Джон Леннон, Битлз и... я - Бест Пит - Страница 22

Жизнь на Репербане редко заставляла скучать; мне вспоминается один из примечательных дней этой поездки, когда БИТЛЗ исполнили музыкальное сопровождение к генеральному сражению, произошедшему между солдатами канадской армии и персоналом «Топ Тена».

Канадская армия — не вся, конечно, но солидная часть: несколько сот человек, во всяком случае, — прибыла в город на отпуск и завладела всем Репербаном; десятки солдат оккупировали клуб, где мы играли. Это было ужасно: они накачались вином еще во время рейда в Дьепп. «Топ Тен» уже был битком набит, когда началось это вторжение — настоящий набег подгулявшей солдатни. Мы уже с таким сталкивались, и все же их количество нас поразило; эти типы вовсю горланили и хорохорились, однако никто из них не пожелал заплатить, когда подошло время.

Обычно вышибалы управлялись с помощью своих, столь опасных, дубинок или еще более опасных газовых пистолетов. Либо посетители платили в кассу, либо их избивали: одно из двух; как правило, солдаты кончали тем, что раскошеливались. Но на этот раз все было по-другому. Удары кулаков сыпались направо и налево во всех углах клуба: официанты и вышибалы уже не справлялись. Петер Экхорн, не теряя присутствия духа, послал за подкреплением — не за фараонами, а за другими вышибалами, представлявшими собой что-то вроде настоящей армии, которую поддерживали еще и множество гамбургских громил, наводнявших Сент Паули.

Маневр оказался успешным и виновники неприятностей были вытеснены на улицу, но, к несчастью, не только Петер Экхорн позвал на помощь подкрепление. Спасшиеся бегством квебекцы быстро собрали еще несколько сотен своих соотечественников и тут же направились прямиком к «Топ Тену», горя жаждой мести.

От Репербана до клуба было довольно далеко, и, когда стало известно, что контратака неизбежна, Экхорн решил встретить противника позади баррикады, спешно сооруженной его союзниками, в то время как БИТЛЗ продолжали играть рок-н-ролл, а посетители — танцевать. Столы нагромоздили в проходе, и экхорновские войска ожидали начала операции, укрывшись за ними. Шеридан, как и мы, все еще пытался петь, когда сражение началось: раздались крики, вой, грохот опрокидываемой мебели и звон разбитого стекла.

— О, господи! — вскричал Тони, останавливаясь. — Они хотят разнести весь клуб!

Мы храбро продолжали играть, когда вышибалы с солдатами опять оказались внутри клуба. Словно вторая Мировая война заново разгорелась в 1961 году. Когда свалка достигла апогея, посетители, заплатившие за музыку с танцами, нашли, что сражение — гораздо интересней, чем таланты Шеридана, Леннона, МакКартни и остальных БИТЛЗ.

Все это становилось небезопасным. Канадцы посрывали со стен и с витрин плакаты с нашими фотографиями, бутылки летали, как гранаты, во всех направлениях, а столы, нагроможденные в баррикаду, падали прямо в гущу наших людей.

— О, черт! Да они совсем спятили! — завопил Пол, когда канадцы принялись, ни много ни мало, поджигать баррикаду.

Совсем как генерал, ожидающий столкновения нос к носу с противником, Экхорн решил разыграть свою последнюю карту и пустить в ход артиллерию. Он отдал приказ двадцати вышибалам стрелять из газовых пистолетов, как только сонмища канадцев попробуют перелезть через баррикаду. Газ заполнил переднюю и вход в центральную залу; облака ядовитых испарений проникли внутрь, и даже нам начало есть глаза. Но зато Экхорн победил! Сражение закончилось воплями страдания, когда газ начал оказывать свое действие, полностью лишив гостей желания драться; они выбегали на свежий воздух, выволакивая раненых за ноги. Что кажется самым поразительным в истории с этой дракой, ожесточавшейся с каждой минутой все больше и больше и длившейся почти два часа, так это то, что полиция появилась только под занавес и арестовала тридцать убегавших канадцев.

Остаток ночи прошел очень быстро: перекурили и принялись подбирать осколки. Но Петер Экхорн не желал больше рисковать:

— Я уверен, что они этого так не оставят, — сказал он, — мы должны их встретить как подобает, если они вернуться.

