Облачные замки - Роэн Майкл Скотт - Страница 33

– Эй пан Стефан, мне говорят, ты идьешь! А я говорит – беда, беда, большая беда, ха? Накатит на тебя, как камень с лавины. А я катит пиво. Пусть небеса рухнут на землю, пусть копья воруют, но пиво – уж в этом ты может уверен быть! Ха!

– Воруют копья – о чем это ты?

Но, суетясь возле своей тележки, он казался серьезнее, чём обычно. Я тихонько толкнул Катику в бок, но она в ответ отпихнула меня на заваленные подушками кресла и тотчас уселась там между мной и Джипом.

– Не часто выпадает счастье оказаться между двумя такими героями!

Она блаженно улыбнулась, потянулась и выгнула спину, пригревшаяся и в свете огня похожая на кошку. И тут же ее настроение переменилось, а глаза стали чужими и холодными.

– Теперь расскажи нам о прошлой ночи!

– Все началось чуть раньше, – произнес я. – Я уже собирался домой – я летал в Германию по делам «Си-Трана»…

Катика резко выпрямилась в своем кресле; от удивления ее глаза стали круглыми.

– В Германию?

Джип прикрыл глаза рукой.

– О господи, – проговорил он тихо (Джип вырос в религиозной семье). – Скажи, что это не так…

И пока они слушали, я видел, как напрягается Катика, как дыхание ее учащается и становится прерывистым. Казалось, она каждый миг моего приключения переживает вместе со мной, мчась в бешеном темпе по затянутым облаками вершинам, переживая ужасные последствия этого пробега, видя перед собой таинственный город и представляя мое не слишком приятное возвращение. Джип ничего не выражающим взглядом глядел куда-то за носки своих ботинок, в судорожные узоры, рисуемые огнем в камине, и ни разу меня не перебил. Но когда я закончил, он резко потянулся вперед, дрожа всем телом, и подкинул в камин два больших полена.

– Фигуры, – вот и все, что он сказал, когда я закончил. Катика промолчала, только крепко схватила меня за руку, как будто пытаясь удержать. Лица у них обоих были бледные, потрясенные и негодующие.

– Какие фигуры, Джип? – терпеливо спросил я.

– Облака. Горы. И то и другое – фрактальные [53] формы, что-то типа единообразных прогрессий. Легко переходят в другое состояние.

Он наблюдал за бесконечным изменением рисунка языков пламени, как будто это для него что-то означало. Вполне возможно, что так оно и было, ведь он мог понять смысл течений и колебаний времени и пространства на самой Спирали и выбрать правильный курс, чтобы пройти между ними. Помолчав немного, он прибавил:

– Этот город… как ты там себя чувствовал?

– Хочешь сказать, если не считать того, что за мной охотились? Мне… мне там понравилось. Думаю, меня бы туда потянуло даже без происков Ле Стрижа – или того, что он на меня наслал.

– Джисс , – фыркнула Катика. – Страшная штука, которая действует на ум и сердце.

– И трудноуловимая. Работает безотказно, но сразу и не поймешь… Кажется, Стриж научился новым премудростям, по крайней мере похоже на то. И ты даже не знаешь, как называется чертово место? Тогда я тебе скажу. Это Гейленберг. [54]

– Гейдельберг?

Джип скривился:

– Гейленберг . И я был бы рад хоть как-то вознаградить всех парней, которые полжизни потратили, пытаясь отыскать этот городок, куда ты совершенно запросто проник, вот так-то. Это – как правильнее сказать? – одно из самых могущественных мест на Спирали. Нет, исполненных могущества, так будет точнее.

– Магическое? – спросил я.

– Да, точно. Мне не хватает твоего образования. Точно, магическое – но и одно из самых опасных.

– Похоже на то, – вздохнул я.

– Да. Вроде все сходится. Понимаешь, дело вот в чем Ты как будто неплохо изучил Спираль и, стало быть, слыхал про тени.

Я кивнул. Длинные тени, вроде тех, которые огонь отбрасывает на выложенную каменными плитами площадку перед камином. Они из Сердцевины падают на Спираль, из времени в бесконечность. Сливаются и объединяют переменчивые сущности места, дабы воплотить в себе его подлинную суть.

