Похищение столицы - Дроздов Иван Владимирович - Страница 51

Неприятны Старроку разговоры на эту тему с майором Катей, но не бежит от них милицейский генерал, не уклоняется. Слушая эту мудрую, как тысяча змей, девицу, он как бы пытает свою судьбу, смотрится в зеркало, где отражается завтрашний день еврейства. При этом он думает: не напрасно же так много его соплеменников уехало за рубеж в последние годы. И уезжают все больше старые и молодые люди, слух идет, что будто бы в России всего лишь семьсот тысяч евреев осталось. Это из пяти-шести миллионов-то! На взгляд поверхностный может странным показаться такой бурный, словно кавказский сель, исход его родичей; но так лишь человек неумный может подумать. А ум глубокий, проницательный смотрит в корень явления. Корень же уходит не в природу власти, которая по милости Горбачева и Ельцина вдруг у евреев оказалась, а тянется туда, где кипят страсти народные, шумит и волнуется океан жизни главного народа, то есть русского. Они-то, русские, вот как и она, эта очаровательная фарфоровая куколка, хмурят брови, грозно поводят взором, все громче и громче вопрошают: кто развалил империю и испортил жизнь на Руси?.. А ответ находят всюду, куда ни глянут. Телевизор включат — там если богач, так Гусинский, если политик, так Явлинский или Жириновский. Тут и дураку все понятно, а народ-то прост-прост, а не дурак. И часто после таких дум Старроку является мысль: не пришел ли час и ему собирать чемоданы?..

За разговорами неожиданно подъехали к лагерю. Тут уж три автобуса с ребятами стояли, фабричная команда дружинников на полянке леса расположилась. Катя им сказала: держитесь подальше от места свары, они вооружены. И со Старроком, с Артуром и Тихим стали совещаться, как блокировать девушек и брать мафиози. Были с ними и кореец, и сторож — рассказали, что кавказцы в количестве одиннадцати человек, и с ними какой-то суданский важный чиновник, и полковник милицейский в столовой сидят. Несколько столов сдвинули и под главной люстрой вино пьют, шашлыки едят. Окружить их или войти к ним — рискованно. Пальбу откроют, побьют многих. И тогда Екатерина сказала:

— Я в гражданском платье, зайду к ним и предложу сдаться. На женщину руку поднять не посмеют.

Артур возразил, но Старрок глубокомысленно молчал. План казался ему единственно правильным. Пока майор Катя ведет там переговоры, они здание окружат, все выходы закроют. Кавказцам делать будет нечего — сдадутся.

А Катя, не дожидаясь одобрения, стремительно оторвалась от них и пошла в столовую. Распахнула дверь, встала посредине залы у колонны.

— Здравствуйте, господа! Хлеб-соль вам!..

Полковник Автандил привстал:

— Катерина! Зачем ты здесь?

— Я не одна, господин полковник. Генерал Старрок омоновцев на трех машинах привез, они здание окружают.

Заволновались кавказцы, двинули стулья, Катя подняла руки:

— Спокойно, господа! Давайте о деле говорить. Куда и кому вы триста девушек отправляете?..

Ее голос потонул в шуме; кавказцы, озираясь, пятились к черному выходу. На месте оставался один полковник. А из кухни выскочил молодой кавказец с усиками, в руках его блеснула вороненая сталь пистолета. Катя машинально отклонилась за колонну, и в тот самый момент раздался выстрел. От колонны отлетела штукатурка. Еще выстрел. Кавказец подбежал к окну, прицелился, но Катя, достав из кармана юбки свой маленький «Вальтер», пряталась за колонну. И когда прозвучал третий выстрел и кавказец барсом к ней бросился, она нажала курок. Кавказец дрогнул, схватился за шею. Из руки выпал пистолет. Поднял стул и двинулся на Катерину. Она снова выстрелила. Теперь уж кавказец остановился, вытаращил на нее страшные черные глаза, раскрыл рот. В столовую ворвались омоновцы, кто-то дернул за руку Катю, заслонил собой. Это был Олег. Ногой он толкнул кавказца, поднял с пола пистолет и потащил к выходу Катерину. А на дворе послышались выстрелы. Омоновцы брали кавказцев. Кто-то докладывал Старроку:

— Взято одиннадцать человек.

Старрок к Автандилу:

— Это все?

— Да, все.

