Полуденные врата - Роэн Майкл Скотт - Страница 14

– Тебе нехорошо? – спросил я, вспомнив, с каким сомнением относился Джип к езде на машине. – Может, ехать помедленней?

– Чем скорей, тем лучше. Просто я не часто выхожу. Почти не вылезаю из таверны. – Её голос упал до монотонного шепота, и она безразлично смотрела на проносившиеся мимо вульгарные лавчонки и бистро, будто пытаясь представить себе, как они выглядели когда-то в их прежнем существовании. Она ничего не говорила по этому поводу, иногда только коротко указывала, куда ехать, а я вместе с ней ощущал тягостный гнёт времени. Казалось, Катика всё такая же, но её как будто окутали пыльной паутиной все прожитые ею годы. Сперва я решил, что это шок от встречи с иной культурой – шок от перемен, какие произошли с тех пор, как она бродила здесь в последний раз, бог знает когда это было. И меня, окажись я на её месте, такие перемены повергли бы в шок и уныние. Но когда она пробормотала, куда повернуть, так неразборчиво, что я проскочил поворот и, миновав целый квартал, вынужден был вернуться, я заподозрил, что с Катикой творится неладное. В конце концов мы выехали на улицу, затенённую высокой мрачной стеной. В едком сумраке, точно красные мазки, мигали тусклые огни уличных фонарей. Катика, едва увидев эту стену, вся сжалась в комок и не желала ни поднимать глаза, ни даже отвечать на самые пустячные вопросы.

– Знаешь, что за этой стеной? – вылез с разъяснениями Дейв. – Сейчас здесь музей, а когда-то – три сотни лет назад – тут была тюрьма. – Он усмехнулся: – А во дворе вздергивали на виселицу ведьм.

Катика неожиданно энергично выпрямилась.

– Да, а немного дальше – в квартале отсюда – торговали черными рабами! – выкрикнула она прямо в лицо Дейву. Я дернулся, но Дейв был сам виноват, правда относительно ведьм он был особенно чувствителен, ведь общество, в котором он рос, долгие века занималось охотой на ведьм. Надо отдать ему должное, он никак не отозвался на Катикин выкрик, только уселся поглубже.

Вероятно, он, как и я, был удивлён, обнаружив, что, следуя Катикиным указаниям, мы подъезжаем к центральному железнодорожному вокзалу. В шестидесятые годы все старые здания здесь были снесены, а на их месте выросли новые железобетонные громады, так что всё кругом было в неприглядных выбоинах. Я представить себе не мог, чтобы где-то здесь оказалось логово восточного мудреца. Ещё больше я удивился, когда краткие Катикины указания вывели нас на улицы, тянущиеся вдоль сортировочных станций.

Больше половины здешних строений, относящихся ещё к эдвардианской эпохе, были совершенно заброшены. Мы ехали мимо пустующих паровозных депо – круглых крепостей из грязного желтого кирпича, на стенах которых до сих пор красовались яркие плакаты и разноцветные граффити, как на стенах нью-йоркского метро. Я вспомнил, откуда здесь реклама – когда-то в этом здании ненадолго устроили театр, потом этнический культурный центр. Потом директора растратили полученные ими гранты. После этого никто не решался вернуть к жизни старые здания сортировочной станции. Все они пришли в запустение, ожидая, когда отыщется какой-нибудь отчаянный подрядчик, чтобы модернизировать их.

Мне так и чудилось, что где-то здесь ютится Ле Стриж, и я понимал, что скорей всего как раз тут мы и будем искать того, кто нам нужен.

Но Катика велела ехать дальше по широкой улице в самый конец сортировочных станций. Дорогу тускло освещали редкие уличные фонари, по одной её стороне стояли административные здания из стекла и бетона, по другой тянулась бесконечная металлическая сетка, у подножия которой росла трава, а поверху была пущена колючая проволока. За нею виднелись железнодорожные пути, ржавевшие без употребления. Катика, очевидно, хорошо изучила эту проволочную изгородь, потому что вдруг махнула рукой, чтобы мы остановились.

– Приехали! – сказала она и на миг закрыла глаза.

