Пасынок судьбы - Русанов Владислав Адольфович - Страница 11

– Ну-у… – задумался Пархим.

– Да ты все вспоминай, что слышал. Может, кмети пьяные по корчмам трепались, или королевская стража чего рассказывала.

– Да что вспоминать? Особо и нечего… Ну, волколаки… Волки, медведи, тебя, пан рыцарь, вряд ли интересуют?

– С волками пускай охотники воюют, – улыбнулся Годимир. – Ты мне про нечисть толкуй, про нечисть…

– Про нечисть? Ну, слышал я, в соседнем королевстве кмети вомпера отловили. Били долго, потом в колодец скинули…

– Это которого вомпера? Который кровь сосет? – встрял шпильман. – Знаешь, баллада есть старинная про него. Шелест черного крыла, блеск клыков ночной порою…

– Какую такую кровь? – искренне удивился заречанин. – Всем известно – вомперы девок портят и баб совращают. Во!

– Ерунда! – возмутился шпильман. – Это не вомперы! Это инкубы!

– Какие такие… тьфу, сладкая бузина! Слово-то какое придумал! Не выговорить!

– Обычное слово! Это ж у нас всякий знает: суккуб к мужчинам ночью приходит, а инкуб – к женщинам. В особенности монахов и монашек они любят. Чтоб, значится, навредить людям Господа, сбить с пути праведного… А вы тут что в Заречье, совсем темные?

– Хе! – крякнул Пархим. – Мы посветлее многих будем! Сидел бы в своем Мариенберге и за Пологие горы носа не казал!

– А ну тихо! Оба! – прикрикнул на них Годимир. – Ишь, развоевались. Инкуба, то бишь вомпера, в каком королевстве видели? У Доброжира?

– Не-а! Дальше. Севернее. Там король Кремень Беспалый, вроде как. А Беспалый он потому, что…

– После про короля Кременя, после. Ты мне вот что скажи. У Доброжира в королевстве дракон водится?

– Дракон?

– Ну да.

– Это такой гад летучий с хвостом и крыльями?

– Во дает! – хохотнул Олешек. – Был бы он летучим без крыльев?

– Тихо! Не перебивай! – остановил его Годимир. – Ну, так что, Пархим? Есть дракон? Что люди говорят?

– Есть! – после некоторого раздумья уверенно кивнул горшечник. – Точно есть! Говорят, к бабе одной прилетал. Мужик-то ее пошел в лес борти проверять, а к ней змеюка летучая – шасть под бок…

– Тьфу на вас! – вновь не выдержал шпильман. – Вы тут в Заречье про другое говорить можете?

– Про что – про другое?

– Ну не про то, как кто-то к чужой жене под бок прыгнул?

– Тю… – насупился заречанин. – Я за что купил, за то и продаю, сладкая бузина. Что болтали лесорубы, то я и рассказал вам. Говорят, баба позеленела вся. Верный признак, что со змеей снюхалась.

– Ну, вряд ли это дракон… – разочарованно произнес Годимир.

– А еще я слыхал, видели всяких тварей летучих. И лесники, и бортники, и охотники… Но только не у Доброжира, а южнее, ближе к горам.

– Южнее?

– А то? Южнее там же ничьи земли пошли. Леса дремучие, чащобы непролазные… Люди там не селятся. Ну, надолго не селятся. Одно время, сладкая бузина, кмети норовили туда сбегать от панов, а потом как отрубило…

– Погоди-погоди. Что значит – «отрубило»?

– Да то и значит, сладкая бузина. Заимку срубят. Раз на ярмарку с пушниной выедут… Ну, или там с медом. А после пропадают. Один беглый выбрался, так сказывал, мол, камни самоцветные в отрогах попадаются. Бывало дерево ветром выворотит, так прямо под корнями, сладкая бузина, и блестят родимые. Только кто ему поверит? Он пока по лесу пробирался, совсем умом тронулся. С голодухи видать…

– А что он еще рассказывал? – Годимир даже привстал, хватая горшечника за рукав.

– Да что? – Заречанин почесал затылок. – Ничего. Каштелян ошмянский, пан Божидар Молотило, очень заинтересовался. Не беглым, сладкая бузина, само собой, а самоцветами. Полтора десятка воинов снарядил. Да и сам с ними поехал…

– Ну?

– Да не нашли ничего. Правда, мужик их привел на зимник, где с приятелями жил. А от избушки одни угольки остались.

– Дракон! – обрадованно воскликнул Годимир. – Точно дракон!

