Под чужим небом - Стенькин Василий Степанович - Страница 4

— Что ж, будем знакомы, Ермак Таров, — сказал Сергей Юльевич молодым баском. — Александр Петрович влюблен в вас...

— Вы виделись с ним? — спросил Таров, продолжая изучающе рассматривать собеседника.

— Виделись... Вообще-то мы с ним давние знакомые: вместе работали в Читинском совете рабочих депутатов. Он был председателем ЧК, а я заведовал организационно-агитационным отделом исполкома. После белогвардейского переворота наши пути разошлись... Садитесь, пожалуйста. О нем вы, наверное, все знаете?

— Да, многое он рассказывал о себе...

— Ну вот. А я тогда по решению партийной организации ушел в Витимскую тайгу. Полгода скрывался в охотничьих заимках. В феврале вышел из леса. Опять арестовали. Тут уж мне был бы конец, если бы не случайность. Генерал Бакшеев написал на моем деле резолюцию: «Подлежит уничтожению». Дело уничтожили, а меня освободили... Видите, иногда и тупоумие бывает полезным! Приехал я в Читу, там и встретился с Петровичем. Он поручил выехать в Верхнеудинск... Александр Петрович высоко ценил ваши услуги...

— Вы меня обижаете, Сергей Юльевич. Какие же услуги? Это наше общее дело...

— Тоже верно. Не обижайтесь: суть не в словах.

— Петрович не собирался возвращаться сюда?

— Пока нет. Сибирский областной комитет РКП (б) командировал его на Дальний Восток... Будем работать с вами. Не возражаете?..

В последних числах июня Тарова вызвал Зубковский. Ермак Дионисович, зная солдафонскую натуру полковника, представился ему по полной форме. Зубковский поднял тяжелые веки и угрюмо посмотрел на Тарова.

— Звонили из Читы, — сообщил он, — тебя атаман требует. Чего это ты так приглянулся его превосходительству?

Ермак Дионисович предпочел отмолчаться.

— Попутно, — продолжал Зубковский, — отвезешь пакет. Туда идет бронепоезд «Мститель», тебя захватит. Я договорился.

— Слушаюсь, господин полковник!

...Тарову уже не раз приходилось встречаться с атаманом, довольно часто навещавшим беспокойный «второй район». Чем ближе узнавал Ермак Дионисович своего покровителя, тем больше убеждался в том, что за маской любезности и развязности, которую Семенов напяливал на себя в Петрограде, скрывается злобной и мстительный человек.

Через Тарова проходили многие приказы и распоряжения Семенова. В них предписывалось «стирать с лица земли» целые села, «уничтожать поголовно» сотни крестьян только за то, что они как-то выразили сочувствие рабоче-крестьянской власти или накормили своего земляка-красного партизана.

Ермака Дионисовича настораживал и приводил в замешательство насмешливый взгляд Семенова. Казалось, атаман знает, кто такой Таров, и только до поры до времени терпит его. Иногда думалось: может быть, сам он не умеет скрыть своей жгучей ненависти к Семенову, и тот догадывается о его подлинных чувствах.

На этот раз Семенов был в добром расположении. Он принял Тарова попросту, пригласил сесть в кожаное кресло.

— Но, студент, однако, придется тебе переезжать в Читу. Ты надобишься мне.

— Всегда готов, ваше превосходительство.

— Одобряю твою готовность, — сказал Семенов и посмотрел на Тарова насмешливым взглядом. Ермак Дионисович спокойно выдержал взгляд атамана. — В одиннадцать часов состоятся переговоры с японцами, прибудет командующий японскими войсками в Сибири генерал Оой. Ты будешь за переводчика...

— Благодарю за доверие, ваше превосходительство.

В секретных переговорах участвовали Семенов, его ближайший помощник Башкеев, Маримото Оой и генерал-майор Огата — командир отряда японских войск в Забайкалье.

