Огненный герцог - Розенберг Джоэл - Страница 8

С Торсеном-старшим было то же самое, что и с Торсеном-младшим: он мог заставить свои мозги мыслить в терминах первого касания и отступления после удара, однако рефлексы его предавали. Его тело просто не понимало, что достаточно первым нанести укол, не заботясь о дальнейшем, что схватка оканчивается с первым же попаданием – если вражеский клинок мог нанести удар. Это постоянная проблема шпажистов, стоящих против рапиры. Фехтование рапирой моделировало смертельный поединок, где вы должны были убить или тяжело ранить врага одним-единственным ударом: вы добивались своего, нанося укол в корпус противника, в треугольник, образованный плечами и пахом.

Если биться не на жизнь, а на смерть, любое ранение в этот треугольник окажется серьезным; в прошлом оно привело бы, скорее всего, к летальному исходу.

Шпагой фехтовали во времена, когда было принято сражаться до первой крови: любая рана, даже царапина, означала конец поединка. Мишенью было все тело, и большинство шпажистов выигрывали, попадая в руку или ногу.

Торсен пытался изменить тактику, но все равно рапирой он действовал как шпагой. Наступая, он имел привычку после удачного парирования тут же наносить ответный удар, избегал прямой атаки, как и любого другого рискованного маневра, в результате которого его острие достигло бы цели раньше, чем острие противника, – он фехтовал с рапирой, а не с рапиристом.

И все же Торсен-старший сражался на редкость хорошо, надо отдать ему должное: несмотря на все свои преимущества, Йен выиграл всего лишь со счетом 5:3.

– Замечательно, – сказал Торсен, откидывая с лица маску и широко улыбаясь. – Торри говорил, что ты хороший рапирист, но он тебя явно недооценил. Ну как, хватит уже или немножко подеремся в свободном стиле?

На такое предложение трудно ответить отказом. Йен опустил маску.

– Иду на вы, сэр! – воскликнул он.

Как и при фехтовании шпагой, в свободном стиле – Йен раньше никогда не слышал, чтобы этот термин прилагался к фехтованию, – очки шли за удары и уколы в любую часть тела. Кроме того, требовалось соблюдать несколько необычных дополнительных правил: схватка не оканчивалась с первым касанием, хотя попавший в цель еще по меньшей мере пару секунд не мог заработать новое очко; три удара в руку означали безвременный конец поединка.

Мода на свободный стиль охватила весь фехтовальный клуб кампуса. Особенно им увлекались новички, которым не терпелось перейти на продвинутый уровень: это было забавно, поощряло игру клинками, а также всякие прыжки, повороты и прочие по-киношному эффектные фокусы.

Еще свободный стиль требовал совершенно противоположного тому, к чему привык всякий рапирист: после вступления – непринужденной игры кончиками клинков – Торсен сделал вид, что открылся, а потом ответил изысканным круазэ и, сбив рапиру Йена вниз и в сторону с линии атаки, одновременно кольнул противника в живот, а затем легко отпарировал нападение Йена, который научился у Торри не отступать, пропустив удар.

Еще пять секунд – и последовал укол в руку, потом в выставленное вперед колено, снова в руку, и, наконец, финальное круазэ завершило схватку.

Все произошло быстро, но не мгновенно, и теперь Йен чувствовал, что его футболка намокла, а глаза ест льющийся со лба пот. И почему он только не надел хаератник?

Господи, мистер Торсен, как же вы дрались лет двадцать назад?– подумал про себя Йен. Если сейчас вы не в форме и долго не брались за клинок, то каким же фехтовальщиком вы были в двадцать лет? Олимпийского класса, несомненно. Однако Йен был уверен, что Ториан Торсен ни разу не фехтовал в олимпийской сборной Штатов. По этой причине Йен скептически относился к высокому мнению Торри о фехтовальных навыках его отца.

Хотя это, конечно, не главная причина. Глубоко в душе Иен не мог поверить в отца, который не напивается в стельку и не избивает сына до полусмерти, когда что-то не так, или когда ломается водопровод, или когда случается похмелье. Как будто во всем виноват Йен. Как будто Йен виноват, что мать умерла от рака.

Жизнь вообще несправедлива. Это было одно из любимых изречений отца, и он приложил немало усилий, чтобы уверить сына в своей правоте.

