Звёздный свиток - Роун Мелани - Страница 13

Тобин победно улыбнулась.

— Есть! Мирдаль знает травы, которые вызывают прилив молока даже у нерожавших. А грудь кормившей женщины узнаешь сразу.

— Я об этом не подумал, — признался Чейн. — Но нельзя сбрасывать со счетов то, что в ту ночь, когда сгорел замок Феруче, кто-нибудь мог узнать тебя, Сьонед и Ост-веля.

— Чейн, ты боишься собственной тени, как «Гонец Солнца» с одним кольцом!

Он поглядел на Тобин, насупив брови.

— Значит, ты не считаешь, что Поль должен знать об этом? Предпочитаешь все держать в тайне? Неужели ты не понимаешь, что ему нужно узнать правду? И не из слухов, которые причинят ему боль и заставят сомневаться в собственном происхождении! А что может быть хуже этих слухов, которые подорвут все, что так долго строил Рохан? Разве тебе недостаточно этой чепухи о самозваном сыне Ролстры?

— Ты правильно сказал: это чепуха. Если он посмеет показаться на Риалле, над ним будет смеяться весь Виз. И то же самое случится с любой сплетней о Поле, — закончила она.

— Ты такая же упрямая и слепая, как Сьонед!

— Может, и упрямая, но не слепая. Я понимаю, о чем ты говоришь, но не вижу, почему Поль должен непременно узнать об этом. Вся его жизнь основана на том, что он является законным наследником верховного принца и обладает даром фарадима, который, как он верит, передался ему от Сьонед. Неужели можно сказать ребенку, что на самом деле он внук такого человека, как Ролстра, и что его отец убил его деда?

— Ребенку — нет. Но он совсем скоро станет взрослым, будет посвящен в рыцари, а затем получит несколько колец «Гонца Солнца»…

— Нет. В этом нет нужды.

Чейн достаточно знал характер своей жены и понимал, что спорить с ней бесполезно. Он встал, помог подняться Тобин, и они вместе пошли к крепости.

— Но тебе придется согласиться, — сказал он, — что есть нужда в его физической защите. Я позабочусь о том, чтобы с него не спускали глаз. Лучше всего для этой цели подходит Мааркен. Он прекрасно владеет мечом и ножом, он взрослый мужчина и фарадам вдобавок. Поль ничего не заподозрит и не обидится, если его телохранителем станет кузен.

Тобин улыбнулась мужу.

— История повторяется. В свое время ты был телохранителем Рохана.

— Это еще один долг Радзина по отношению к любому правителю Пустыни.

В это время тело будущего лорда Радзинского было далеко от его наследственных владений, а мысли — еще дальше. Мааркен скакал на коне по кличке Исульким, что на древнем языке означало «Ураган»

Чейн назвал коня в честь кочевых племен Пустыни, которые появлялись и исчезали когда вздумается. Обычно целью их появления была кража одного из племенных жеребцов. Исулькимы никогда не уводили с собой коней, которых крали частенько среди бела дня, но неизменно возвращали живыми и здоровыми после того, как их кобылы были покрыты. Чейн с радостью отдал бы им любого призового жеребца, лишь бы не умирать от страха за судьбу исчезнувших лошадей, но исулькимы неизменно отклоняли все его предложения. Красть производителей из-под носа у Чейна было намного интереснее.

Мааркен гнал коня на юг. Жеребец с честью оправдывал свое имя. Всю дорогу молодой человек натягивал поводья и только улыбался, когда скакун вскидывал голову, желая обогнать весенний ветер.

— Потерпи, дружище! Потерпи до скачек в Визе. Там будет настоящее дело, а не забава. Мне нужно несколько сапфиров для ожерелья, которое украсит собой шейку некоей голубоглазой дамы!

Дальше Мааркен ехал легкой рысью и не слишком удивился, когда понял, что скачет по направлению к Белым Скалам. Это имение, расположенное в нескольких милях южнее Радзина, было предназначено для проживания женатого наследного лорда. Сам Чейн никогда не жил здесь, потому что ко дню сватовства к Тобин уже был лордом Радзина; все это время Белыми Скалами управляли слуги. Но, судя по всему, пустовать хоромам оставалось недолго; осенью Мааркен собирался обручиться, и тогда имение стало бы использоваться для той цели, ради которой было построено.

