Окаянный груз - Русанов Владислав Адольфович - Страница 26

Старинный замок, сложенный из бревен в полтора обхвата, покоящихся на прочном каменном фундаменте, возвышался на фоне звездного неба. Вон мчится Всадник, стремясь, по старинной легенде, не дать солнцу взойти над своей грешной головой. И Синий Глаз горит на узде его коня. Вон Косарь размахнулся остро отточенным лезвием, словно хочет пронзить Решето.

– Все семь звезд видать, дрын мне в коленку. К хорошей погоде… – задумчиво проговорил Хватан.

– Чем тебе эта плохая? – едко осведомился пан Юржик Бутля.

– Да это… жарковато как-то… – Порубежник пальцем оттянул рубаху у ворота и дунул себе за пазуху.

– Что-то не заметил, – поежился Юржик. – По мне, так холодает…

– А ну, тихо вы о-о-оба, – уже привычно рыкнул пан Войцек. – Нашли время.

Для рискового дела – налета на замок неизвестного магната в двух днях пути от столицы королевства – бывший богорадовский сотник отобрал самых лучших. Самолично проверил снаряжение – раньше времени не должно быть ни звука, чтоб не упредить охрану. Вообще-то в боевой дух и выучку великолужичанских шляхтичей пан Шпара верил слабо, но, как говорится, береженого Господь бережет. Да еще и след грозинецкой подковы не давал покоя. Что соседям из-за Луги понадобилось в Прилужанах? По какой такой надобности приехали?

Рядом с ним стояли проверенные бойцы – Грай и Хватан. Младший порубежник страдал от жары, пыхтел и ругался под нос. Следопыт сохранял спокойствие, только рассеянно покусывал ус. Тут же переминались с ноги на ногу паны Юржик Бутля, Гредзик Цвик и Стадзик Клямка. Двое последних по-прежнему косились друг на друга, но хоть за грудки не хватались, и на том спасибо.

Чуть дальше сзади Хмыз что-то вполголоса выговаривал Данику и Самосе. Его с открытым ртом слушал Издор, а Глазик, искоса поглядывая на командиров, шептал на ухо Шилодзюбу очередную похабную байку. Откуда только он их набрался? Конокрад мог, не повторяясь, нести похабщину от рассвета до заката. Сотник относился к его пристрастию снисходительно, остальные тоже слушали, не выказывая неудовольствия, но преданней поклонника, чем остроносый мародер, у Глазика не было. Последним в дюжине был Гапей-Тыковка – не пойми что за человек. То ли с кистенем под мостом он хлебушек себе добывал, то ли когда-то давно армейский жевал, из реестровых дезертировал по непонятной причине, но обращался с оружием низенький круглоголовый мужичок годков эдак пятидесяти удивительно легко. Хуже, конечно, чем сам Меченый или порубежники, но паны Гредзик и Стадзик точно в пупок ему не дышали с саблей в руках.

Оставшиеся четверо стерегли коней. Очень может быть, что отступать придется быстро. Да что там душой кривить – попросту удирать.

Отправившегося в разведку ждали сейчас на опушке леса, рассматривая черный силуэт замка.

– Дык, чой-то долго, – задумчиво проговорил Грай. – Похоже, так и рассветет.

– Дрын мне в коленку, нашелся умник, – не сдержался Хватан. – Как будто без тебя!..

– Й-й-я что сказал! – насупился пан Войцек.

– Да я чо? Я ничо… – Хватан даже руками замахал, словно сбрасывая с себя вину за нарушение приказа сотника.

– Во-о-о-от и молчи.

Грай насторожился:

– Идет, похоже, кто?

Прислушался. Кивнул:

– Точно. Идет.

Пан Бутля невзначай коснулся ладонью эфеса. Повинуясь резкому шепоту Хмыза, Даник и Самося подняли арбалеты.

Тоненький крик самца серой неясыти долетел из кустов.

Меченый едва не вздохнул облегченно – условный сигнал.

– О-отставить. Свои.

Вслед за криком совы показался и Гапей. Вихляющей походкой подошел к пану Войцеку:

– Дозвольте доложить?

– Д-давай, чего уж там.

– На воротах четверо. Может, еще в караулке смена. По стенам, кажись, не ходют.

– Кажись или не ходят? – нахмурился Войцек.

– Я долго глядел – не было никого.

– Добро. Дальше давай.