Сняв маску и перчатку, Торсен улыбнулся и подал руку Йену.

– Что ж, приятно видеть, что я не разучился владеть клинком. Ты дашь мне еще один шанс с рапирой, как-нибудь потом?

Йен едва не поперхнулся.

– С удовольствием, сэр, – ответил он, тяжело дыша. Торсен кивнул:

– Ты очень хороший рапирист, и многообещающий.

– Вы очень добры, – сказал Йен. Торсен перестал улыбаться, и температура в комнате, казалось, упала.

– Нет, я всего-навсего точен, – заметил он, а затем встряхнул головой и поднял руку. – Но я не хотел тебя обижать, извини, если что. – Тут он опять улыбнулся. – Ты давно перекусывал?

– Давненько, сэр. А еще мне хочется влить в себя галлон холодной воды – как только я приму душ и смогу присоединиться к обществу.

Торсен рассмеялся.

– Моей жене случалось видеть за столом потных мужчин в спортивных шортах; сначала попей и поешь. Кроме того, – добавил он, – ты еще незнаком с Осией.

Остальные уже собрались за кухонным столом. Торри и Мэгги избегали смотреть друг на друга, и Йен сразу догадался, что они занимались сексом… При том, что в соседней комнате находилась Карин Торсен?

Торсен-старший и Карин – Йен не мог про себя называть ее иначе как по имени, до чего она великолепная женщина! – обменялись взглядами.

Ну-ну, упрекнул он сам себя, Заида Сол не одобрит тебя за распутные мысли о хозяйке дома.

Что не совсем соответствовало истине. Да и если бы соответствовало, Йену было на это наплевать. Его давно покойный дед всегда говорил, что все происходящее между твоими ушами касается только тебя одного, пока ты держишь язык за зубами, и то, что творится в твоем доме, тоже касается тебя одного.

Еще шаг – и отсюда легко сделать вывод, что пока никто не знает, можно напиваться в стельку и лупить сына.

– Садитесь, пожалуйста. Осия сейчас придет, – сказала Карин, наливая горячий кофе в еще две старинные фарфоровые чашки. Каждая чашка стояла в своем блюдце – специально для гостей, решил Йен.

– Кофе? – спросила Карин. – Или, – тут она кинула взгляд на часы, – чего-нибудь крепкого? У нас…

Торри покачал головой:

– Йен не пьет.

Его мать приподняла бровь; Йен вымученно улыбнулся.

– Секрет моей популярности. Йен Сильверстейн, «водила по вызову» – вот как меня прозвали.

Улыбка хозяйки озарила комнату.

– Похоже на какого-то еврейского мафиози.

Йен улыбнулся в ответ, стараясь выглядеть естественно. Однако это был один из его зароков, а к зарокам Йен относился очень серьезно.

Никогда не пей спиртного, даже в сиропе от кашля; если ты не пьешь, ты не напьешься.

Никогда не поднимай руку на тех, кого любишь, потому что тогда ты их не ударишь.

Никогда не жалуйся, потому что всем на тебя наплевать.

И никогда не опускай руки, изыскивая шанс вернуть себе свое.

Йену совершенно не улыбалась мысль стать юристом: вместо того чтобы заниматься чем-нибудь полезным, ему придется манипулировать правилами, которые кучка законодателей измыслила в коротких промежутках между взятками и пистонами с секретаршами. Вот вам и закон. Но даже плохой инструмент – все же инструмент. Через несколько лет появятся новые юридические специальности, и притом хорошо оплачиваемые, если до Йена дошли верные слухи. К примеру, «плохое обращение с детьми». До чего же это неподходящее обозначение для ужасной жизни, когда ты все время боишься, что сказал или сделал что-то не то и этот ублюдок опять на тебя накинется. И так бывает не только с детьми бедняков, Йен Сильверстейн свидетель.

Придется нелегко, но Йен своего добьется: он будет вытаскивать детей из домов таких ублюдков, как Бенджамин Сильверстейн, и заставит мерзавцев платить публичным позором, а некоторых – и зелененькими. Лет через десять – самое большое, через двадцать, – услышав «У телефона Йен Сильверстейн», ублюдки сразу обделают штаны.