Мааркен знал, что давно должен был рассказать обо всем родителям. Но он стеснялся заявить о том, что не собирается разглядывать девушек в Визе, потому что уже нашел себе невесту. Или она нашла его. Трудно было сказать, что правильнее, но его это и не заботило. Он был рад случившемуся. При одной мысли о Холлис его губ касалась улыбка, и что за дело, если он вел себя как мальчишка? С детства его окружали пылко влюбленные, и если он питал безрассудную мечту о браке по любви, то виноваты в этом были в первую очередь его родители. Отец прожил свою пятьдесят первую зиму, мать была лишь на несколько лет младше, но взгляды, которыми они обменивались, когда думали, что никто их не видит, были достаточно красноречивы. Рохан и Сьонед были точно такими же. И Вальвис с Фейлин, лорд и леди Ремагевские, тоже. Даже солидные принц Чадрик и принцесса Аудрите ничем не отличались от остальных. Мааркен всегда мечтал о том же: об улыбках, о взглядах, не предназначенных для чужих глаз, даже о вспышках гнева. Молодой лорд мечтал о женщине, с которой можно было бы работать рука об руку, а не только спать в одной постели, о женщине, которой он мог бы открыть и свое сердце, и свои мысли. Без этого женатая жизнь выродилась бы в нечто такое, когда каждое утро просыпаешься рядом с незнакомкой.

У Мааркена вспыхнули щеки при воспоминании о том, сколько раз с ним случалось подобное до того утра, когда он проснулся рядом с Холлис. Он не имел права на это, и когда дело дошло до леди Андраде, та страшно разозлилась. Но ему не было дела до гнева двоюродной бабушки.

Тогда Мааркену было девятнадцать лет, и никто не назвал бы его новичком в любви. Отец как-то показал ему письмо принца Ллейна, в котором старик ехидно проезжался насчет способности Мааркена привлекать к себе внимание всех женщин Грэйперла независимо от их возраста: «С тех пор, как мальчишке исполнилось четырнадцать лет, в моем дворце не осталось ни одной юбки, которая не гонялась бы за ним до самозабвения. Мне как-то не слишком верится, что он удирал от них во всю прыть. Наоборот, я думаю, что он с удовольствием давал себя поймать». Чейн приберегал это письмо, пока Мааркена не произвели в рыцари и не отправили в Крепость Богини учиться искусству фарадима. Тогда они как следует посмеялись; правда, у Мааркена заалели щеки, но Чейн смотрел на него с законной гордостью.

Впрочем, эти случаи были всего лишь экспериментом: любопытство юноши быстро удовлетворялось, и желание угасало так же быстро, как и возникало. Холлис же разожгла в нем огонь, который неугасимо горел вот уже шесть лет.

Вскоре после прибытия Мааркена в Крепость Богини леди Андраде убедилась, что он действительно заслуживает полученного необычным путем первого кольца. Рохан наградил племянника серебряным кольцом с гранатом, когда тот вызвал Огонь во время войны с Ролстрой. Мааркен доказал Андраде, что действительно владеет этим искусством, и она вручила ему простое серебряное колечко, которое вместе с гранатовым перстнем следовало носить на среднем пальце правой руки. Глядя в бледно-голубые глаза двоюродной бабушки, он услышал, что на следующий день должен в одиночку пойти в лес и узнать у Богини свое будущее, но до того, ровно в полночь, к нему придет женщина-фарадим и сделает его мужчиной.

Теоретически никто не знал имени своего первого партнера или партнерши. Пытаться узнать его считалось верхом дурного тона, да такого никогда и не случалось. Сама Богиня окутывала тайной «Гонца Солнца», скрывая его от той девушки или юноши, которым предстояло наутро расстаться с невинностью. Делали это фарадимы с семью и более кольцами: только они обладали искусством, которое требовалось, чтобы превратить девушку в женщину, а мальчика в мужчину.

Однако в ту зимнюю ночь у Холлис было только четыре кольца. Иногда Мааркен думал, что все равно догадался бы, кто она. Даже в полной темноте он пальцами чувствовал, что волосы у девушки золотые… Он глубоко вздохнул, как будто снова ощущал слабый аромат ее тела.