– И как ты можешь предположить, целые нации отбрасывают такие тени, только они несколько шире, и они обволакивают другие тени. Именно на такую тень мы и наткнулись тогда на Яве. И целые континенты, да что там – группы народностей, они тоже отбрасывают тени. Только те не настолько плотны, они немножко туманные. Но практически всегда есть что-то наподобие фокуса, который воплощает в себе их дух, их историю, и даже более того. Это то, что некоторые называют культурой или цивилизацией, но эти названия и вполовину не выражают сути явлений. Ну а что до Гейленберга, то его можно было бы с полным правом назвать сердцем Европы, европейской цивилизации и всего, что наполняет ее жизнью и силой. Именно поэтому ты и чувствовал себя там как дома.

Я с сомнением покачал головой:

– В Германии? Сердце Европы? Что-то не очень верится.

Джип прошел через две мировые войны. Он рассмеялся:

– Мы здесь говорим об истории, дружище, о настоящей истории – с самого каменного века, а может, и раньше. История в обычном понимании – с ее войнами, альянсами, тиранией – все это меркнет, все это лишь рябь на поверхности потока. Из последних событий можно заключить, что у Франции, Голландии или же Испании как будто больше силы, но это все чушь собачья. Да посмотри на себя – твой дед воевал с нацистами, но ты говоришь по-немецки, по-французски и бог знает еще по-каковски и ездишь туда-сюда, когда тебе вздумается. А ведь между вами всего одно поколение – а как насчет сотни-другой? Тысячи поколений? Так что можно и пошире взглянуть на все это, дружище. Ты там был как дома; и Кэт тоже, хотя она из той части Европы, что скорее относится к Спирали, нежели к Сердцевине. Даже я, хоть я и со Среднего Запада, откуда родом мои старики. У нас там тоже что-то вроде своего Гейленберга есть, но он совсем другой, и корни его не так глубоки – пока еще. В Гейленберге заключена огромная сила, Стив, великая сила, которая стягивается туда из самых отдаленных уголков Спирали.

Меня обдало волной холода. Огромный полусобор снова возник перед моим внутренним взором, темный и манящий, создающий ощущение присутствия чего-то таинственного.

– Вроде этой дупии , хочешь сказать? Или Гаити и невидимых ? Или духов с Бали, или Шимпа?

Джип задумался:

– Может, ты и прав. Это разум, это материально лишь отчасти – но, боже мой, они даже близко не стояли с этим .

– Даже Шимп? – Я улыбнулся. – Крепкий орешек был. Жаль, его на Ле Стрижа не натравить!

Джип, как ни странно, не улыбнулся мне в ответ.

– Уж поверь мне на слово, Стив. Это не только мощнее, оно… огромнее. На целый порядок. И даже больше, оно… – Он взмахнул в воздухе рукой. – Оно в меньшей степени коренится в делах мирских, в меньшей степени относится к нашему миру. Это труднее понять. Видишь ли, Шимп, Баронг, даже этот маленький мерзавец Дон Педро, в конце концов, – они все так или иначе были людьми. Они переросли человеческое состояние, но тем не менее могли возвращаться в свою старую форму, ходить, говорить, есть и сражаться и – ну пару-тройку других вещей, да! Как Рангда [55], ты ведь мне рассказывал, а?

Он улыбнулся; я вздрогнул; Катика фыркнула и провела пальцами по внутренней части моего бедра.

– Но это , – Джип тряхнул головой, – оно так не взаимодействует с другими, думаю, что нет. И еще оно существует благодаря тому, что его не сразу распознаешь. Говорят, впрочем, что в свое время этот мозг тоже принадлежал человеку. Но он все больше и больше осваивал Спираль, стремясь все дальше и дальше, к самому Краю.

Он задумался, глядя на танцующий огонь в камине.

– Хочешь сказать, как Молл?

– В каком-то смысле. Ты видел ее в действии и кое-что знаешь. Она уже нечто большее, чем вмещает в себя обычное материальное тело. Но это ушло гораздо дальше, чем она, чем Шимп, чем любой, о ком мне доводилось слышать. Что-нибудь зайдет так далеко – и, каким бы оно ни было изначально, ему суждено измениться. Там пространство и время становятся единым целым. Вещи, в которых мы с тобой уверены, уверены в их надежности, становятся все менее и менее стабильными, менее материальными, а те вещи, которые абстрактны, обретают реальное существование, делаются четче, более определенными, ближе к абсолютам.