Миронов - Лосев Евгений Федорович - Страница 54

А как стать просто человеком? Человеку – стать Человеком? Как? Миронов часто задумывался над этим вселенским вопросом, хотя и понимал, что он возник в умах людей с того времени, когда человек обрел своего бога – слово. Когда он начал осознавать, что его окружает и что над головой возвышается мироздание, доступное пониманию только высшего разума... А в обыденной фронтовой жизни-смерти о каком обретении человеческого в Человеке речь, если все озверели до первобытной одичалости и на уме только одно – убить себе подобного. Да не просто убить, а, во-первых, как можно больше, во-вторых, получить еще и награду, и в-третьих, – известность и славу храбрейшего сына Отечества... Чушь!.. И как же тогда быть с призывом Евангелия: «Не убий»?.. Если и дальше будет продолжаться бессмысленно-жестокое смертоубийство, то можно перевести и сам род людской? Или отбросить его в первобытные лесные чащобы...

Как помочь себе и людям, чтобы они остановились, оглянулись и ужаснулись, в опаснейший момент сообразив, что так жить нельзя. Что биологическая суть человека состоит не в умерщвлении себе подобных, а в радости встреч и восхищении творением Бога... Родина... Дон... Хутор Буерак-Сенюткин... Усть-Медведицкая... Гумно... Ток... Тяжеленный цеп и звезды на мирном небосклоне кажутся теперь детским сном.

Взять бы сейчас деревянную лопату, зачерпнуть из пшеничного вороха зерно, поднять на уровень головы и начать веять, тихонечко потряхивая ее. Ветерок уносит мякину, всякий мусорок, пыль, а на разостланный брезент на земле падают добрые, крупные зерна. Янтарные, пахнущие миром и детством. Это как огонь, очищающий от всякой скверны...

Отгоняя тяжелые, как сама война, мысли, Миронов иногда, мучаясь бессонницей, загадывал, что вдруг даже не в глубоком сне, а в забытьи увидит Дон-батюшку реку... Или родной курень, а в нем детей, жену... Но прошлое кажется неповторимым сном. Как нельзя дважды войти в одну и ту же реку... Остается в удел мучительная правда действительности... Может быть, исповедь нужна и причастие, как в страстную неделю перед пасхальным днем Воскресения Христа?.. С пламенем свечей, колеблющихся от весеннего ветерка, возникшего в храме. Повернуть память в обратную сторону. Назад. Но это же страшно трудно. Или сердце так устало и остыло, что не хватит сил всколыхнуть его?.. Собери же силы. Ты же борешься за правду. Иначе погибшие друзья, а они все могут, могут хриплым, душераздирающим криком разверзнутых страхом ртов призвать его к ответу за всех в муках покалеченных, убитых... Когда-то полные жизни, гордые, отчаянной храбрости молодые донские казаки... Ведь война забирает только сильных, молодых, в расцвете сил – физических и духовных. Им было еще страшнее, чем умирающим в родимой стороне, среди близких и родных. Они умирали, прощаясь с жизнью не отпетые и не причащенные, среди крови и грязи окопов и вшей... Лишенные святости и прощания... И их смертельный страх проникает в так называемые живые души и там начинает разрушительную работу, превращая человека в особо яростного, остервенелого и беспощадно нетерпеливого зверя...

Не поколебало разрушительного настроения-мышления Миронова даже такое неординарное событие, как приезд Его величества самодержца всея Руси Николая II на фронт. Большинство генералов, офицеров и нижних чинов в приподнято-возбужденном состоянии пребывали по этому случаю. Царь с цесаревичем наследником Алексеем прошел пешком по всему фронту войск. Потом войска прошли церемониальным маршем мимо царственных особ... Царь вручал Георгиевские кресты... Посетил лазарет. Наклонился над изголовьем одного солдата, а тот потянулся рукой к царской одежде, пощупал ее – не сон ли это?..