Катя рванулась из объятий Каратаева, подошла к Старроку. Сказала:

— Верно, их было одиннадцать. Двенадцатый — полковник.

— Ты что же, считала?

— Успела пересчитать.

— Хорошо, жива осталась. Пришлось бы мне отвечать за тебя перед министром.

— Я бы не хотела, чтобы вы за меня получили выговор. Надеюсь, получите орден.

— И тут язвит, шельма! — подумал Старрок.

В залу, между тем, вводили кавказцев. Их было одиннадцать молодых, холеных и здоровых мужиков. На ходу им крутили руки, вытаскивали из карманов документы, ножи, пистолеты. Раненый сидел на стуле возле окна.

— А этого перевяжите.

Катя подошла к нему, сорвала с него белую рубашку, разорвала на тряпки, стала перевязывать. Он смотрел на нее жалобно и виновато. Прохрипел:

— Это ты меня?

— Сам себя наказал. Не начни ты в меня палить, так и цел бы остался. Злой ты, как шакал, а таких-то Бог карает.

Старрок приказал отправить его на машине Автандила в больницу и там выставить часовых.

— Не упустить его. Он нам особенно нужен.

Кто-то из раскрытой двери крикнул:

— Лейтенант ранен!

— Артур? — подбежала к нему Катя.

— Да, Артур. Мы его на «Волге» в больницу отправили.

— Тяжело ранен?

— Будто бы нет. В плече пуля застряла. Он рукой рану прижал, говорит: «Кость не задела. Повезло». Хороший он парень, этот лейтенант. Двоих кавказцев скрутил, а третий из кустов в него выстрелил.

Другой омоновец рассказывал:

— Три кавказца в кустах затерялись, думали, упустим, а там из леса рабочие парни с повязками дружинников выступили. Ну, и этих троих скрутили.

На всех кавказцев надели наручники и повели к автобусу. У дверей второй столовой, где держали девушек, выставили часовых. Старрок, Тихий, майор Катя и с ними Каратаев сели за стол, приказали принести чай. Автандил, предваряя вопросы генерала, вскинул над головой руки и голосом, напоминавшим сталинский, воскликнул:

— Зачем такой шум? Я приехал сюда, чтобы миром дело кончить.

— Да, да — миром,— сказал Старрок,— знаем мы этот ваш мир.

И генерал подступился к полковнику с допросом.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Сразу же после перестрелки и ареста одиннадцати кавказцев Петрунин на глазах у ошалевшего корейца натянул между деревьями веревку и, когда хозяин лагеря спросил: «Зачем ты делаешь?», посмотрел на него сердито:

— Ты хозяин этого лагеря?.. Плохо твое дело, брат. Схватят тебя за шкирку и потянут в кутузку.

— Кутузку?.. Что он есть, кутузка?

— А это ты там узнаешь, когда тебя в камеру вместе с кавказцами посадят.

— Камера? Тюрьма, значит. Зачем камера? Что плохого делает иностранный коммерсант? Я не стрелял. У меня нет пистолета.

— Там расскажешь, что ты делаешь. Лагерь-то твой!.. А теперь вот — фабрика будет — труба, дым, грязь. Кто захочет сюда ездить? Крышка тебе, Корея! Бери ноги в руки и валяй домой.

Подошла Екатерина. И — к корейцу:

— Ты лагерь хотел продавать?

— Да, да — продам лагерь. Сейчас продам. Но денег много надо.

— Сколько же?

Кореец замялся, стал что-то на руках показывать. Видно, слова какие-то забыл. Но потом сказал:

— Двести тысяч долларов!

— Ну, ты загнул парень! — пропел Петрунин. А Катерина предложила:

— Бери любую половину.

— Что есть половина?

— Ах, косоглазый бес! — вскинулся Петрунин.— Слов русских не понимаешь, а имущество наше к рукам прибрал.

Кореец догадался и замотал головой:

— Хорошо есть, хорошо! Давай половину.

Катя поручила Петрунину оформлять документы, а сама пошла в детскую столовую, где томились в ожидании своей судьбы девушки. За ней неотступно следовал Каратаев.

У дверей их встретил омоновец:

— Плачут девушки.

— Чего ж они плачут, дурочки?

— Боятся, задаток от них потребуют. Им по тысяче долларов дали. Г оворят, истратили половину и взять их теперь негде.

Катя и Каратаев вошли в помещение, и девушки, онемев от страха, смолкли. Катя громко спросила: