Линия судьбы - Рощина Наталия - Страница 24

— Заткнись! Осмелела? Что сделало тебя такой смелой? — заорал Широков.

— То же, что долгие годы делало меня трусливой — материнская любовь. Это не похоть — не путай. Хотя кому я это говорю…

— Сука! — и одновременно с раскатистым рыком на голову Веры Васильевны обрушился град ударов. Она присела, скрестила руки, стараясь хоть как-то прикрыться. Но удары сыпались с невероятной скоростью и силой, щедро приправленные матерной бранью: — Неблагодарная сука! Ты не смеешь так разговаривать со мной! Ты столько лет достаешь меня, тварь! Сумасшедшая идиотка!

В первый момент Ксения остолбенела. Она стояла с широко раскрытыми от ужаса глазами, чувствуя, как немеют конечности, а глаза отказываются верить в то, что очевидно. Но состояние ступора вскоре сменилось возникшей ответной яростью. И не помня себя от страха за мать, возненавидев насилие, которое она молча принимала, Ксения бросилась на отца. Она повисла на нем сзади, схватив его за шею. Не зная, что будет дальше, она старалась помешать отцу обрушивать на мать новые удары. Ксения душила его, пыталась укусить. Ей это удалось, Широков взбесился еще больше, попытался сбросить с себя Ксению, а Вере Васильевне принялся наносить беспорядочные удары ногами. Она упала на пол в тот момент, когда Ксения бросилась на ее защиту, и теперь закрывала голову руками, уворачиваясь от болезненных ударов. У нее не осталось никаких мыслей, только желание отключиться, чтобы не чувствовать больше ничего, ничего и никогда. Вера Васильевна до крови закусила губу. Она не хотела издать ни единого звука в ответ на жуткую боль в голове и брюшной полости. Боль была настолько сильной, что Вера Васильевна находилась в состоянии, близком к обмороку. Она не хотела открывать глаза. Не осталось ни желания жить, ни стремления к смерти. Полная отрешенность к происходящему, словно бы ее это вовсе не касалось. Ее «я» раздвоилось, одно наблюдало за разрушающей яростью мужа, другое не могло поверить, что это реальность, а не дурной сон, и ни в одном не осталось никаких человеческих чувств: ни ненависти, ни любви, ни страха, ничего.

— Оставь ее, сволочь! Скотина! Ненавижу! — Ксения не ожидала, что ярость сделает ее настолько сильной. Она испытывала ненависть, делающую ее сильнее, бесстрашнее.

Широков на время оставил корчившуюся от боли жену и теперь старался сбросить с себя намертво вцепившуюся в него дочь. Но ее тонкие руки не поддавались, и тогда Широков изо всех сил припечатал Ксению спиной к стене.

В тот же миг ее руки разжались, а она сама медленно опустилась по стене на пол. Рядом раздался звук бьющегося стекла — Ксения зацепила рукой вазу.

— Получай, защитница! Получай! — Широков переключился на дочь.

Он выглядел ужасно, с каждой секундой теряя человеческий облик. Он уже не мог остановиться. Ярость застила его разум. Широков хотел только одного — бить, приносить страдания, видеть, как извиваются, корчатся от боли две неблагодарные сучки. Здравые мысли покинули его, не выдержав натиска безумной ярости. Насилие приносило ему колоссальное удовольствие, а думать о последствиях он сейчас был не в состоянии. Будущее уже не имело смысла. Оно потеряло его и больше не интересовало Андрея Александровича. Широков выливал всю многолетнюю обиду, вкладывая ее в удары, которые безответно принимала Ксения. Она была в состоянии обморока и не пыталась защищаться. Это еще больше распаляло Широкова. Кто знает, сколько бы он еще избивал ее почти безжизненное тело, но в какой-то момент он потерял способность видеть. Все окружающее пространство на миг взорвалось и засветилось яркой, ослепляющей вспышкой. Потом размытые предметы погрузились в темноту и, медленно выплывая из нее, становились красными. Затылок раскалывался от резкой боли, а по лицу со лба потекло что-то теплое. Широков дотронулся ладонью до щеки и увидел, как пальцы окрасились в красный цвет. На ощупь это была теплая, липкая жидкость. Широков не сразу понял, что это его собственная кровь. Ее созерцание мгновенно отозвалось в организме тошнотой. Она быстрой волной поднялась изнутри, и Широкову стоило немалых усилий побороть ее. Оглянувшись, он увидел едва стоявшую на ногах жену. Пошатываясь, она держала в руках что-то вроде палки, присматриваться он не мог. Широков попытался что-то сказать, но ему это не удалось. Губы отказывались разжиматься. Проведя по ним языком, он тяжело задышал. К боли в голове снова добавилось неприятное ощущение дурноты.

