По законам волчьей стаи - Ростовский Андрей - Страница 34

Сколько в правоохранительных органах продажных и циничных сотрудников, обычному человеку даже представить себе сложно. Именно они, а их очень много, и бросают грязную тень компромата на наши доблестные органы.

Герман вспомнил своего закадычного приятеля, писателя и кинодраматурга Виктора Доценко. Судьба крепко потрепала этого хорошо известного российскому читателю и кинозрителю человека. В застойные годы он своим вольнодумством и жгучими, критическими произведениями здорово насолил государственным чиновникам. В итоге — негласный приказ компетентным органам: «позаботиться» об этой строптивой личности. И вот звонок в дверь. Ничего не подозревающий писатель открывает. На пороге незнакомая женщина, которая просит срочно позвонить по телефону. Будучи интеллигентным человеком, Виктор, конечно, позволяет, и женщина несколько минут ведет непринужденный разговор. Потом она просит попить воды, благодарит и уходит. А вечером к нему являются оперативники. Крутят Виктору руки и увозят на Петровку. Дальше дело знакомое: дурное дело не хитрое. Появляются невесть откуда свидетели, якобы слышавшие крики из квартиры писателя. Невесть откуда находятся улики из вещей потерпевшей, якобы обнаруженные у него дома. И наконец, сама потерпевшая в ссадинах и кровоподтеках, в изодранном платье, рьяно тыкающая пальцем в одного из представленных к опознанию. Кто этот один — нетрудно догадаться. Суд-медэкспертиза зафиксировала побои и подтвердила изнасилование. И вот злая, неприглядная для заключения 117-я статья. Суд вынес приговор — пять лет. Оттарабанил их наш горемыка от звонка до звонка. С достоинством прошел все трудности и лишения лагерной жизни.

Аналогичными примерами пестрела история государства Российского. Бывало такое и в дореволюционные времена, но в эпоху «красного террора» подставы и провокации стали самыми распространенными средствами в борьбе с неугодными и инакомыслящими.

И еще одна негативная мысль как знатоку человеческой психики не давала Герману покоя. Как не горько было сознавать, что львиная доля законопослушных граждан нашей многострадальной страны активно и явно не преступала закон вовсе не из-за моральных и этических соображений.

Причина была в элементарном страхе, обыкновенной трусости. Самой что ни на есть обычной, примитивной, человеческой трусости перед карающим мечом правосудия. Обыкновенным животным страхом перед наказанием.

И если представить воображаемую ситуацию, в которой каждому обывателю мужского и женского пола некий гетевский Мефистофель предложил бы взять чужое, то бишь украсть и при этом гарантировал бы полное отсутствие наказания, а также полную тайну о содеянном, неизвестно, ох как неизвестно, сколько бы законопослушных граждан отказались из-за морально-этических норм от пополнения своего кармана. Многие ли отказались бы от улучшения своего материального благосостояния за счет других людей?

Или, например, много ли «честных» людей, нашедших кошелек, решили бы вернуть его настоящему владельцу? Или сдать его, как предписывает закон, в надлежащие органы? Много? Вряд ли. А ведь это и есть преступление. Только оно чрезвычайно редко карается. Практически никогда.

И как можно относиться к этим лживым, закамуфлированным преступникам? Ведь это все гораздо более гнусно и подло, чем открыто и отчаянно совершать некие преступления, зная, что в любой момент можно понести за это заслуженное наказание. Не моральнее ли и справедливее честно именовать себя преступниками, смело называя вещи своими именами? Открыто играть с судьбой? Долгая полемика.

Герман размышлял, что же все-таки является более конкретной демагогией? Общепринятая мораль, так сказать, узаконенная? Или та, к которой волей-неволей приходишь путем умозаключения? А если еще учесть чиновников, должностных лиц, которые, пользуясь и прикрываясь своим служебным положением, берут взятки, воруют и попросту продаются, прикрываясь властью, данной народом, вершат свои грязные делишки? Совершают преступления и в большинстве случаев остаются безнаказанными. И вообще, если на эту проблему смотреть глубже, пусть кинет камень в вора и заклеймит преступника тот, кто в душе осознает, что ни разу в жизни не совершил маломальского преступления. Так много ли будет этих камней?