Действительно, двое из них явились следующим вечером. Они были трезвы и вежливы.

— Мы пришли извиниться, — сказали они пристыженно.

Некоторое время спустя БИТЛЗ открыли новый вид представлений на Репербане. Мы отправлялись в верхний конец улицы и спускались оттуда до самого конца, играя… в чехарду! Мы скакали до посинения, не обращая внимания даже на светофоры. Иногда уже не было никаких сил перескакивать через спины, и мы валились на землю, как ватные. Публике понравилось наше представление, и немцы всех возрастов стали в нем участвовать, образуя позади нас длинную очередь играющих в чехарду: форменная психушка! На иных перекрестках фараоны, посмеиваясь, останавливали поток машин, чтобы пропустить нас. Вообразите, что это было за зрелище, если принять во внимание оживленность движения и скопление народа! Впрочем, немцы привыкли к сумасшедшим выходкам БИТЛЗ.

Наша одежда, конечно, вгоняла нас в расход. В пасмурную погоду с моря тянуло влажностью, и из водосточных желобов Репербана на нас низвергалась вся пыль и грязь Гамбурга. Наши драные джинсы снова напоминали о том, что пора прибарахлиться.

В один прекрасный день мы подбили Пола, для разнообразия, напялить на голову раздобытую нами колониальную каску и промаршировать по Репербану как немецкий часовой, со шваброй вместо ружья на плече. Он закатал джинсы сантиметров на пятнадцать — они были слишком узки, чтобы можно было их засучить до колен — и принялся за дело. Он прошел строевым шагом метров тридцать до угла, а затем повернул обратно. Подбадриваемый нами, он безукоризненно чеканил шаг, а мы тем временем вопили «Зиг хайль!» Граждане города Гамбурга, проходя мимо, едва удостаивали его взглядом или пожимали плечами. Если мы их и шокировали, они этого никогда не показывали.

В награду Пол получил полную каску пива (выливавшегося сквозь вентиляционные отверстия), чтобы отпраздновать успех своего представления, однако с виду он, вроде, не пришел от этого в особый восторг.

Все эти проделки несколько поутихли, когда Синтия, все еще учившаяся в колледже, вместе с Дот, подружкой Пола, белокурой продавщицей, которую он встретил еще во времена «Касбы», приехали провести с нами несколько недель пасхальных каникул.

Астрид подружилась с Синтией и пригласила ее на несколько дней к Кирххеррам. Верная Мутти пустила Дот просто-напросто в баржу, где она сама жила, и иногда Син ночевала там же. Но в иные ночи девушки вместе поднимались в наш дортуар, и тогда нас с Джорджем просили не возвращаться на наши койки до четырех утра. Если же туристки, утомленные осмотром достопримечательностей, поднимались к нам после полудня, нас дипломатично просили «смотреть в другую сторону».

Днем Астрид возила девушек по магазинам на своем сером «Коксинелле». По вечерам они могли на выбор либо сидеть в «Топ Тене» и смотреть «Деляйт шоу» с участием Тони Шеридана по семь-восемь часов кряду, либо подниматься в дортуар, чтобы избавиться от адского шума. Когда они предпочитали оставаться наверху, Джон и Пол исчезали на некоторое время с представления и присоединялись к нам чуть позже.

Наши немецкие обожательницы не преминули заметить, что двое из их идолов предпочли им англичанок. Некоторые из них, особенно те, с которыми мы спали, посылали нам испепеляющие взгляды, а в момент аплодисментов хранили ледяное молчание.

Однажды вечером несколько молодых немцев, обнаружив, что Син и Дот — англичанки и не имея представления о цели их приезда, начали к ним приставать и приглашать за один из столиков. Поначалу все это выглядело вполне невинно, но наши англичаночки дали им понять, что оказанное внимание ни в малейшей степени их не интересует. Но немцы упорствовали и даже начали давать волю рукам. Пол, который часто играл на пианино во время нашего второго турне, не мог видеть, что происходит, загороженный Джоном и мной. Еще со времен «Касбы» Джон всегда бешено ревновал, если к Синтии проявляли излишнее внимание; если кто-то пытался с ней потрепаться, пока он играл, Леннон старался подавить дерзкого грозным взглядом. Спустившись со сцены, он заставлял самозванца убраться.