— Сука, — прошептал Широков, стараясь не потерять равновесие.

— Сделай только шаг, и я убью тебя, — едва слышно ответила Вера Васильевна.

— Сумасшедшая, вызывай «скорую». Я истекаю кровью, — вид собственной крови пугал его.

— Нет, не вызову, — пошатываясь, Вера Васильевна прищурилась: сейчас ее больше заботила Ксения. Она лежала без движения на полу, раскинув руки. В уголке ее полуоткрытого рта запеклась кровь. Вера Васильевна с ненавистью взглянула на мужа. Комнаты больше не существовало — ни стен, ни потолка, ни пола. Кусок пространства, в нем мать видела перед собой человека, который принес боль ее ребенку. Это был враг, ненавистное создание, и его жизнь не значила для Веры Васильевны ничего. Она должна остановить его раз и навсегда. Все зашло в тупик. Хотя выход есть. Она сделает последний шаг навстречу освобождению и навсегда забудет ощущение страха, с которым прожила столько лет. Она готова.

Широков сжимал виски руками, наблюдая за женой. Он вдруг понял, что натворил. Никто не станет скрывать то, что произошло в этой квартире. Эти две сучки с удовольствием избавятся от него, опозорив на весь город. Этого нельзя допустить. Широков обрел способность мыслить и, едва превозмогая боль, произнес:

— Все, квиты. Давай остановимся на этом.

— Нет, — усмехнулась Вера Васильевна. Ее губы застыли в кривой улыбке, а в глазах — решимость. Она тоже почувствовала изменение в настроении мужа и презрительно плюнула ему в лицо.

— Ты что?! — снова взревел он, но боль в голове становилась все более невыносимой и делала его неспособным ни нападать, ни защищаться.

— Я решила изменить свою жизнь. Я освобожу себя и дочь от тебя раз и навсегда. Только так, только так.

— Верка!

— Молчи, — прохрипела она и крепче сжала в руках скалку, которую взяла на кухне, увидев, как Широков избивает Ксению. Она не знала, откуда взялись силы дойти до кухни и обратно. А потом оставшиеся она вложила в удар. Широков едва держался на ногах. Теперь они были на равных.

Вера Васильевна закусила губу и стала примеряться, чтобы нанести последний удар. От него это животное не должно было оправиться, а там будь что будет. Широков видел, как над его головой снова что-то взметнулось вверх, и в этот момент воздух разрезал крик Ксении:

— Не-ет! Мама, не надо!

Вера Васильевна медленно перевела взгляд на дочь. Она ужаснулась ее бледности и выражению страха, застывшего в ее глазах. Этот крик дочери отнял у обезумевшей женщины последние силы. Вера Васильевна виновато улыбнулась, выронила скалку и, как подкошенная, рухнула на пол. Рядом присел Широков, продолжая сжимать виски руками. Он то и дело смотрел на свои окровавленные руки и снова прижимал их к разрывающейся от боли голове.

Ксения медленно поднялась и, держась за стену, стала пробираться к коридору. Голова кружилась, открывая глазам невероятную картину перемещения пола, потолка. Они вдруг поменялись местами, и, кажется, стены собирались обрушиться на нее всей своей тяжестью. Ксения закрыла глаза и на ощупь пробиралась дальше. Там стоял телефон, и к тому же кто-то уже два раза позвонил в дверь.

— Ксения, не открывай, — раскачиваясь от боли, произнес Широков. — Не открывай, слышишь. Я больше никого не трону. Никогда, клянусь…

Но она не собиралась слушать его и молила Бога, чтобы тот, кто звонил, не отошел от двери. Дрожащими руками она открыла ее и увидела на пороге застывшего от ужаса Гошу.

— Ксеня! Что случилось? — Он подхватил падающее тело и, наклонив голову к ее губам, услышал:

— Он едва не убил нас. Вызови «скорую», вызови ми… — Голова Ксении безжизненно повисла.