В чем же смысл и логика этого страшного умозаключения? Что общество сверху донизу, насквозь пропитано криминалом? И все практически являются преступниками? За единственной разницей — кто в большей, а кто в меньшей степени. Тогда, возможно, нет смысла искать аморального в преступной философии? И опираться только на то, что за каждым преступлением должно последовать наказание, исключив из общепринятых догм человеческого общества моральное клеймо? И с упоением ждать тех далеких, утопичных времен, когда сущность людей изменится и в мире будут царить справедливость, доброта и взаимопонимание? Да, не скоро, видно, наступят эти сказочные времена.

С такими рассуждениями можно глубоко увязнуть в трясинах сознания. Так в чем же суть? В чем истина? «А истина в вине!» — вспоминалось изречение Омара Хайяма. Это был весьма умудренный жизнью муж.

Герман откинулся в кресле и отхлебнул большой глоток терпкого вина. Потом еще один и задремал.

Самолет благополучно приземлился в аэропорту Шереметьево-2, где Германа с нетерпением ждали встречающие его друзья.

РОЖДЕНИЕ ГИБРИДА

Прошла неделя.

Герман оперативно разгребал ворох накопившихся дел, которых за время его отсутствия набралось немало.

Пятница. Вечер. Он притормозил свой «Мерседес» на проспекте Мира у входа в японский ресторан «Саппоро». Герман любил японскую кухню, состоящую в основном из морепродуктов. Но любил, не слепо подражая моде, а истинно уважая вкусовые качества, традиции приготовления, учитывая явную пользу для здоровья. В «Саппоро» Германа пригласил его хороший давний друг Феликс, лидер одной уважаемой в криминальной среде группировки, за отчаянный нрав носивший прозвище Чикаго.

Поднявшись в лифте на третий этаж, Герман вошел в зал ресторана, убранный в национальном стиле. Проследовав в дальний конец зала, он подошел к столу, из-за которого к нему навстречу поднялся атлетически сложенный молодой человек. На его симпатичном лице искрилась приветливая дружеская улыбка. Одет он был в дорогой черный костюм и стильную белую рубашку. Шею и запястья украшали массивные золотые украшения, подчеркивавшие его кастовую принадлежность.

— Приветствую тебя, дружище… — Они по-братски обнялись. — Совсем ты родную столицу забыл. Все по Парижам разъезжаешь. Почти французом стал. Ты хоть по-русски говорить не разучился?

— Да нет, братишка, у меня всего два родных языка — русский и русский блатной! Как поживаешь?

— Не жалуюсь, слава богу. Твоими молитвами, — шутливо ответил Чикаго и, приняв более серьезный вид, добавил: — Хочу представить тебе своего близкого, очень уважаемого человека. Арам. Вор. — Феликс указал на сидящего рядом крупного телосложения кавказца.

Тот привстал и протянул руку. На его угрюмом лице появилась добродушная улыбка.

— Ты, наверное, слышал про некогда легендарную «Волчью стаю», прогремевшую в семидесятых по Северному Кавказу?

Конечно, Герман хорошо помнил события, которые произвели фурор в Северокавказских республиках. Эта отчаянная банда, именуемая в народе «Волчья стая», прославилась исключительно тем, что выбивала огромные деньги у подпольных миллионеров, коих в южных регионах тогда развелось немалое число. Это были цеховики и подпольные предприниматели, которые, умело обворовывая государство, нажили себе немереные капиталы.

Тогда и пришла на ум отчаянным рецидивистам идея претворить в жизнь ленинский лозунг про экспроприацию экспроприаторов. Трусили они подпольщиков жестоко, используя весьма грубые методы, чем наводили панический ужас на всех местных миллионеров. Но в народе к ним относились хорошо и даже с уважением. Бедных они не трогали, и любой честный трудяга находился вне поля их интересов. «Новые экспроприаторы» работали с размахом. Трусили дельцов направо и налево. Орудовали четко и слаженно. О их набегах и похищениях ходили самые невероятные истории. Большие силы органов внутренних дел и комитета госбезопасности были брошены на борьбу с ними.