7 историй для девочек - Дюма Александр - Страница 36

XIII

Питомник для малолетних находился в одной из линий Васильевского острова. Кровные рысаки Карских домчали туда Лику в какие-нибудь четверть часа.

Взвинченная, с приподнятыми нервами, подъезжала она к приюту, но сразу «отошла» и перестала волноваться, едва только переступила порог знакомого убежища.

– Тетя Лика приехала! Тетя Лика! – услышала девушка, едва только успела позвонить у дверей квартиры, нанятой под приют князем, и тотчас же несколько пар крошечных детских ножек затопало по ту сторону дверей.

«Милые! – мысленно произнесла Лика и ее сердце наполнилось сладостно-нежным чувством, – хорошие вы мои ребятишки, как вы дороги мне!»

Дверь отворилась, и едва только Лика успела переступить порог большой светлой комнаты, как мигом была окружена шумной, веселой толпой детишек, преимущественно возраста от двух до шести лет.

– Тетя Лика! Холосяя! – Поцелуй меня, – пищал один голосок подле нее.

– И меня, и меня тозе, тетя Лика! – вторил ему другой.

– А гостинциков привезла, тетя Лика? – лепетала, бесцеремонно вскарабкавшись ей на колени, ее любимица четырехлетняя Танюша, прелестный, несколько болезненный на вид, голубоглазый ребенок.

И град детских поцелуев посыпался со всех сторон на приятно ошеломленную Лику. Она едва успевала отвечать на них.

Окруженная детьми, юная, разгоравшаяся от удовольствия, Лика сама казалась ребенком, старшею сестрою всей этой кишащей вокруг нее детворы. Она точно забыла в минуту все свои только что пережитые волнения и с удовольствием отдавалась тому светлому, чистому потоку, который подхватил и понес ее за собой. С улыбкой выслушивала она карапузика Федю, любимца Бэтси и Силы Романовича, о том, что «дядя Силя» опять прислал большущий ящик конфет.

– Они объедятся еще, пожалуй, Валерия Ивановна, – опасливо проговорила Лика, обращаясь к стоявшей тут же надзирательнице приюта.

– Не беспокойтесь, Лидия Валентиновна, – почтительно проговорила симпатичная пожилая девушка, умевшая удивительно гуманно и сердечно вести свою маленькую паству, – мы с няней зорко следим за этим.

– А Тане князинька куклу прислал. Покажи, Таня, куклу тете Лике, – командовал пучеглазый карапуз Федя.

Лика взяла в руки куклу, красивую, с эмальевыми глазами, до смешного похожую на саму Танюшу, долго рассматривала ее и хвалила к величайшему удовольствию ребят.

– А разве князинька не был еще сегодня? – спросила она вслед за этим.

– Нет, еще; – отвечал за всех бойкий вихрастый мальчик лет шести, с чрезвычайно умными и смышлеными глазенками, по имени Митюша, – но он еще придет, наверное. Он обещался приехать.

– Валерия Ивановна, отчего это у Митюши шишка на лбу? – спросила озабоченно надзирательницу Лика.

– Дерутся они, Лидия Валентиновна, – отвечала та, – ужасные драчуны, право, сил с ними нет!

– Ай-ай-ай! – произнесла, укоризненно покачивая своей белокурой головкой, Лика, обращаясь к детям, – вам стыдно драться, ребятки? Драться будете, любить не стану, – неожиданно пригрозила она.

В эту минуту дрогнул звонок в прихожей и вскоре рослая фигура Силы Романовича предстала на пороге.

– Дядя Силя! Дядя Силя! – с искренним восторгом вскричали ребятишки, и всей оравой метнулись навстречу вошедшему Строганову.

Маленькие питомцы приютта гораздо проще и менее смущенно относились к этому добродушному дяде Силе, как к более доступному по своей простоте их детскому понятию, нежели к самому директору приюта «князиньке», на которого смотрели с каким-то рабски-восторженным обожанием. Дядю «Силю» они любили, перед «дядей-князинькой» благоговели и точно чуточку боялись его.

Эти маленькие крошки инстинктивно понимали, что между ними и блестящим ласковым князем лежит целая пропасть. Зато, когда дядя Сила своими сильными руками подхватывал их и вскидывал на воздух, они визжали от удовольствия, теребили его за усы и за бороду и приходили в настоящий бешенный восторг от возни с ним. Чуткие сердечки детишек подсказывали им, что этот простой, сильный человек более родной им, более «свой» по духу, нежели все остальные.

