Ожерелье королевы - Дюма Александр - Страница 51

21. Маленький домик

Мы оставили г-жу де Ламотт у дверей особняка, следящей за быстро удаляющейся каретой королевы.

Когда карета исчезла из виду и грохот ее колес затих, Жанна в свой черед влезла в экипаж и отправилась домой – надеть домино и другую маску, а заодно проверить, не произошло ли чего новенького в ее обиталище.

Г-жа де Ламотт пообещала себе, что в эту счастливую ночь отдохнет от дневных переживаний. Будучи женщиной сильной, она решила раз в кои-то веки удариться, что называется, во все тяжкие и в одиночестве насладиться прелестями неожиданного.

Однако на первом же шагу по пути, столь соблазнительному для натур, наделенных богатым воображением, которое им долго приходилось сдерживать, она наткнулась на препятствие.

Дома, у привратника, ее поджидал слуга.

Это был человек из челяди принца де Рогана, принесший ей следующую записку от его высокопреосвященства.

Внизу вместо подписи стоял пастырский крест.

Г-жа де Ламотт была раздосадована этим препятствием, однако по секундном размышлении со свойственной ей решительностью отправилась в путь.

– Садитесь рядом с моим кучером, – предложила она слуге, – или скажите ему адрес.

Слуга влез на козлы, г-жа де Ламотт – в экипаж.

Не прошло и десяти минут, как графиня уже въезжала в недавно благоустроенный уголок Сент-Антуанского предместья, где среди высоких деревьев, древних, как само предместье, стоял, скрытый от посторонних глаз, один из тех прелестных домиков, что были построены при Людовике XV и соединяли в себе изящный внешний вид, свойственный домам XVI века, со всеми удобствами постройки XVIII века.

– А вот и маленький домик, – пробормотала графиня. – Что ж, со стороны родовитого принца это вполне естественно, но для урожденной Валуа унизительно. Вот так-то!

В этом восклицании – не то раздраженном, не то жалобном – обнаружилось все неутоленное честолюбие, все безумные притязания, что дремали до сих пор в душе молодой женщины.

Когда она переступала порог дома, решение уже было принято.

Следуя за лакеем, она попадала из комнаты в комнату, вернее, из неожиданности в неожиданность, пока наконец не дошла до обставленной со вкусом небольшой столовой.

Там, в одиночестве, поджидал ее кардинал.

Его высокопреосвященство листал какие-то брошюры, очень, впрочем, похожие на те памфлеты, что наводняли в то время Францию, стоило лишь ветру подуть со стороны Англии или Голландии.

Завидя графиню, он встал.

– А, вот и вы, – сказал кардинал. – Благодарю вас, графиня.

С этими словами он подошел к ней, намереваясь поцеловать ей руку.

Графиня с гордым и оскорбленным видом отступила назад.

– Что такое? – воскликнул кардинал. – Что с вами, сударыня?

– Вы не привыкли, ваше преосвященство, не правда ли, чтобы женщина, которой вы оказали честь и пригласили сюда, делала такое лицо?

– Но графиня…

– Мы находимся в вашем маленьком домике, не так ли, монсеньор? – окинув комнату презрительным взглядом, осведомилась графиня.

– Однако, сударыня…

– Я надеялась, монсеньор, что вы соблаговолите припомнить, при каких обстоятельствах я появилась на свет. Я надеялась, что монсеньор соблаговолит не упустить из виду, что если Господь и сделал меня бедной, то свойственную моему происхождению гордость он мне оставил.

– Полноте, графиня, я считал, что вы – женщина умная, – проговорил кардинал.

– Похоже, монсеньор, что умными вы считаете тех женщин, которым на все наплевать, которые смеются над всем, даже над собственным бесчестьем. Прошу меня извинить, монсеньор, но я привыкла называть подобных женщин иначе.

– Вы ошибаетесь, графиня: умной я называю женщину, которая слушает, когда с ней говорят, и не говорит, пока всего не выслушает.

– Что ж, я вас слушаю.

– Я хотел поговорить с вами кое о чем серьезном.

