Окаянный груз - Русанов Владислав Адольфович - Страница 43

Голубцы, принесенные все той же рыженькой подавальщицей, исходили паром на широкой мисе, разделенные на две равные горки. В одной – мясные. Рубленая свинина с бараниной и кусочками копченого сала в обертке из виноградного листа. Здесь, на юге, винную лозу сажали даже просто около домов. Она не вымерзала зимой, как в Малых Прилужанах, хотя ягоды получались не слишком вкусные – кисловатые и водянистые, – сказывались летние дожди. Во второй – нарезанная на мелкие кусочки обжаренная в сливочном масле морковь, перемешанная с луком, чесноком, петрушкой и дорогим заморским перцем, щедро обмотанная капустным листом.

– Берешь чарочку, студиозус, – доверительно понизив голос, поучал пан Юржик, – быстренько в горло, после вот это с капустой. Да разжевывай хорошенько. Это пекло нужно горлом прочувствовать. А после уж пяток виноградных, не меньше. Слышал? Не меньше пяти, а то захмелеешь!

Ендрек слушал и выполнял, поскольку добросовестно учиться привык еще в Руттердахе. Время от времени он искоса поглядывал на пана Войцека – не скажет ли: «Все, хватит!» Но пан Шпара молчал. Знай себе жевал. Не иначе за долгий путь тоже изголодался, не хуже остальных. Или задумался о чем-то, что тяготит его больше, чем пьянство пана Бутли. И все же парень решил не увлекаться чересчур горелкой. Налегал больше на закуски.

Напротив, пан Юржик уже расстегнул две верхние пуговки жупана, раскраснелся и все чаще смахивал ладонью крупные капли пота, проступающие на залысинах.

– Ну, я пойду до коновязи… – Пан Гредзик встал, одернул жупан.

– Иди, иди, – махнул рукой Юржик, а Меченый просто кивнул.

Ендрек подумал, что молодой порубежник мог уже известись, ожидая их. А то и обидеться смертельно. Сам бы студиозус обиделся бы уж точно. Пить, есть, отдыхать, а боевого товарища забыть? Нехорошо. Ну и пускай. Хватан его на дух не переносит… Ендрек решил, что обязательно нальет порубежнику и, чокнувшись глиняными чарками, выпьет с ним за дружбу.

– Надо бы и нашим собрать чего поесть… – проговорил он. – Ну, тем, что с телегою в лесу остались.

– Кулешом сыты будут, – отмахнулся Юржик, протягивая руку за очередным голубцом.

– Со-соберем, – вдруг проговорил пан Войцек, который, казалось, и не слушал, о чем разговор за столом идет. – Барышника дождемся, к-коней оплатим и соберем.

Следует заметить, что выбранных в загоне коней они так и не купили. Хозяин их, известный в Батятичах барышник Мацей Бялка, гулял, справляя рождение третьего внука. Ясное дело, за ним послали. Но сторож высказал сомнение, что Мацея удастся скоро притащить на торг, и предложил им посидеть в «Грудастой Явдешке», а он, дескать, подскажет барышнику, где сыскать выгодных покупателей.

– Угу… – не раздумывая, согласился Юржик. – Соберем, само собой. Жалко, что ли? Ты чего такой смурной, пан Войцек? Горелки выпей со мной.

– Добро. Выпью, – не стал возражать пан Шпара. – Но по последней. Годится, пан Юржик?

– Да чего тут пить? Всего-то делов… И штофа не допили до конца. На троих-то?

– Д-да ты сам его и уговорил.

– Я? Верно. Сам. Ну, ладно. По последней.

– А студиозусу хватит.

Пан Юржик вздохнул:

– Ну, хватит так хватит. Не обиделся, парень?

Ендрек помотал головой. Чего, собственно обижаться? Пить ему не хотелось. Есть вообще-то тоже.

– Мог бы я Хватана сменить, заместо пана Гредзика, – проговорил он.

– Сиди уж… «Сменить»! – Пан Бутля плеснул рябиновки по чаркам – себе и сотнику. – Много ты насторожишь. И коней сведут, и тебя самого могут, не ровен час… Ну, давай, пан Войцек. За удачу!

Они чокнулись. Выпили. Зажевали острым голубцом.

– Куда ты все время глядишь, пан Войцек? – вопрос Юржика прозвучал малость невнятно по причине заполненного рта.

– Да не могу вспомнить, где я его видел, – ответил Меченый, показывая глазами на гулявшего неподалеку того самого пана с бело-голубым шарфом. – Такой нос не забывается. Видел. Точно видел. А вот где – не припомню.