И сейчас Строганов подвигался к Лике, облепленной, как мухами, со всех сторон детворой, вскарабкавшейся ему на плечи, на руки, державшейся за полы его сюртука, прильнувшей к нему с той беззаветной ласковостью, на которую способны только разве одни дети.

– Здравствуйте, здравствуйте, Сила Романович! – улыбаясь, приветствовала его Лика, – вы – точно Гулливер, шествующий в триумфальном шествии маленьких лилипутов. А вы поблагодарили дядю, дети, за присланные гостинцы и за игрушки? – спросила она свою расшумевшуюся команду.

– Не за что благодарить-то, – произнес своим добродушным басом молодой заводчик, – помилуйте-с, Лидия Валентиновна, чем богаты, тем и рады. Когда же и побаловать-то ребяток, как ни в раннем детстве? – со своей необычайно мягкой улыбкой закончил он, присаживаясь подле Лики и лаская детей.

– Да уж вы чересчур усердствуете в баловстве этом. Уж и не знаю, право, чем отблагодарить вас, Сила Романович! – говорила молодая девушка.

– Вот-вот. Только этого еще не хватало! Ведь самому себе этим удовольствие доставляю, а вы благодарить! Не ожидал я этого от вас! – махнул он обиженно рукою.

– Дядя Силя, а ты на елку к нам приедешь? – спросила самая крошечная девочка, приютившаяся на коленах Строганова.

– Беспременно! И елку вам пришлю, и игрушек пришлю целый короб.

– Большую? – захлебываясь от удовольствия, прошептала Танюша, и ее голубые глазки стали огромными.

– Вот этакую! – и Строганов разом подбросил чуть не под самый потолок обеих девочек, отчаянно завизжавших от радости.

– Вы очень любите детей, должно быть, Сила Романович? – спросила Лика.

– Я все живое люблю, Лидия Валентиновна, – серьезно произнес молодой заводчик, – и деток, и тварь всякую, и букашку. И не от доброты-с это, заметьте, а от жалости. Жалко мне всего такого. Беспомощное, маленькое, копошится, силенки мало… Ну, вот и притягивает меня к себе… От жалости этой самой, можно сказать, и судьбу свою опустил.

– Какую судьбу?

– Будущность. У меня папаша, изволите ли видеть, на этот счет строг. Отдали меня в гимназию. Ну-с, все это, как у людей, чинно-благородно, все, как следует. А я возьми, да и пристрастись к книгам разным, где про все этакое написано. Зоология там… Знаете, зверюшки, козявки всякие… Страх их люблю… Ну-с все прекрасно с первоначалу, учусь хорошо… Так и лезу вперед, так и лезу… А тут вдруг, как в пятый класс это перевели, тут тятенька и уприся: «не хочу, – говорит, – сына профессором видеть, дело заводское ухлопает, промотает, – говорит, – обдерут его как липку, доверенные и управляющие всякие, ежели он с книжками своими возиться станет и на соломе в бедности жизнь свою еще кончит, пожалуй. Не для того, – говорит, потом и кровью копил я, чтобы из за сыновней глупости фирма своего представителя лишилась». Дело, изволите ли видеть, у нас мануфактурное, чистоты и глаза требует, а уж чей глаз пуще хозяйского сбережет? Ну, так вот и стал я недоучкой, купцом, вместо профессора! – закончил он свою речь далеко не веселым, как показалось Лике, смехом.

– Ну-с, детвора! – внезапно встряхиваясь и выпрямляясь во весь свой богатырский рост, крикнул Сила Романович, – пора дяде Силе уходить. Пустите, ребятишки, скоро опять приеду. Мое почтение вам, Лидия Валентиновна, простите, что поскучали со мною на моих глупых рассказах, – произнес он, застенчиво улыбаясь и осторожно принимая в свою огромную руку нежную ручку Лики.

– Что вы! Что вы, Сила Романович! – поспешила произнести молодая девушка, – мне с вами поболтать большое удовольствие доставляет. Вы ведь хороший, простой, детишек вот как любите. Разве можно с вами скучать!

– Вот и спасибо вам, Лидия Валентиновна! – задушевным ласковым тоном ответил Строганов. – Век не забуду похвалы вашей! осчастливили вы ею меня, можно сказать. Такая, как вы, да вдруг…

– Какая же я такая, по вашему, особенная? – весело смеясь, произнесла молодая девушка.