Юнги с Урала - Леонтьев Алексей Петрович - Страница 34

Строй замер.

— Другому юнге Прикамья... Юрию Борисову, — торжественно назвал мое имя Василий Максимович.

Я стоял ни жив ни мертв. Не ослышался ли? Неужели лучший из лучших — это я? Даже не верилось.

С этого дня в своих глазах, да и товарищей, по-моему, тоже, я как бы подрос, поумнел, повзрослел. К учебе, несению караульной службы, выполнению хозяйственных работ стал относиться еще серьезнее. Думал о том, что бы сказал о моих действиях павший смертью храбрых юнга. А его винтовку берег больше собственного глаза, чистил, смазывал особенно тщательно, за что не раз отмечался командиром смены перед строем.

Многое теперь, к сожалению, забылось. И не только события, но и люди. Память сохранила фамилии лишь тех, кто уделял нашему обучению и воспитанию особенно много внимания, вкладывая в это дело свою душу. Уроки русского языка и литературы вел у нас выпускник Кировского педагогического института лейтенант Павел Павлович Вишнев, хорошо понимавший, что его уроки для юнг — не главные. Домашними заданиями непомерно не загружал, но и отметки не завышал.

— Что положено по программе — выучи и не греши, ¦— говаривал.

Математику и физику осваивали под руководством военинженера 3-го ранга Исая Абрамовича Камышко, который, несмотря на довольно высокое воинское звание, вел с нами себя запросто, оценивал человека не по чинам, а уму и деловитости.

Запомнились чуткость, отзывчивость и сердечность преподавателя электротехники военинженера 3-го ранга Панина, старшины смены Григория Сивковского.

Знаний по радиотехнике набирались от военинженера

3-го ранга Пукемова. Когда кто-либо из нас падал духом, он, как и замполит Шахов, всегда находил нужное слово для успокоения и поднятия настроения:

— Ничего, браток, не теряйся: терпение и труд замечательные плоды дают.

За соблюдением учебной программы и качеством освоения изучаемого неусыпно следил начальник учебной части капитан-лейтенант Ольнев.

Пусть уж извинят эти дорогие мне люди, что память не сохранила их имен, ведь мои встречи с ними были редки и кратковременны. Проведя час-два занятий, преподаватели уходили в свое общежитие — бывшие монашеские кельи, а мы в классах под руководством старшин продолжали уяснять пройденные темы до последних мелочей. Трудно давались наименования рангоута и такелажной оснастки кораблей парусного флота. Много времени уходило на заучивание морских терминов. Если такие, как «бом-брам-лисель-галс» или «бом-блинд-бо-вен», могли произносить даже скороговоркой, то название систем якорей Болда, Гаукинса, Денна, Икглевиль-да, Марелля и принятого в нашем флоте якоря с поворотными лапами Холла язык пока выговаривал лишь с большим трудом.

В таких случаях какой-нибудь шутник снова и снова напоминал любимые слова инженера Пукемова: «Ничего, браток, не теряйся: терпение и труд замечательные плоды дают».

В этом мы убеждались каждодневно. Бывало, выходишь с урока и думаешь: «Такое я никогда не осилю», а посидишь часа два-три в классе или в нашей мальчишеской кают-кампании возле «буржуйки» под неусыпным вниманием всезнающего Воронова и, глядишь, начинаешь разбираться. А Василий Петрович усмехнется и скажет:

— Вот умора, а говорили: «Не запомнить, не понять».

С приближением лета настроение юнг стало подыматься. Если в короткие зимние дни выходили из землянок лишь для того, чтобы строем пройти до столовой, учебного корпуса и обратно до кубриков, то теперь мы их покидали и для прогулок в лес, чтобы полюбоваться оживающей природой. Как и у нас, в Прикамье, здесь росли вечнозеленые ели, сосны, лиственницы, пихты, а на хуторе Горка и в Савватиево даже посаженные руками человека величественные кедры. В удалении от лагеря на еще припорошенных снежком полянах были видны следы зайца, лисицы. Говорят, когда-то здесь водились даже лапландские олени.

Населения на островах мало. Наверное, поэтому зверюшки вели себя без особой боязни. Вездесущий Митька Рудаков как-то даже утверждал, что у одного из местных жителей собственными глазами видел дореволюци-

онную газету, в которой автор рассказывал, будто ему довелось на Соловках лицезреть лисицу, которая преспокойно взяла из рук человека кусок сахара.

