Приключения 1968 - Жемайтис Сергей Георгиевич - Страница 10

Во-первых, он решительно отказался от пищи, и его стали кормить насильственным способом. Во-вторых, он в течение двух недель совсем не ложился спать. Все время он проводил на ногах, лишь изредка начиная прыгать и бегать по камере, как зверь, заключенный в клетку. В-третьих, однажды вечером его нашли висевшим в петле со слабыми признаками жизни. А спустя пять дней арестованный перерезал себе вену костью, выловленной из супа.

«Да, — думал директор. — Это невероятно. Это изумительно!»

И ему стало жалко несчастного арестанта. Он вдруг вознегодовал на прокурора. Сомнений нет. Дальнейшие испытания бесцельны. Впрочем, если господин прокурор сомневается, он может направить больного в специальную клинику и отдать его под наблюдение знаменитых ученых.

Как ни убедительно было мнение директора лечебницы, однако прокурор все-таки не согласился с ним и отдал распоряжение перевести преступника в бухскую клинику под наблюдение опытных психиатров.

Испытуемый был доставлен в Бух.

На седьмые сутки заключения в Бухе врачебный персонал клиники констатировал у Тер-Петросяна и признал умопомешательство анестетической формы, той формы душевного расстройства, когда человек теряет всякую чувствительность к боли.

Врачи решили применить к нему единственно оставшееся испытание.

Его привели в кабинет главного врача, раздели и поставили посреди комнаты. Он стоял спокойный и равнодушный ко всему, что над ним проделывалось.

Казалось, он никого не замечал, будто находился вне жизни. Ему приказали вытянуть руки. Он, словно сквозь сон, подчинился этому требованию.

Тогда врач взял со стола иглу и вонзил ее под ноготь больному.

Тот стоял по-прежнему неподвижный и равнодушный. Врач воткнул иголку в другой, третий, четвертый палец. Проделал то же самое на ноге. Больной будто не видел, не замечал ничего. Только по лбу у него катились крупные, торопливые капли пота.

Другой врач в это время внимательно наблюдал за зрачками испытуемого. Наукой установлено, что встречаются люди, обладающие огромной силой воли и способные колоссальным напряжением ее подавить в себе всякие внешние признаки переносимой боли, как бы велика и чудовищна эта боль ни была. И чтобы точно установить — чувствует ли человек боль или нет, нужно наблюдать за его зрачками. Если они остаются в нормальном состоянии — значит, болевого ощущения действительно нет. Если же человек скрывает переносимую боль, то зрачки у него расширяются.

И вот врач заметил, что зрачки у испытуемого расширились.

Реакция — налицо.

«Боже мой, — подумал врач, отворачиваясь от испытуемого. — Если этот человек действительно нормальный и действительно ощущает боль, то разве возможна такая чудовищная стойкость, такое хладнокровие?»

Опыт с иглами кончился. Врачи были в недоумении. Тогда было применено раскаленное докрасна железо. Снова главный врач уставился на зрачки, а другой приложил к оголенному бедру испытуемого железо. Запахло паленым мясом.

Опять зрачки расширились, но лицо оставалось спокойным.

— Бросьте, довольно, не надо, — приказал главный врач, смущенно отходя от больного и тяжело опускаясь в кресло… — Зрачки… Но это спокойствие, это равнодушие… Невероятно!.. Что обманывает — зрачки или лицо? Кто из них прав? Он или наука? Боже мой, такого случая еще не было никогда. Разве может нормальный человек вынести такую боль, не дрогнув ни одним мускулом?

Впервые за всю свою многолетнюю практику главный врач Буха усомнился в правильности научных данных. Зрачки и лицо. Что же это такое? Значит, наука ошибается?

Лицо нормального человека так не может играть!

Прокурор получил из министерства внутренних дел уведомление о том, что русское правительство просит выдать важного политического преступника Камо, ссылаясь на необычайную тяжесть совершенных им на территории Российской империи преступлений.

Министерство внутренних дел Германии уведомляло прокурора, что оно дало согласие на выдачу вышеупомянутого Тер-Петросяна и поэтому директор клиники должен сообщить свое окончательное мнение о состоянии здоровья этого лица….

21 сентября 1909 года под охраной немецких полицейских Камо был доставлен на пограничную станцию Вешен-Стрелково. Здесь его передали русским.

Немецкие социал-демократические газеты порицали германское правительство, которое испугалось русских жандармов и выдало им русского революционера, доведенного в германских лечебницах до сумасшествия. Газеты обвиняли правительство в отсутствии чувства человеколюбия и гуманности, утверждая, что Тер-Петросян будет казнен русским правительством. И в этом будет повинен министр внутренних дел, выдавший Тер-Петросяна.

Словом, Берлин был взбудоражен и смущен.

Тем временем Камо, закованный в кандалы, был доставлен под усиленным конвоем в Метехский замок и сдан под расписку начальнику тюрьмы.

В тот же день, по распоряжению главнокомандующего Кавказским военным округом, Камо был предан военно-окружному суду, который должен был его судить по законам военного времени, хотя в 1909 году Российская империя ни с кем войны не вела: «военное время» было придумано специально для того, чтобы беззаконие сделать законом.

— Наконец это чудовище в Метехском замке, — уведомил прокурора военно-окружного суда начальник жандармского управления.

Камо так и называли — «чудовище».

Следственно-судебная машина — тяжелая, неповоротливая во все времена — внезапно проявила удивительную подвижность. В Метех и обратно летели следователи, протоколы, телефонограммы, пока наконец не выяснилось одно неприятное обстоятельство, которое в первые дни не интересовало и не смущало никого: человек, заранее приговоренный к веревке, был, по-видимому, помешан. Вслед за этой неожиданностью для тифлисских властей последовала другая, еще более неприятная, чем первая.

В мае месяце министр внутренних дел писал наместнику на Кавказе:

Наместник на Кавказе граф Воронцов-Дашков ответил Столыпину:

В Метехском замке Камо оставался таким же, каким увезли его из Берлина. Он был то мрачным и неразговорчивым, то беспричинно смеялся, то удивлял служебный персонал своим спокойствием и неподвижностью, то внезапно начинал буйствовать. Пищи он не принимал и не замечал никого. Иногда им овладевал приступ бреда. Он кричал и ругался — ругался по-немецки, — очевидно уверенный, что находится еще в Моабите.

Для властей не оставалось никакого сомнения о том, что Камо — сумасшедший.

И тем не менее суд состоялся.

Когда в зал суда ввели подсудимого, председатель, взглянув на него, заинтересовался маленькой подробностью: у Камо на плече сидела птичка. Подсудимый косился на щегла и, улыбаясь ему, пытался прикоснуться щекой к птичьим перьям. Щегол, едва удерживая равновесие, с любопытством смотрел на необычайную для него обстановку.