Спящий дракон - Мазин Александр Владимирович - Страница 17

– Ты считаешь меня юношей, впервые увидевшим кровь? – спросил Эрд, с трудом сдерживая себя. – Ты думаешь, мой меч недостаточно остр для шей моих врагов?

– Воля твоя, светлейший. Поступай как знаешь.

И, не сказав больше ни слова, Нил поехал в сторону гостиницы.

Эрд, оскорбленный его поведением, обещал себе впредь поменьше обращаться за советами к слугам.

Биорк проснулся, когда дневная жара начала спадать. Пройдет час или около того – и вечерние паломники потянутся в храм, чтобы принести бескровные дары Великому Быку.

Комната, в которой спал вагар, была пуста. Биорк вышел на воздух. По храмовому двору бродили лохматые овцы, пачкая пометом мостовую. Два старых вола вращали деревянный маховик над колодцем, и струйка воды непрерывно текла по узкому акведуку в священные водоемы слева и справа от Аллеи Паломников. Был на подворье и собственный водоем под двускатной тростниковой крышей. Омовение – вещь крайне необходимая в здешнем климате. «Слава» о Тумесе уже разнеслась по служебному двору, но вагар надеялся, что его известность не выходит за пределы касты храмовых служек. Он ополоснулся в бассейне (двое голых мальчиков-служек, увидев Биорка, поспешно полезли из воды) и отправился искать Скона.

Старшего служку он застал за благородным занятием – поркой. Заметив Тумеса, будущий «синий» оставил в покое разрисованные розгами ягодицы наказуемого (тот тут же улизнул) и обернулся к вагару.

– Не знал, что ты такой крутой! – сказал он. – Думаю, тебе больше пристало бы служить отважному Шинону, чем Быку.

– Я думаю, сила угодна Тору.

Скон уставился на недетское лицо вагара.

– Сила угодна всем, – сказал он не спеша. – Но многие принимают за силу жестокость. Здесь, в нашем храме, жестокость не должна быть чрезмерной! – выговорил он явно услышанную фразу. – Смотри у меня! Быкоглавый не любит зряшной крови: если покалечишь кого – отдам страже Наместника.

– Меня не обидят – я не обижу! – сказал Биорк-Тумес.

– Тебя не обидят. Видели, каков ты. Дураков нет.

Опыт вагара диктовал обратное, но он промолчал.

– Все! – оборвал разговор Скон. – Быкам надо жрать. И тебе надо жрать. Набей брюхо и принимайся за работу. Живо, живо!

– У меня есть к тебе предложение, благородный Эрд, – сказал Начальник Гавани, когда светлорожденный вновь оказался в его доме. – Но прежде не соблаговолишь ли ты со мной отобедать?

– Почту за честь, – вежливо ответил светлорожденный.

На этот раз обед подали не на террасе, а внутри дома, в высоком, на два яруса, пиршественном зале. Потолка не было – вероятно, крыша была раздвижной. Сквозь шелковую сетку синело безоблачное небо. Высокие стены были расписаны фресками. Деревянные раскрашенные фигуры стояли рядом с большими окнами-арками. Посреди зала находился небольшой помост, крытый алым бархатом. Полукругом, рядом с помостом, располагался пиршественный стол, за которым могло поместиться человек сорок.

Впрочем, Шинон и Эрд обедали вдвоем.

Прислуживали им те же девушки, что и утром.

После третьей перемены в зал вошли четверо актеров в живописных одеждах и столько же музыкантов. Актеры поднялись на помост и без всякого энтузиазма принялись разыгрывать жанровые сценки. Две ситры, тростниковая флейта и барабан сопровождали их движения.

– Тебе не нравятся актеры? – спросил Шинон, поймав брезгливый взгляд Эрда, брошенный на подиум.

– Они двигаются, как больные волы, – сказал светлорожденный. – И пыла в них столько же.

– Да, они не слишком стараются, – сказал Шинон. – Обычно их зовут, чтобы соблюсти приличия. К чему стараться, если плата все равно останется прежней.