Ендрек повернул голову. Шляхтич, вызывающе поддерживающий князя Януша, сидел в каких-то пяти шагах, окруженный десятком приказчиков и просто завсегдатаев шинка, которым все едино с кем пить, абы наливали. Лазоревый кунтуш уже лежал на лавке, придавленный сверху отстегнутой саблей. А шляхтич перевязал шарфом голову – узел на затылке, длинные «хвосты» спадают на лопатки. Ендрек невольно улыбнулся – такой повязкой он сам украшал голову пана Стадзика, когда того зацепили бельтом по темечку в замке Шэраня. Если на торжище студиозусу запомнились больше перекошенные в гримасе недовольства губы шляхтича, то здесь – он не мог не согласиться с паном Шпарой – в глаза прежде всего бросался нос. Длинный, вершка два, а то и побольше, раздваивающийся на кончике, как язычок гадюки. Мысленно сравнив нос незнакомого пана со змеиным жалом, Ендрек прыснул со смеху и скорее отвернулся, чтобы ненароком не оскорбить его. Не хватало еще пялиться в упор и хохотать. За меньшую обиду на поединок вызывали.

– Погоди, – полез жирными пальцами в затылок Бутля. – Что-то я слыхал про такого. Нос, нос, нос… Погоди, сейчас вспомню…

Дверь распахнулась, на мгновение ослепив ярким дневным светом всех сидящих близко ко входу. Ендрек обернулся – не Хватан ли подоспел? Это оказались Климаш и Вяслав, сердитые братья своенравной панночки. Попав в полумрак шинка, они застыли и заозирались, подслеповато щурясь. Тут же, согнувшись в почтительном поклоне, к ним подскочил хозяин «Грудастой Явдешки». Видно, братьев тут знали и дорожили их присутствием.

– Э-э-э-этих еще н-не хватало, – едва ли не прошипел Меченый.

– А ты слышал, пан Войцек… – несмело начал Ендрек, но сотник оборвал его:

– С-слышал. Вот отдам тебя им, стихоплет!

– Ты никак боишься, пан Войцек? – пробормотал Юржик, пренебрежительно оглядывая братьев.

Меченый сцепил зубы и засопел, но ничего не ответил, поскольку Климаш, узнав его, уже шагал к столу с радостной улыбкой.

– Покорнейше просим простить нас, панове, – седоватый Климаш приложил ладонь к сердцу, – если отрываем вас от трапезы и важной беседы.

Меченый поднялся из-за стола. Вежливо поклонился, тряхнув чернявым чубом:

– Н-не стоит извинений, панове. Н-наверняка ваше дело более важное, коли такие серьезные паны решили не пообедав сразу к нему переходить.

Климаш немного смутился, засопел, расправил светлые усы. Сказал:

– Я – пан Климаш Беласець, герба Белый Заяц. Это мой брат. Младшенький. Звать его Вяслав Беласець.

Оба брата чинно склонили головы.

– Рад познакомиться, панове. Я – п-пан Войцек. А герб мой столь незначителен, что и называть его не имеет смысла.

– Быть того не может! – протестующе вскинул ладонь Климаш. – По-моему, вы скромничаете, пан Войцек.

– У-уверяю тебя, пан Климаш…

Пан Юржик наклонился к уху Ендрека и прошептал, обдавая ярым горелочным духом:

– Вот влип пан Войцек! Попал как кур в ощип.

Беласци переглянулись. Нежелание Меченого назвать родовой герб их порядком смутило.

– Ну, твоя воля, пан Войцек, – нерешительно проговорил Климаш. – Я – старший в роду Беласцев. Приглашаю тебя погостить в наш маеток. Это совсем недалеко…

– П-прошу простить меня, – твердо остановил его Войцек. – Прошу п-покорнейше простить меня, пан Климаш, но не могу.

– Не обижай меня отказом, пан Войцек. Один вечер. Посидим. Горелки выпьем. У нас, Беласцей, горелка славная. Песен послушаем и сами попоем. Времена былые вспомним.

– Очень прошу простить меня, пан Климаш. Не в обиду тебе так поступаю, а по нужде великой. И рад бы принять приглашение, да не могу. Не себе сейчас принадлежу.

– Что, коронная служба? – осклабился Вяслав. – Тю…

– Цыц! – прикрикнул на него старший брат. – Мы, Беласци, коронную службу уважаем. И над панами, столь бедными, что служить вынуждены, не смеемся!

Ендрек разглядел, как заиграли желваки на скулах сотника.

– Я, п-пан Климаш, н-не за жалованье служу. За совесть.

– Да кто бы сомневался, пан Войцек, но не я. Такой достойный пан за жалкое серебро служить не будет. Но не бывает такой службы коронной, чтоб денек-другой не подождала, пока шляхта отдыхает. Ты не переживай, пан Войцек, и слугам твоим места хватит. У нас, Беласцей, маеток у-у-у какой большой. И пристройки, и сараи…