– И заставили меня прийти для этого в столовую?

– Ну да. А вам больше понравилось бы, если бы я пригласил вас в будуар?

– Кое-какая разница тут все-таки есть.

– И я того же мнения, графиня.

– Значит, речь идет о том, чтобы поужинать с вашим высокопреосвященством?

– И ни о чем более.

– Пусть монсеньор не сомневается: я прекрасно понимаю, какая мне оказана честь.

– Вы шутите, графиня?

– Нет, я смеюсь.

– Смеетесь?

– Конечно. А вы предпочли бы, чтобы я сердилась? Нет, сдается мне, у вас и в самом деле трудный характер, монсеньор.

– О, вы очаровательны, когда смеетесь, смейтесь всегда – ничего лучшего я не желаю. Но сейчас вы не смеетесь. Нет-нет, за этими хорошенькими губками, которые позволяют мне любоваться вашими зубами, таится гнев.

– Вовсе нет, монсеньор, да и столовая вселяет в меня уверенность.

– Что же, в добрый час!

– Надеюсь, вы хорошо поужинаете.

– Что значит, я хорошо поужинаю? А вы?

– Я не голодна.

– Как, сударыня! Вы отказываете мне в ужине?

– Не поняла.

– Вы меня гоните?

– Я не понимаю вас, монсеньор.

– Послушайте же, милая графиня.

– Слушаю.

– Будь вы не так разгневаны, я сказал бы, что сердитесь вы напрасно, поскольку от этого не становитесь менее очаровательны, но так как после каждого комплимента вы меня чуть ли не выставляете вон, я лучше воздержусь.

– Вы опасаетесь, что я выставлю вас вон? Извините, монсеньор, но вас, ей-богу, становится трудно понимать.

– Но все же так ясно!

– Простите, монсеньор, но у меня, видимо, помутился разум.

– Так вот, принимая меня в прошлый раз, вы испытывали крайнюю неловкость, так как полагали, что живете в условиях, мало подходящих для особы с вашим именем и титулом. Это вынудило меня сократить визит, а вас – вести себя со мной довольно холодно. Вот я и подумал, что поместить вас в свойственную вам среду и условия – все равно что выпустить на волю птичку, которую ученый посадил под колокол, где нет воздуха.

– И что же дальше? – с беспокойством спросила графиня, начиная кое-что понимать.

– А дальше, прелестная графиня, чтобы вы могли принимать меня свободно, а я мог приезжать к вам, не боясь скомпрометировать ни себя, ни вас…

Кардинал пристально посмотрел на графиню.

– Да? – проговорила она.

– В общем, я надеялся, что вы не откажетесь принять в подарок этот тесный домик. Обратите внимание, графиня, я не сказал «маленький домик».

– Я? В подарок? Вы дарите мне этот дом, ваше высокопреосвященство? – вскричала графиня, сердце которой застучало от гордости и алчности в одно и то же время.

– Это пустяк, графиня, совершеннейший пустяк, но предложи я что-нибудь более серьезное, вы бы отказались.

– Ни более серьезное, ни менее, монсеньор.

– Как вы сказали, сударыня?

– Я говорю, что не могу принять от вас подобный дар.

– Не можете? Но почему?

– Не могу, и все.

– О, не говорите так, графиня!

– Отчего же?

– Потому что я не хочу в это поверить.

– Ваше высокопреосвященство!

– Сударыня, дом ваш, ключи – вот здесь, на серебряном блюде. Я же поступаю с вами, как с победительницей! Неужели вы находите, что это унизительно?

Нет, но…

– Согласитесь, прошу вас.

– Монсеньор, я уже сказала.

– Но как же это возможно, сударыня? Вы пишете министрам, вымаливая у них пенсию, принимаете от неизвестных дам сто луидоров?

– О, ваше высокопреосвященство, это совсем другое. Тот, кто берет…

– Тот, кто берет, оказывает услугу дающему, – благородно ответил принц. – Послушайте, я дожидался вас в столовой, я не видел ни будуара, ни гостиных, ни спален, я лишь предполагаю, что все это здесь есть.