Ожерелье королевы - Дюма Александр - Страница 40

– Нескромный – быть может, но странный…

– Странный, повторяю вам. Знай я имя дамы, оставившей здесь эту шкатулку…

– Ну-ну?

– Я уже отослала бы ее обратно. Дама, естественно, дорожит этой вещью, а мне не хотелось бы платить ей неблагодарностью за ее любезный визит, заставляя ждать целых два дня.

– Так вы ее не знаете…

– Нет, мне известно лишь одно: она – одна из руководительниц благотворительного общества.

– В Париже?

– Нет, в Версале.

– В Версале? Руководительница благотворительного общества?

– Ваше высокопреосвященство! Я ничего не имею против женщин, которые оказывают помощь, не унижая человека, и одна из этих дам-благотворительниц, узнав о моем положении, уходя, оставила у меня на камине сотню луидоров.

– Сотню луидоров? – воскликнул кардинал, но, заметив, что Жанна недовольно поморщилась, и не желая ее обидеть, добавил: – Простите, сударыня, меня не удивляет, что вам дали такую сумму, вы заслуживаете всяческого внимания людей, занимающихся благотворительностью, а ваше положение просто повелевает им прийти к вам на помощь. Меня лишь удивило, что вы назвали эту даму руководительницей благотворительного общества – ведь они, как правило, оказывают вспомоществование в меньших размерах. Не могли бы вы описать мне эту даму, графиня?

– Это непросто, – ответила Жанна, чтобы сильнее разжечь любопытство собеседника.

– Почему непросто? Ведь она же была здесь?

– Быть-то была, но, по-видимому, не хотела, чтобы ее узнали, и прятала лицо под большим капюшоном. К тому же она была вся закутана в меха. Впрочем…

Графиня сделала вид, будто пытается что-то вспомнить.

– Впрочем? – подхватил кардинал.

– Кажется, я заметила… Но не могу сказать наверное, ваше высокопреосвященство.

– Что вы заметили?

– Голубые глаза.

– А рот?

– Небольшой, но губы несколько пухлые, особенно нижняя.

– Она была высока или же среднего роста?

– Среднего роста.

– Руки?

– Безупречные.

Шея?

– Длинная и худая.

– Лицо?

– Суровое и благородное.

Выговор?

– Она говорила с легким акцентом. Но вы, похоже, знаете, кто это, монсеньор?

– Откуда, графиня? – с живостью возразил прелат.

– Я чувствую это по тому, как вы меня расспрашиваете, и даже по расположению, которое испытывают друг к другу люди, занимающиеся благотворительностью.

– Нет, сударыня, я не знаю, кто это.

– Но у вас, наверное, есть какие-нибудь предположения?

– Откуда же им взяться?

– Вас мог навести на мысль портрет.

– Ах, да, – мгновенно отозвался кардинал, боясь, что может дать пищу для подозрений, – конечно, портрет…

– Так что же говорит вам портрет, ваше высокопреосвященство?

– Мне кажется, что это портрет…

– Императрицы Марии Терезии, не так ли?

– Похоже, что так.

– И вы думаете?..

– Я думаю, что вам нанесла визит какая-то немецкая дама – быть может, из тех, что основали богадельню…

– В Версале?

– Да, сударыня, в Версале.

И кардинал умолк.

Однако было заметно, что он все еще сомневается: присутствие в доме графини этой шкатулки лишь усугубило его недоверчивость.

Но вот чего Жанна никак не могла понять и чему тщетно искала объяснений: у принца явно была какая-то задняя мысль, причем для нее невыгодная. Она не ошибалась: кардинал подозревал, что ему расставили ловушку.

В самом деле, любой мог знать об интересе, который он питал к делам королевы, – такие слухи ходили среди придворных и ни для кого уже не были секретом; мы рассказывали, сколько стараний употребляли враги кардинала, чтобы поддерживать враждебность между королевой и ее главным раздавателем милостыни.

Как могла эта коробочка, которой королева часто пользовалась и которую он столько раз видел у нее в руках, оказаться у этой нищенки Жанны?

Неужто королева и вправду посетила ее убогое жилье?