– Пожалуй, я мог бы подарить им пару серебряных монет, – произнес Эрд, глядя на трех мужчин и одну женщину. Закончив одну импровизацию, они еще не начали другой и просто толклись на помосте, пока музыканты наигрывали одни и те же пять тактов. – Я видел ваших кукольников, – продолжил светлорожденный. – Это очень недурно. Жаль, что в Конге нет настоящего театра.

– Театр есть при дворе Великого Ангана, – отозвался Шинон. – Но я пока не удостоился. Да и не уверен, что мне понравилось бы то, что нравится соххогоям.[12] Скажу тебе откровенно, светлейший: искусство Конга умирает. Наши скадды стары, певцы поют одни и те же баллады. Это огорчительно для понимающего человека.

– Однако, я слышал, не так давно в твоем Фаранге жил юноша, что мог бы потягаться с певцами Тайдуана, – заметил Эрд.

– Вряд ли, светлейший. Уж я бы знал.

– Думаю, ты знал, – предположил Эрд. Он не мог понять, действительно ли Шинон в неведении о пропавшем юноше или хочет скрыть это от него. – Его зовут Санти.

– Санти? – Начальник Гавани задумался. – Нет! – покачал он головой.

– Достойный Шинон, ты удивил меня, – сказал светлорожденный. – Санти! Мы уже вспоминали о нем сегодня. Он – сын Тилода, и он – тот, кого я ищу.

– Ой-май! – воскликнул Шинон. – Зеленоглазый Сантан! Ты удивил меня, светлорожденный! Тилод никогда не говорил, что сын его – поэт. И что, ты полагаешь, у него было будущее?

Эрд кивнул.

– Трижды прискорбно! – проговорил конгай.

Лицо его омрачилось, но потом он вспомнил, что должен развлекать гостя, и повернулся к актерам:

– Эй, бездельники! – произнес Шинон, не скрывая раздражения. – Вы слышали о Санти?

Те переглянулись. Было заметно, что они испуганы.

– Не трусить! – рявкнул Начальник Гавани. – Все знают, что Тилод был моим другом («Был», – отметил Эрд.) А Тилод – его отец. Мой благородный гость говорит, что Санти – превосходный поэт. А значит, так оно и есть, потому что мой гость – светлорожденный Империи. Стыдно мне, что я узнаю об этом от того, кто лишь два дня назад ступил на землю Конга. Ну, знаете песни Санти?

Актеры молчали.

– Так, – тихо сказал Шинон. – Или вы развяжете сумы своего красноречия, или вас будут сечь плетьми, пока кожа ваша не раскиснет, как земля в сезон дождей!

Актеры переглянулись.

– Хорошо! – вдруг сказал один из них, худой черноволосый мужчина с горбатым носом и длинными беспокойными руками. – И пусть возможная кара падет только на меня! Я спою тебе песню, отважный Шинон. Санти подарил мне ее… Полмесяца назад. Слушай! Слушай и ты, светлейший, и знай: пусть у нас нет таких театров, как в Империи, но сердца наши не оскудели, как бы ни убеждал тебя этот моряк!

Шинон захохотал.

– Мне нравится твой язык, длинноволосый! Не бойся! Никто не накажет тебя за то, что ты выполнил мой приказ. Но учти: если песня будет плоха, ты уйдешь немым!

– Если она будет хороша, – вмешался Эрд, – награда будет достойной.

Актер внимательно посмотрел на аристократа.

– Жизнь – за жизнь! – неожиданно сказал он.

Ни Эрд, ни Начальник Гавани его не поняли.

– Начинай же! – приказал Шинон.

Актер стал на середину помоста, а его товарищи отступили в стороны. Сбросив с плеч алый плащ, он вывернул его наизнанку и вновь накинул на костлявые плечи. Теперь плащ был черным, как ночное небо. Запахнувшись в него так, что осталось на виду только узкое лицо, конгай медленно произнес:

Глухо заурчал барабан. Ему отозвались струнные. Словно зашумел длинный морской накат.