Синдзю - Роулэнд Лора Джо - Страница 6

— Вы занимались утром телами самоубийц-синдзю?

Молчание. Затем старший сказал:

— Да, господин.

Остальные тихо повторили за ним.

— Вы не заметили на телах ран или синяков? Может быть, это не было самоубийством?

— Не заметили, господин, — ответил старший.

Двое других промолчали. Их начала бить сильная дрожь.

— Не бойтесь. Подумайте. Расскажите, как выглядели тела.

— Простите, господин, я не знаю.

После еще нескольких попыток разговорить перепуганных людей Сано понял — никакой полезной информации получить не удастся.

— Можете идти.

Молодые на коленях поспешно попятились от Сано, потом вскочили на ноги и убежали. Пожилой и не пошевелился.

— Досточтимый господин, позвольте помочь вам, — сказал он.

У Сано затеплилась надежда.

— Встань, — приказал он, желая получше рассмотреть осмелившегося обратиться к нему. — Что ты хочешь мне рассказать?

Эта встал. Пепельные волосы, глубоко посаженные умные глаза и квадратное суровое лицо. Держится с достоинством.

— Сам я ничего не знаю, господин, — промолвил он, глядя прямо на Сано. — Но я могу отвести вас к человеку, который знает все, что только можно.

Заинтригованный, Сано согласился на предложение. Они обогнули здание по дорожке, где ходил стражник, пересекли дворик и вышли к громадному строению на высоком каменном фундаменте. Это была сама тюрьма. Крошечные окна, расположенные высоко над землей, делали ее похожей на крепость. У дверей, более массивных и укрепленных, чем главные ворота, их встретили пять стражников.

В тюрьме на Сано нахлынули шум и смрад. Стоны и рыдания доносились из-за тяжелых дверей, по коридору ходили двое надзирателей. Один у каждой двери вплетал свое рычание в общую какофонию:

— Я все вижу, паршивцы сукины дети! Не балуйте!

Другой заталкивал ногой подносы с едой в отверстия, прорезанные в нижних частях дверей. В слабом свете, проникавшем через окна в обоих концах коридора, Сано видел, что еда на каждом подносе состояла из гнилых овощей и шарика клейкого риса. Повсюду жужжали мухи, они то и дело садились ему на лицо и руки. Сано яростно стряхивал мерзких насекомых. Запах мочи, фекалий и блевотины забирался в ноздри, зловонные ручейки вытекали из камер прямо на каменный пол. Сано сдерживал дыхание. Но когда громадная крыса перебежала ему дорогу, с испугом глотнул воздуха и поперхнулся от отвращения.

Эта повернул за угол и быстро повел его следующим коридором. Шум поутих, хотя воняло по-прежнему. Сано немного успокоился. Вдруг впереди распахнулась дверь. Двое надзирателей поволокли навстречу ему голого, потерявшего сознание человека. Из носа несчастного лилась кровь, тело багровело от свежих ран. Надзиратели бросили в открытую камеру узника. Проходя мимо, Сано заметил там пятерых истощенных людей, которые скрючились в луже нечистот. Ужаснувшись, он отвернулся. Неужели кто-то может заслуживать такого обращения? Неужели бакуфу не в состоянии иначе контролировать жителей, не мучая и не истощая голодом тех, кто нарушил закон? Большинство преступников приговаривались к коротким срокам заключения, однако это было сомнительным благом: многие умирали в тюрьме. То, что правительство, которому он служит, допускает подобное обращение с заключенными, пугало. Сано постарался прогнать мрачные мысли.

Сжалившись, эта вывел его на свежий, прохладный воздух. Они оказались во дворике, окруженном высокой бамбуковой оградой. Сано радостно вздохнул полной грудью.

— Морг, господин. — Эта отворил дверь в крытое соломой строение и жестом пригласил Сано войти.

Сано заколебался. Он боялся увидеть нечто хуже тюремной камеры. Однако за дверью оказалась обыкновенная комната с деревянным полом. Вдоль стен размещались шкафы и каменные корыта, в центре — два высоких стола с приподнятыми краями. У открытого окна боком к Сано стоял человек лет семидесяти и в неярком дневном свете читал книгу. На нем было длинное темно-синее кимоно — традиционная одежда врача, на плечи накинуто серое одеяло, которым он защищался от влажного холода, присущего моргу. Он обернулся, и Сано замер.