Речь шла о создании правительства Российской восточной окраины. Семенов добивался создания военной диктатуры. Разумеется, диктатором он рассчитывал стать сам. Японские политики в то время вели двойную игру: с одной стороны они всячески поощряли властолюбивые устремления атамана; с другой — принимали все меры к тому, чтобы не допустить образование какой бы то ни было твердой власти на Дальнем Востоке. Они полагали, что такая власть сплотила бы силы русской буржуазии и подорвала господство Японии. Они заигрывали и с Семеновым, и с Колчаком, тайно натравливая их друг на друга.

Переговоры закончились поздней ночью. Они привели к выяснению позиций сторон, как было записано в протоколе, и только Семенов был не очень огорчен неуспехом переговоров. Он тогда еще считал свое положение прочным и надеялся, что японцы рано или поздно примут его предложение.

— Никуда не денутся, согласятся: мы хозяева на своей земле! — самоуверенно заявил он, едва захлопнулась дверь за японцами.

Поутру Семенов с группой офицеров собрался ехать на станцию Андриановка. Через адъютанта он передал Тарову, чтобы тот следовал вместе с ними.

Экипаж бронепоезда встретил атамана и его свиту с должным почтением. В офицерском салоне приготовили стол. Семенов изрядно выпил и разговорился.

— Я приказал устроить большевикам баню в Андриановке. Не одно поколение будет помнить меня!

— А много там красных, ваше превосходительство? — спросил капитан Корецкий, служивший офицером особых поручений.

— Много. Полковник Степанов сосчитает. Боюсь вот, опоздали; главного представления уже не увидим. Я обещал приехать еще вчера, да неотложные дела задержали.

На станции Семенов потребовал верховых лошадей. Вскоре атаман и офицеры скакали к Тарской пади, где совершилась страшная трагедия...

В начале июля на станцию Андриановка был доставлен эшелон, состоящий из пятидесяти трех вагонов. В них находилось более полутора тысяч пленных красногвардейцев, партизан, крестьян и женщин с детьми, захваченных карательными экспедициями.

Жители пристанционного поселка слышали вопли и стоны людей, которых не переставали истязать даже перед смертью.

В полдень бородатые казаки выгнали группу пленных из первого вагона, связали попарно проволокой и погнали в сторону пади. Там обреченных на смерть людей заставили копать братскую могилу. Затем поставили на край ямы и скосили из пулеметов. Потом привели новую группу... Так в течение дня были расстреляны все. Страшно подумать, сколько безвинных людей было в тех пятидесяти трех вагонах. Ни плач детей, ни проклятия матерей не могли остановить руку убийц.

К приезду Семенова расправа была завершена. Но жуткие следы ее виднелись повсюду.

Атамана встретил полковник Степанов, долговязый верзила с длинной лошадиной головой.

— Докладываю, ваше превосходительство, согласно вашему приказ у красные бандиты и изменники ликвидированы!

— Благодарю за верную службу!

— Рад стараться, ваше превосходительство!

Вечером в зале ожидания станции были накрыты столы в честь атамана. Полковник Степанов, не омыв от крови руки, приветствовал высокого гостя верноподданической речью.

— На меня можете положиться, ваше превосходительство, — сказал он в заключение. — Злоба к большевикам не иссякнет во мне вовеки. Я не постыжусь признаться: ночь не сплю, коли за минувший день не прикончу хоть одного красного...

Семенов туг же снял с себя и повесил на шею полковника свою именную шашку.

— Вот, господа офицеры, достойный пример верности и доблести, коему вы обязаны подражать сами и воспитывать в таком духе своих подчиненных, — сказал атаман, отвечая на приветствие Степанова. — К нашему великому огорчению, у нас есть случаи, — продолжал Семенов, — когда казаки, срам сказать, попадают под влияние преступной агитации... Всех, кто перешел на сторону красных, я объявляю предателями, изменниками родному казачеству. Объявите мой приказ по казачьему войску и всему населению! Вместо бежавших будут призваны отцы и братья изменников, могущие носить оружие. Из семей возьмем заложников. В случае бегства к красным, будет расстрелян старший член семьи. Все бежавшие будут лишены земельных наделов, вычеркнуты из списков войска и при поимке расстреляны без суда. Мы должны быть беспощадными, господа офицеры! В рядах казачьего войска нет места жалости, гнилой и вонючей сентиментальности!