Я выключил мотор и огляделся. Железнодорожные пути, здания контор и больше ничего. Однако, когда мы вылезли из машины, Катика направилась к дыре в проволочной изгороди, грубо замотанной более частой, сильно заржавевшей проволокой. Катика довольно неуверенно дотронулась до нее, и сетка откинулась назад. Подняв брови, я посмотрел на Дейва. Он на меня.

– Владения железной дороги, – сказал Дейв. – Когда я был мальчишкой, мне запрещали играть на путях. Я и сейчас не уверен, что так уж хочу туда. Если ты не возражаешь, я предпочел бы подождать вас в машине и заняться самоусовершенствованием.

Катика кивнула.

– Так, пожалуй, будет лучше, – равнодушно проговорила она.

Но Дейву, как всегда, требовалось оставить последнее слово за собой.

– В конце концов, – добавил он, снова усаживаясь в машину, – надо же будет кому-то платить за вас выкуп! Или опознать трупы. Ну, желаю повеселиться!

Осторожно, стараясь не зацепиться за торчащие концы проволоки, мы пролезли в дыру. За забором видно было ещё хуже, чем на дороге, – какие-то жалкие проблески света. Выделялись только развалины старого кирпичного виадука, к нему вело целое сплетение давно заброшенных железнодорожных веток. Теперь, когда виадуком никто не пользовался, фермы моста убрали, остались только две наклонные опоры, они одиноко возвышались в конце железнодорожного парка, среди деревьев и сорняков. Ржавые обломки рельсов и ферм моста заплел вьюнок, они заросли шиповником, крапивой и щавелем и напоминали колонны какого-то древнего храма, руины, скрытые в джунглях. Виднеющиеся за ними уцелевшие кирпичные опоры смотрели друг на друга, будто разрушенные ворота – таинственный проход в загадочное царство зелени.

Переступая через рельсы, мы с осторожностью направились к этим воротам. Мне в детстве тоже запрещали играть на путях, но раз или два, подначиваемый другими, я рискнул ослушаться. Я помнил, как скрипел под ногами гравий, какими дряхлыми и полуразвалившимися казались стоявшие на сортировочной старые вагоны, какими ржавыми были рельсы и стыковые накладки; блестели только стрелки. Помню также, как я прыгал и скакал по ним, воображая, что при внезапном переводе стрелки моя нога застрянет и я услышу тихий рокот, металл подо мной задрожит, потом загудит земля и все заполнит оглушительный грохот. Я и сейчас почувствовал, как пот защекотал мне шею под воротником, хотя и понимал, что здешние стрелки уже никогда не сдвинутся с места, разве что их своруют и продадут скупщикам металла. Да и боялся я сейчас не ревущего, надвигающегося поезда, а чего-то непонятного, ужасного и бесформенного, что таилось где-то рядом. Я был достаточно знаком с этим миром, чтобы знать – Катика не преувеличивает: того, к кому мы идем, действительно рискованно тревожить в его логове; только знать бы кого?

Для этого таинственного существа годилось лишь одно определение, но я тщательно его избегал. Ещё несколько дней назад, забыв среди обычных забот все страхи, с которыми я здесь столкнулся, я бы посмеялся над этим определением. Но сейчас оно ничуть не казалось странным. Оно было таким же темным, твёрдым и опасным, как здешние рельсы.

Колдун.

Когда мы миновали последний железнодорожный путь, Катика негромко прокричала что-то, и мы стали ждать. Никто не откликнулся. Она поколебалась, хлопнула в ладоши и пошла дальше. Дойдя до зеленых зарослей, мы ещё раз крикнули, уже вдвоем, но опять никто не отозвался, только где-то далеко, в той части сортировочной, которой ещё пользовались, раздался стук колес идущего поезда.

Тут довольно скверно пахло, но мы смело прокладывали дорогу через заросли, раскидывая мусор. Заросли, как и казалось издали, были едва проходимы. Шиповник и утёсник цеплялись за мои джинсы, с листьев на голые ноги Катики капало. Две уцелевшие половины арки выросли перед нами, и, покричав ещё раз, мы прошли между ними.

И тотчас врезались в стену тумана.

Но где-то рядом кто-то выкрикнул всего одно непонятное слово:

– Ayang!

Мы с Катикой вздрогнули и чуть не потеряли друг друга. Я в ужасе стал тыкать рукой в воздух.

– Катика!

Её худая рука сжала мою.

– Тихо!