Он помнил это лицо по доскам объявлений и информационным бюллетеням, которые распространялись газетчиками. Высокий костистый лоб и острые скулы. Глубокие складки, пролегающие от длинного носа аскета к тонким губам. Коротко подстриженные седые волосы, поредевшие на висках. Десять лет назад Сано видел, как этого человека с позором водили по улицам Эдо.

— Доктор Ито Гэнбоку! — Пронзительные глаза с неудовольствием посмотрели на Сано.

— Но разве... — Сано замолчал, не желая досаждать доктору личными замечаниями.

Полвека назад правительство взяло курс на строгую изоляцию страны от внешнего мира. Иэмицу, третий сёгун из клана Токугава, пожелал стабилизировать ситуацию в стране после долгих лет гражданской войны. Опасаясь, что иностранное оружие и военная помощь будут содействовать даймё в свержении его режима, он изгнал из Японии португальских купцов и миссионеров — вообще всех чужеземцев. Торговая привилегия была сохранена лишь за голландцами, но и те, размещенные на острове Дэсима в Нагасаки, жили под надзором день и ночь, их контакты с японцами ограничивались наиболее доверенными слугами сегуна. Гонению подвергались и иностранные книги.

Однако среди интеллектуалов распространилось тайное движение. Японцы-рангакуса — ученые голландской школы — доставали по разным каналам и изучали запрещенную литературу по медицине, астрономии, математике, физике, ботанике, географии и военному искусству. Они использовали добытые с риском знания на практике. И вот Сано оказался в обществе одного из самых известных рангакуса, чьей смелостью он в душе восхищался. Доктор Ито Гэнбоку, врач императорской семьи, был приговорен к ссылке на остров Эносима за применение методов голландской медицины и проведение научных экспериментов. Что он здесь делает?

— Да, я не уехал на Эносиму, — сказал доктор, словно прочитав мысли Сано. Голос был сух, но приятен. Юмор добавил ему теплоты. — Хотя некоторые сочли мое назначение смотрителем морга хуже ссылки. Несомненно, Токугава это предвидел, изменяя мне приговор. Между тем у моего положения есть отрадные стороны. — Он показал Сано книгу, на страницах было изображение человеческого тела, испещренное иностранными словами. — Я могу здесь спокойно заниматься исследованиями. Никому до меня нет дела, пока морг работает исправно.

Ито закрыл книгу и положил на шкаф.

— Кто вы и что вам нужно? — спросил неожиданно резко.

Представившись и объяснив, зачем пришел, Сано вспомнил, что не поприветствовал доктора должным образом. Что-то в Ито делало формальности ненужными. Может, это была необычная манера высказываться прямо. Или статус врача, который ставил Ито вне жесткой системы, определявшей отношения между людьми.

— Эта не смог ничего рассказать о синдзю и потому привел меня к вам. Вы уверены, что это не самоубийство?

— Я не видел тел. К сожалению, занимался погибшими во время вчерашнего ночного пожара. — Доктор с вызовом посмотрел на Сано. — Думается, лучший способ узнать вам о характере смертей — это использовать имеющиеся полномочия для осмотра тел и сделать собственные выводы, а не полагаться на мои. Впрочем, тело Ниу Юкико передано семье для организации похорон.

Значит, судья Огю все-таки не полностью доверяет ему, если распорядился вернуть тела, исключив вероятность ошибки или неповиновения, решил Сано.

— Но у нас осталось тело Нориёси. Хотите осмотреть вместе со мной?

Сано понял, что доктор припер его к стенке. Традиция Синто, в которой Сано вырос, учит, что любой контакт со смертью несет духовное осквернение. Но признаться перед этим человеком в боязни оскверниться было для Сано позором. Его маленький независимый поиск истины и знания казался незначительным по сравнению с жертвой, ежечасно приносимой доктором.

— Да, Ито-сан.

Доктор повернулся к эта.

— Мура-сан, — сказал он, применив вежливую форму обращения, как сделал бы в отношении любого человека, — принесите тело Нориёси.