– В большой башне – свет. Наверху. В караулке у крыльца тоже охрана. Сколько – не знаю. Видел одного – отлить выходил. Он того… это…

– Чего – «того»?

– Грозинчанин. Из драгун. Шитье на жупане.

– Ясно… – протянул Меченый.

– Дело ясное, что дело темное, – шепотом, едва слышно, буркнул Хватан.

– Ух, я тебя! – сверкнул глазами сотник, но больше ругаться не стал – понимал: от волнения парень несет невесть что. Одно дело – по заданию берестянского полковника в Выгов ехать, а другое дело – нападать на фольварки местных шляхтичей. След вообще-то сюда привел, но полной уверенности, что Ендрека держат именно в этом замке, а не увезли, к примеру, дальше, у пана Шпары не было, да и быть не могло.

Бутля откашлялся. Его, в отличие от молодого порубежника, от волнения морозило.

– Ну что? Во имя Господа?

Пан Войцек сотворил знамение:

– Господь с нами, кто же на нас? Разделились, как раньше договаривались. Пошли потихоньку. Голов без нужды не рубить, а то знаю я вас, разбойники уховецкие.

Грай кивнул и пошел вперед, на ходу разматывая веревку с крюком на конце. Стены замка хоть и не слишком высокие, а запросто не перелезешь.

Даник и Самося направились следом за ним. Их задача – ждать под стеной и с арбалетами прикрыть отступление.

Неуловимо для стороннего глаза бойцы пана Войцека растворились в окружающей имение пана Адолика Шэраня тьме.

Ендрек осторожно покачал языком передний зуб. Резец шатался, но выпадать вроде не думал. Сволочи, врезали что надо. Верхняя губа, тоже принявшая удар драгунского кулака, напухла и сильно щипала. Сильно, но не сильнее, чем щемила душа. Получить кулаком по морде, а сапогами – под ребра. И от кого же? Убегая от малолужичан, нарвался на своих, на сторонников князя Жигомонта, и первое, что схлопотал в награду, – тумаки.

Пойманного в лесу студиозуса никто и слушать не захотел о злоумышлениях уховецкого князя. Богато одетый шляхтич – не иначе князь – просто расхохотался ему в лицо. Второй, с лицом более добрым и мягким прищуром серых глаз, покивал в ответ на торопливую бессвязную речь. Покивал и брезгливо махнул рукой челядинцам – уберите, мол.

Ендрек попытался вырваться из сильных рук прислуги, да где там… Приложили пару раз по зубам – аж искры из глаз посыпались; когда упал – добавили по ребрам сапогами, а потом скрутили и бросили поперек седла.

В замке, который парень так и не сумел разглядеть, его поместили в крохотную каморку, едва ли больше собачьей конуры – два шага на два – и потолок не дает выпрямиться в полный рост, заперли дверь, прогрохотали коваными подошвами по коридору и… И все. Забыли. Словно и не спасали его от водяниц. Словно не били, срывая на навязчивом студиозусе невесть откуда взявшееся раздражение. Был человек, и нет человека.

Сколько времени Ендрек просидел в кромешной темноте, он не знал. Вернее, не мог понять. Может, полдня, а может, и несколько дней.

Сперва тьма и тишина казались невыносимыми. Как ни напрягай слух, как ни пучь глаза – ничего. Потом чувства обострились, будто сталь на оселке. Стали различимы шорохи – то ли мокрица по стене проползла, то ли вода сбегает по сырой кладке. Откуда-то издалека донеслись звонкие удары капель о натянутую шелковым платом поверхность воды.

Да и темнота стремительно теряла свою насыщенность, серела, рассеивалась.

Заметив в противоположном углу камеры едва различимый силуэт худой бабы с растрепанными волосами, Ендрек похолодел от страха. Что еще за шутки? Откуда? Почему здесь? Незнакомка медленно повернула к медикусу остроносое костистое лицо. Ее глаза светились бело-голубым призрачным сиянием. Ендрек вздрогнул и с трудом сдержал клацанье зубов.

Неужто сама Мара-Смерть по его душу заявилась?

Мара смотрела на обливающегося холодным потом парня долго. Нескончаемо долго. Ни одна черточка не дрогнула на ее лице. Будто не кожа это вовсе, а кованная из тонкого железа маска.

Когда Ендрек уже успел попрощаться с жизнью, Смерть покачала головой и произнесла сиплым высоким голосом:

– Нет. Не мой. Пока не мой…