Наконец Николай II позволил себе познакомиться с прославленным русским разведчиком Филиппом Козьмичом Мироновым... Какая честь!.. Вокруг Миронова завертелась такая карусель предупредительности и восторга, что он никак не мог понять, почему все вдруг стали счастливыми и влюбленными в него – нелюдимого, сурового, заросшего черной бородой. Взгляд когда-то огнем сверкавших глаз потухший, безразличный. Может быть, только походка осталась упругая, легкая, будто он не по земле ходил, а по воздуху... А может быть, при всей его внутренней трагичности, именно из-за его честности, правдивости и отчаянной храбрости вокруг него создавалось своеобразное поле порядочности и добра? Люди это тонко чувствуют. Он видел, что радуются и казаки, его братья, значит, и в самом деле – нужно и почетно – быть представленным его величеству. На фронт неожиданно прибыла и царица Александра Федоровна со всеми четырьмя дочерьми – Ольгой, Татьяной, Марией, Анастасией. Им-то что тут нужно, размышлял Миронов. Или показать всему миру, что не только народ и царская семья едины, но что и армия тоже едина с престолом?..

Но сам-то Миронов как относился к особе царя? По крайней мере, с детства ему внушалось, что царь – помазанник божий. И на земле выше царя никого и ничего не бывает. Во всех почти ребячьих играх, кто первым взбирался на самую крутую скалу или самое высокое дерево, гордясь, кричал: «Я – царь!..» И никто не смел возражать. Это мальчишеское законное право завоевывалось ловкостью, хитростью, быстротой и силой. На Дону все хорошие и плохие дела были связаны с именем царя. Он и благодетель. Он и душитель свободы и казачьей вольницы... А теперь на фронте тайные агитаторы от большевиков, возникающие в сотнях и полках, внушают, что главный виновник всех бед и несчастий – царь. Кровопивец. «Кровавый Николашка»... Надо его уничтожить, и тогда кончится война, все разойдутся по домам и наступит мир и благоденствие на многострадальной русской земле.

Миронов ведь и сам выступал против царских указов, сопротивлялся притеснениям, которые творили различные чиновники от имени царя. Но тогда все это воспринималось как-то абстрактно, что ли, а сейчас вот он стоит перед живым царем, рассматривает его внимательно без особого умилительного восторга. Может быть, именно потому, что не ощущает его, может спокойно разглядеть, примечая даже некоторые детали лица... Неужто этот рыжеватый, невысокого роста и, видать, не особенно крепкого телосложения мужчина, кроткий и какой-то робкий, и есть тот самый – кровопивец, «кровавый Николашка»? И в его маленькой холеной ручке заключена такая адская сила, которая управляет жизнями миллионов людей?..

Рядом стоит наследник, цесаревич Алексей. Хорошенький мальчик. Небалованный, видно, но уж очень хрупкий. Бледный, изнеженный. Его бы на наш Дон послать, в реке покупать... Побегал бы по степи, подышал обжигающе сухим полынным ветром... На коня посадить... Глядишь, из паренька бы и получился настоящий мужчина... Это ему, цесаревичу, отец – Николай II – заказал своему придворному ювелиру Карлу Фаберже 24-дюймовуто модель волжского парохода из золота, платины и серебра по случаю 300-й годовщины династии Романовых. Но когда здоровья нет, так, видно, никакие подарки не помогут. Даже и золотые... Гемофилия... Чужая и страшная болезнь – кровь не свертывается. Любая ссадина, порез – опасны или даже смертельны. А жалко, такой хорошенький пацаненок... Ему сейчас десять лет. Он родился в четвертом году, 12 августа, как раз тогда, когда Миронов собирался на русско-японскую войну... В августе и эта, теперешняя, война началась... И Санкт-Петербург указом царя переименован в Петроград... В августе царь по обычаю своих предков выезжал в Москву испросить благословения Божия на ведение войны. И тогда толпа на улицах, в окнах домов, на крышах, с папертей и из раскрытых врат сорок сороков храмов неистово кричала славу царю. Потом под колокольный звон всех церквей, став на колени, народ запел гимн:

А теперь что сделалось с тем же самым народом?.. Уж не защитником ли он, Миронов, становится Николаю II? Ну, во-первых, царь не нуждается, по всей вероятности, в его защите, а во-вторых, Миронов точно знает, что войну надо кончать, но вот как?.. Тут ему кажется, что пока не о дополнительных свободах и вольностях речь, а лишь бы ноги целыми унести с проклятой войны... И еще он точно знает, что не надо мешать пролетариату освобождаться от ига капитала... Только вот непонятно, зачем царь взял на себя непосильную ношу – главнокомандующего русской армии? Ведь, кажется, в этом деле он ничего не понимает. Издал приказ и собственноручно написал: «С полной уверенностью в Божью помощь и несокрушимой уверенностью в конечную победу мы выполним наш священный долг, до конца защищая нашу Родину, и не дадим в обиду русской земли».