– С чего ты взял? – недоверчиво прищурился Олешек. – Может, с огнем неосторожно обошлись, сами себе красного петуха подпустили?

– А самоцветы все пропали! – ухмыльнулся Пархим.

– Так он же с ума свихнулся! Так или нет, а? Просто забыл, где тайник.

– Все перерыли и без него, – твердо сказал горшечник. – Очень уж пану Божидару хотелось халявных каменьев. Ты поверь мне, стражники изо всех сил старались.

– Да?

– Точно.

– Дракон! – Годимир взмахнул кулаком. – Они клады собирают. Веками собирают!

Олешек прыснул в кулак:

– Смотрю я на вас, и душа радуется.

– Это еще почему? – удивился рыцарь.

– Как дети маленькие. Пока среди словинцев, заречан, поморян такие люди живут, странствующий певец не пропадет. То скойц, то полскойца кинут всегда за красивую сказку.

– Так ты по-прежнему считаешь, что драконов нет и быть не может? – нахмурился Годимир.

– Конечно. Наверняка, разбойники старателей ограбили, порезали и сожгли в их же заимке. А молва рада стараться. Дракон, дракон… Почему не шпионы из Басурмани? Почему не горные великаны вниз в долины сошли? А?

Рыцарь не нашел что ответить, пожал плечами и отвернулся.

Пархим хлестнул вожжами по крупу серого коня.

– Вон, разбойников тут хватает. И с избытком, – вел дальше шпильман.

– Что, видели Яроша Бирюка? – буркнул горшечник.

– Это который в колодках? – Олешек смотрел на скользящие у них над головами ветки и, казалось, не проявил ни малейшей заинтересованности.

– Он самый. Страшный человек. Да и человек ли? Зверюга. Не зря ему, сладкая бузина, прозвище такое дали – Бирюк.

– Чем же он так страшен? – лениво спросил Годимир.

– Да людей резал хуже, чем волк овец.

– Ну, к этому у вас не привыкать-стать в королевстве. Один Желеслав чего стоит.

– Так-то оно так, да Желеслав, хоть и охоч до чужого добра сверх всякой меры, последней шкуры не дерет. Понимает, что овцу стричь можно и выгоду получать, а не зажаривать сразу на вертеле.

– Вот оно как… – задумчиво протянул рыцарь.

– Да уж так! – едко проговорил Олешек.

– А вам что, поди жалко его стало? – Пархим обернулся и внимательно оглядел собеседников.

– Ну, не без того, – уклончиво отвечал словинец. – По мне, так разбойника, коли вина его доказана, на плаху надо или в подземелье, за решетку, а выставлять умирать на тракте в колодках…

– А это Желеслав для острастки прочим. Хэвру[23] Яроша дней десять назад взяли. Сопротивлялись они отчаянно. Может, оттого король наш и злой сейчас? Я бы на его месте тоже злился, сладкая бузина, – потерять трех дружинников… А они-то у него все считанные. Не богат Желеслав, прямо скажу, не богат.

– Ты про Яроша давай, а, – дернул его за рукав музыкант.

– А ты что, сладкая бузина, песню никак про него сочинить задумал?

– Вот еще! Выдумаешь тоже! Просто интересно.

– Ты, если надумаешь сочинять, меня про другого вожака расспроси. Про Сыдора из Гражды. Он тоже в здешних краях шастает…

– Доскажи про Яроша, – попросил Годимир, и такая нотка проскользнула в его голосе, что Пархим не посмел ослушаться.

– Да взяли их. Взяли в корчме одной, сладкая бузина. Уж не знаю, может, корчмарь сдал всю хэвру с потрохами за то, что не поделились добычей, а может, кто из кметей сгонял бегом в Островец… Большинство лесных молодцев пораненные, побитые в руки стражников попали. Их тут же и порешили. Головы на бревно и все…

– А что, у Желеслава и палач имеется? – Олешек вроде бы и оттирал пятно с зипуна, но, оказывается, все слышал.

– Зачем ему палач, сладкая бузина, с таким мечником? Взял Авдей топор в руки и посек. Говорят люди, даже не запыхался. Вот оно как. А вожака приказал Желеслав в колодки заковать. Для позора. У нас так все больше кметей за недоимки наказывают. Ну, понятное дело, их-то не до смерти. А Яроша Бирюка, велел король не выпускать, пока ноги не протянет. И пускай торчит обок дороги, ровно пугало. Кто его пожалеет?

– Понял, пан рыцарь, каково выходит? – заметил Олешек.

Годимир не отвечал. Кусал соломинку, молчал и хмурился.