Сильвия и Бруно - Кэрролл Льюис - Страница 27

Жук попытался, и мне показалось, что ему вполне это удалось.

— Вот и порядок. И скажи ей, чтобы она дала тебе немного той целебной мази, которую я вчера у неё оставила. И пусть она как следует тебя ею натрёт. Правда, у неё холодные руки, но ты уж потерпи.

Кажется, Жук при этих словах вздрогнул, потому что Сильвия продолжала уже более строгим тоном:

— Ну-ну, не будь таким привередой и не делай вида, будто лягушка недостойна чести натереть тебя мазью. Совсем даже наоборот, говорю тебе, это ты будешь ей весьма обязан. А если бы это была не лягушка, а жаба, как бы тебе понравилось, а?

Немного помолчав, Сильвия добавила:

— Ну вот, теперь можешь идти. Будь же хорошим жуком, и не задирай носа.

Тут началась эта неизбежная какофония пыхтения, жужжания и неугомонного тарахтения, как будто жуки всякий раз как собираются взлететь, обдумывают маршрут под звуки собственной музыки. В конце концов он оторвался от земли, и, совершив один из своих неуклюжих зигзагов, ухитрился ринуться прямо мне в лицо. К тому времени, как я оправился от неожиданности, маленькая Фея исчезла.

Я рыскал взглядом по сторонам в надежде разглядеть малютку средь травы, но её и след простыл — к тому же моё состояние «наваждения» совершенно улетучилось, а кузнечики вовсю застрекотали вновь; я понял, что моей Феи здесь больше нет.

А теперь самое время разъяснить тебе условие касательно кузнечиков. Они всегда прекращают свой стрёкот, когда поблизости появляется Фея — наверно потому, что она для них вроде королевы, во всяком случае не чета простому кузнечику, так что когда ты идёшь себе, а кузнечики вдруг перестают стрекотать, уж будь уверен — Фея где-то рядом.

Как ты понимаешь, дальше я отправился сильно опечаленный. Однако я утешал себя такой мыслью: «Как бы то ни было, а сегодня день чудес. Буду идти потихоньку, глядя себе под ноги, и, вполне возможно, набреду где-нибудь на ещё одну Фею».

Приглядываясь таким образом, я завидел какое-то растение с закруглёнными листьями, а в середине каждого листа были прорезаны странные маленькие дырочки. «Ага, листоед поработал», — беспечно отметил я: ты ведь помнишь, что я вполне искушён в Естественных Науках (мне, например, всегда удаётся отличить кошку от курицы с первого взгляда) — и я уже прошёл было мимо, как вдруг внезапная мысль заставила меня остановиться и повнимательнее приглядеться к этим листьям.

И тогда я весь затрепетал от возбуждения, ибо приметил, что эти дырочки слагаются в буквы; да-да, три выстроившихся в одну шеренгу листика несли на себе буквы «Б», «Р» и «У», а поискав ещё чуть-чуть, я обнаружил поблизости два листика с буквами «Н» и «О».

И тут мгновенная вспышка внутреннего света вновь высветила те минуты моей жизни, которые уже канули в забвение — те образы, которыми я грезил во время моего первого путешествия в Эльфстон, и, вновь затрепетав, я подумал: «Этим видениям суждено воплотиться наяву!»

На меня снова нахлынуло моё «наваждение»; я внезапно понял, что кузнечики больше не стрекочут, и твёрдо уверился, что Бруно должен быть где-то поблизости.

Да он и был тут как тут: я едва через него не перешагнул — ужасная потеря, будь Эльфы и Феи такими существами, через которые можно перешагнуть; по моему личному убеждению они сродни блуждающим огонькам, которых никому ещё не удавалось не то чтобы перегнать, но хотя бы настигнуть.

Вспомните какого-нибудь знакомого вам прелестного мальчика, у которого есть розовые щёчки, большие темные глаза и спутанные каштановые волосы, а затем представьте, будто он такой маленький, что без труда может уместиться в кофейной чашечке, и вы поймёте, что представлял собой Бруно.

— Как тебя зовут, малыш? — начал я самым что ни на есть приветливым тоном. А кстати, чего это мы начинаем разговор с маленькими детьми, непременно спрашивая их имя? Не от того ли, что воображаем, будто имя поможет нам увидеть их немного более взрослыми? Разве настоящего взрослого человека вы сразу же спрашиваете об имени? Как бы то ни было, а я почувствовал настоятельную необходимость узнать его имя; и так как он не отвечал на мой вопрос, я задал его вновь и погромче: — Как тебя зовут, мой маленький человечек?