А если так, то узнала ее Жанна или нет? Быть может, графиня по какой-то причине скрывает оказанную ей честь?

Прелат пребывал в сомнении.

Он начал сомневаться еще накануне. Имя Валуа заставило его насторожиться, и не зря: оказывается, речь шла не просто о бедной нищенке, а о принцессе, которую поддерживает королева, сама принося ей вспомоществование.

Неужели благотворительность Марии Антуанетты простирается до таких пределов?

Пока кардинал размышлял таким образом, Жанна, которая наблюдала за ним и видела, какие чувства его обуревают, терзалась страшными муками. И действительно: для людей с нечистой совестью нет горшей муки, чем видеть сомнения человека, которого они стараются убедить в своей правдивости.

Молчание тяготило обоих собеседников. Первым его нарушил кардинал:

– А вы обратили внимание на даму, сопровождавшую вашу благодетельницу? Можете описать, как она выглядит?

– Ее я рассмотрела прекрасно, – ответила графиня. – Она высока, хороша собой, с решительным выражением лица, прекрасной кожей и округлыми формами.

– А первая дама никак к ней не обращалась?

– Один раз, но только по имени.

– И что же это за имя?

– Андреа.

– Андреа! – вздрогнув, воскликнул кардинал.

И это его движение тоже не ускользнуло от внимания графини де Ламотт.

Теперь кардиналу стало ясно, как себя держать: имя Андреа рассеяло все его сомнения.

Третьего дня он узнал, что королева ездила в Париж вместе с мадемуазель де Таверне. По Версалю прошел слух о ее опоздании, закрытых дверях и какой-то супружеской ссоре между августейшими супругами.

Кардинал перевел дух.

На улице Сен-Клод не было ни ловушки, ни заговора. Г-жа де Ламотт теперь показалась ему хорошенькой и чистой, словно ангел.

Тем не менее следовало подвергнуть ее еще одному испытанию. Принц был большой дипломат.

– Графиня, – сказал он, – меня, признаюсь, больше всего удивляет одно обстоятельство.

– Какое, монсеньор?

– Меня удивляет, что вы, с вашим происхождением и титулом, не обратились к королю.

– К королю?

– Нуда.

– Ваше высокопреосвященство, я посылала ему прошения раз двадцать.

– Безуспешно?

– Увы.

– Но ваши письма должны были дойти и до принцев царствующего дома. К примеру, герцог Орлеанский – человек весьма сострадательный и к тому же часто любит делать то, чего не делает король.

– Я обращалась к его высочеству герцогу Орлеанскому, но все без толку.

– Без толку? Это меня удивляет.

– Воля ваша, но если человек беден и никто не может замолвить за него словечко, все его прошения пропадают без следа в прихожей принцев.

– Но есть еще граф д'Артуа. Беспутные люди порой поступают даже достойнее, чем те, кто занимается благотворительностью.

– Его высочество граф д'Артуа поступил так же, как его высочество герцог Орлеанский и его величество король Франции.

– Но есть, наконец, тетушки короля. Уж они-то – или я сильно в них ошибаюсь – должны были ответить вам положительно.

– Нет, монсеньор.

– Нет, я не могу поверить, что и у принцессы Елизаветы, сестры короля, бесчувственное сердце.

– Вы правы, монсеньор. Когда я обратилась к ее королевскому высочеству, она пообещала меня принять, однако, не знаю уж почему, но, приняв моего мужа, она не соизволила сказать мне хоть что-то, а я ведь несколько раз нарочно попадалась ей на глаза.

– Как странно, ей-богу! – пробормотал кардинал. И вдруг, словно эта мысль только что пришла ему в голову, он воскликнул:

– Господи, мы же с вами совсем забыли!

– О чем?

– Об особе, к которой вам следовало обратиться в первую очередь.

– К кому же я должна была обратиться?

– К той, что повсюду расточает свои милости и никому не отказывает в помощи – к королеве!

– К королеве?

– Нуда, к королеве. Вы ее видели?

– Ни разу в жизни, – простосердечно ответила Жанна.

– Как! Вы не посылали прошения королеве?

– Никогда.

И не пытались добиться аудиенции?

– Пыталась, но у меня ничего не вышло.