Мне угощать лисиц, правда, не доводилось. Может, потому, что нам давали не кусковой сахар, а песок, с которым мы и без посторонней помощи справлялись успешно. А вот довольно доверчивую, не трусливого десятка лису мы однажды видели.

Рота в двести пятьдесят человек шла строем на обед.

Старшина Воронов, державшийся рядом со своей сменой, был в своем репертуаре.

— Ножку! Ножку! Не слышу нож...

Не услышав до конца хорошо знакомой команды, юнги повернулись в сторону старшины. Уж не поскользнулся ли он, не случилось ли со старшиной чего другого?

— Лиса! Лиса! — нарушая порядок в строю, вдруг закричал из всех сил Гена Мерзляков.

И только после этого возгласа я заметил, что впереди старшины, приветливо помахивая хвостом, ничуть не спеша, ничего не боясь, бежит, видимо, вынырнувшая из-под выстроившихся вдоль дороги елей рыжая плутовка. Что тут поднялось! Крики, смех, свист...

А лиса хоть бы что — бежит рядом со строем без всякого страха. Проводив юнг до поворота, приостановилась, посмотрела нам вслед и отправилась в лес по своим делам.

С наступлением теплой погоды, благодаря Авраамову, губа Сосновка превратилась в настоящую гавань. С помощью юнг из роты боцманов туда были доставлены шестерки, катера, вельботы. Рядом со шлюпками на солнышке нежились сонные тюлени.

Как-то я был поставлен сюда на пост. От нечего делать тихонько шагал вдоль вытащенных на берег шлюпок. Под рабочими ботинками потрескивали ягоды морского Еинограда до скрипела морская капуста — ламинария.

177

12 А. Леонтьев

Как-то само собой потянуло в сторону лениво игравших со своими детенышами тюленей. Только я сделал попытку присоединиться к их забавам, как откуда ни возьмись появились крикливые чайки, вздумавшие носиться над лежбищем тюленей. Те то ли от страха из-за моего приближения, то ли из-за птичьего гомона стали шипеть и заковыляли к воде. Попытка поиграть с тюленями окончилась неудачей еще и потому, что на тропинке змейкой, выползавшей из леса, показалась цепочка юнг из роты рулевых, среди которых я тут же заметил Сашу Пошлякова, Юру Татарыикова, Васю Буркова и Витю Саку липа. В ее хвосте шли начальник школы и старшины смен.

Юнги выстроились, подравнялись. Николай Юрьевич встал перед ними.

— С сегодняшнего дня будем учиться ходить на шлюпках. Шлюпка в воспитании моряка — инструмент наиглавнейший... Вы испытаете массу удовольствий, но будет немало и тяжкого труда, — говорил Николай Юрьевич. — Будут и романтика, и мозоли... И не только на руках, но и на том месте, что ниже пояса...

Лица юнг расплылись в улыбках.

— Хождение на шлюпке поможет выработке таких необходимых для моряка качеств, как глазомер, быстрота реакции, сноровка, умение находить выход из критических положений. Укрепится ваша воля, по-настоящему полюбите море. А кто будет лениться, рискует схлопотать «па всю катушку», а то и вылететь из школы. Балласт на кораблях не нужен.

Зная, что зти слова у Николая Юрьевича лишь своеобразные поговорки, юнги добродушно улыбались. Они не без основания считали, что никакого списания из школы быть теперь не может хотя бы потому, что из полутора тысяч ее воспитанников уже не было ни одного отстающего. Абсолютное большинство юнг учились на 4 и 5.

Через несколько минут раздались команды: «Оттолкнуть нос!», «Уключины вставить!», «Весла разобрать!», «Весла!», «На воду!» Заскрипели уключины, и шлюпки взяли курс в открытое море.

Увидеть возвращение рулевых не удалось. Пришла смена. В землянку решил вернуться не по тропинке, а напрямик. Каждый выход из расположения части убеждал меня в неописуемой красоте и своеобразии Соловецких островов.

Хотя в древности Белое море и называлось Студеным, климат на острове суровым я бы не назвал. Недавно от Воронова узнал, что Большой Соловецкий остров больше острова Мальта, что окружность его — около 100— 115 километров, длина береговой черты — почти 200 километров. Берега сильно изрезаны, изобилуют морскими заливами, мысами, полуостровами.