— А тебя как зовут? — спросил мальчик, не поднимая головы.

Я охотно назвал ему своё имя, ведь он был слишком мал, чтобы на него можно было сердиться.

— Ты Герцог Чего-нибудь? — спросил он, на секунду взглянув на меня, а затем вернулся к своему занятию.

— Я вовсе не Герцог, — ответил я, немного стыдясь в этом признаться.

— Ты такой большой, как два Герцога, — сказало маленькое существо. — Тогда ты, наверно, какой-нибудь Лорд?

— И не Лорд, — ответил я, стыдясь ещё сильнее. — У меня нет никакого титула.

Мой Эльф, казалось, решил, что в таком случае со мной и разговаривать не стоит: он преспокойно продолжил вырывать цветы из земли и ломать руками их стебли, словно меня не было вовсе.

Спустя пару минут я попытался вновь:

— Пожалуйста, скажи мне, как тебя зовут?

— Бруно, — без промедления ответил малыш. — Почему же ты раньше не говорил «пожалуйста»?

«Как будто мы снова в детской, и мне дают наставления», — подумал я, бросая взгляд сквозь долгую череду лет (целую сотню, если хотите) на то далёкое время, когда я и сам был ребёнком. Но тут мне в голову пришла забавная мысль, и я спросил его:

— А ты, случаем, не один их тех Эльфов, что учат детей хорошим манерам?

— Да, иногда мы этим занимаемся, — сказал Бруно, — только это ужасно скучно! — Говоря так, он яростно разорвал цветок анютиных глазок надвое и тут же растоптал его.

— А что ты делаешь здесь, Бруно? — спросил я.

— Порчу Сильвин садик, — охотно объяснил малыш. И, продолжая всё так же вырывать цветы, он забормотал себе под нос: — Дурацкое занятие... Вместо того чтобы отпустить меня поиграть сегодня утром... Говорит, что я должен сначала закончить уроки... Уроки, ничего себе! Сейчас ты у меня позлишься!

— Не нужно этого делать, Бруно! — вскричал я. — Ты разве не знаешь, что это называется «месть»? А месть — это дурная, отвратительная, опасная штука!

— Месть? — переспросил Бруно. — Место? Это место безопасное, зато скоро станет отвратительным.

— Нет, не место, — принялся объяснять я. — Месть.

— Ага, — ответил Бруно, широко раскрывая глаза, но не отваживаясь повторить слово.

— Ну же, Бруно, скажи-ка это слово, — весело настаивал я. — Месть! Месть!

Но Бруно только вскинул свою маленькую головку и заявил, что не может, что у него рот другой, неподходящий для таких слов. Я не удержался от смеха, и мой маленький приятель сразу же надулся.

— Прошу прощения, не обращай на меня внимания, малыш! — сказал я. — Не могу ли я помочь тебе в твоём занятии?

— Пожалуйста, помоги, — сказал Бруно, утешившись. — Только мне хочется придумать что-нибудь такое, чтобы она разозлилась ещё сильней. Ты даже не представляешь, как трудно её разозлить!

— Выслушай же меня, Бруно, и я научу тебя одной замечательной мести!

— А это будет что-то такое, что её наверняка разозлит? — спросил Бруно, и глаза у него загорелись.

— Да, кое-что такое, что её наверняка разозлит. Для начала мы повыдергаем в её саду все сорняки. Погляди-ка, сколько их на этой стороне — совершенно скрыли собой цветы.

— Но это же её не разозлит! — возмутился Бруно.

— Затем, — продолжал я как ни в чём не бывало, — мы польём вон ту возвышающуюся клумбу. Не видишь разве, какая она сухая и пыльная?

Бруно пытливо посмотрел на меня, но на этот раз ничего не сказал.

— А после этого... — добавил я. — Видишь ли, дорожки нуждаются в небольшой расчистке, и я думаю, что тебе стоило бы посрезать вон ту крапиву — она так близко подобралась к садику, что совершенно загораживает...

— Да что ты такое говоришь? — не в силах был дальше сдержаться Бруно. — Всё это её нисколечко не разозлит!

— Разве? — с невинным видом поинтересовался я. — И наконец, давай-ка выложим землю вон теми разноцветными голышами — просто чтобы разграничить клумбы с разными цветами одну от другой, понимаешь? Будет выглядеть — просто загляденье!