трех были заняты. У стены сидели два взъерошенных мужичка в заляпанной грязью одежде с откинутыми за спины некогда бордовыми, но выцветшими куколями[7]. Поочередно запуская пальцы в горшок, они за обе щеки уписывали нечто с виду очень аппетитное. Похоже, свиную печенку, тушенную в сметане. Еда, можно сказать, королевская!

Ближе к очагу расположились еще четверо. Все угрюмого вида, в черных балахонах до пят, измаранных по подолу рыжей глиной. Эти чинно жевали жаренных на вертеле карасиков. По виду истинные служители Господа, Пресветлого и Всеблагого, если бы не отсутствие тонзур и бело-коричневых, подпоясанных вервием ряс.

– Кто такие? – шепнул Годимир корчмарю, усаживаясь за быстренько протертый стол.

– Иконоборцы, – также шепотом отозвался хозяин. – Лезут из-за леса и лезут.

Рыцарь кивнул. В Хоробровском королевстве, где Годимир родился и провел детство с отрочеством, о секте, выступающей против молитв перед резными изображениями Господа, слышали, но не больше того. Да туда сектанты и не совались – уж очень силен был авторитет иерархов официальной конфессии как среди рыцарства, так и у черни. А вот в землях, раскинувшихся севернее, между реками Словечной, Оресой и берегом моря, об иконоборцах знали не понаслышке. К примеру, в Белянах их воззрения поддерживала едва ли не половина населения, и тамошний каштелян[8], пан Будрыс, ничего худого в том не видел. Значит, теперь и до Заречья добрались…

– Что прикажешь подать, пан рыцарь? – почтительно осведомился хозяин, бросая косой взгляд на примостившегося с краю лавки шпильмана. И прибавил для ясности: – Меня Ясем кличут.

– Они тут все Яси. Других имен не выучили, – буркнул под нос мокрый музыкант, за что был удостоен по меньшей мере ведра ледяного презрения.

– Вино есть?

– Нет, прошу прощения, только пиво.

– Ну, давай пива. А к пиву чего сам удумаешь. На двоих.

– Слушаюсь, пан рыцарь.

Хлопнула дверь. Вошел Ясько с мешком Годимира в руках.

– Надолго задержаться думаешь, пан рыцарь? – немедленно поинтересовался хозяин.

– Думаю, до вечера точно. – Годимир поежился. Несмотря на плащ, кожаный поддоспешник-жак промок на плечах и спине. – Коням отдохнуть надо. Да и мне…

– Чудесно! Ясь! Щит и копье принесешь!

– Хорошо, тятя, – пробасил Ясь-младший.

– Погоди-ка! – остановил направившегося было за едой корчмаря рыцарь. – Давай сперва посчитаем старый долг и о новой плате сговоримся. Сколько он тебе должен, любезный?

Последний вопрос привел Яся-старшего в замешательство.

– Так… – замялся он, загибая пальцы. – Туды-сюды… пиво, капуста с мясом тушеная… опять-таки хлеба гривенки две[9]… ночевка…

– Позволю себе напомнить: кое-что ты уже взял у меня в счет долга, – встрял шпильман. – Так что мы в расчете.

– Что? Осла что ли твоего?

– Не осла, а мула, – с достоинством поправил музыкант.

– Не одна мормышка?

– Не одна. Мул – животное благородное. В Загорье, к примеру сказать, все знатные панянки ездят исключительно на мулах. А осел что? Плюнуть и растереть. Даже басурманы…

– Вот умник! – воскликнул хозяин постоялого двора и завертел головой в поисках поддержки.

Однако посетители не спешили приходить ему на помощь. Разве что старший из мужиков в куколях согласно покивал. Но сделал это молча.

– Так сколько, любезный? – напомнил о себе рыцарь.

– Ну… Это будет… Опять-таки осла кормили…

– Сколько?

– Не пойму, пан рыцарь, тебе-то что за забота о лайдаке?

– Я хочу нанять этого человека.

Корчмарь неопределенно хмыкнул, а шпильман протестующе заметил:

– Вот так на! Без меня меня женили! А кто сказал тебе, пан рыцарь-с-мечом-под-мышкой, что я пойду тебе служить?

Годимир позволил себе улыбнуться:

– У меня третьего дня сбежал оруженосец. Чутье подсказывает мне, что ты сможешь его заменить.

Корчмарь пожал плечами, внимательно наблюдая, как его сын кладет щит на лавку около Годимира, прислоняет к стене копье.

– А чего считать-то, пан рыцарь? Шесть скойцев[10] для ровного счета и всего делов.

Рыцарь покорно вытащил тощий кошелек, но тут возмутился шпильман:

– Э! Что за леший? Да не стоит то, что я сожрал вчера, и четверти того!

– Еще сегодня жрать будешь, – невозмутимо отозвался из-за спины отца Ясько, скрестив на груди руки, подобные кабаньим окорокам.

– Тебя, болван, спросить забыли, – окрысился музыкант.

Ясько забурчал что-то невнятное и двинулся к нему, но Годимир предостерегающе поднял руку:

– Этот человек под моим покровительством.

Здоровяк осекся, глянул на меч в черных ножнах, потом на отца и обиженно засопел.

– Итак? – Рыцарь вытряхнул содержимое кошелька на стол. – Шесть скойцев?

– Каких там шесть? – Шпильман решительно подгреб к себе кучку монет различного достоинства, среди которых меди было едва ли не больше, чем серебра. – Пяти хватит с головой.

Его пальцы проворно отобрали пять наиболее истертых монет.

– Получай.

Корчмарь недовольно засопел и нагнулся, собирая денежки.

– Да! И мула моего отдашь! – добавил музыкант.

– Ну уж нет! – возмутился хозяин. – Где ж такое видано? Соглашаешься, можно сказать, только из уважения к пану рыцарю, а тебе тут же на шею прыг и ножки вниз! Или еще два гроша[11], или осел мой!

Годимир не выдержал. Хлопнул ладонью по столу. Мужики в куколях опасливо съежились. Богоборцы, напротив, наградили рыцаря взглядами, источающими презрение и укоризну.

– Хватит, любезный. Ты портишь мне настроение. А настроение для рыцаря… Не думаешь, что я сейчас встану и всю корчму твою по досточкам разнесу?

Толстяк сглотнул, дернув кадыком, но панике не поддался:

– Нет, не думаю, пан рыцарь.

– Это еще почему? – опешил Годимир.

– А потому. Я ж вижу – ты странствующий рыцарь, а значится, какой-нито обет давал. Справедливость там защищать, обиженным всяко-разным помогать. А какая ж тут справедливость? Грабеж средь бела дня!

– Грабеж, грабеж, – подтвердил музыкант. – Так и норовишь меня ограбить.

– Я? Да это ты меня по миру пустить норовишь!

– Хватит! Помолчите оба! – прикрикнул Годимир, вторично стукнув по столешнице. – Забирай свои два гроша и иди дело делать! Я голодный, как дюжина волколаков, а они развели, понимаешь…