Линия судьбы - Рощина Наталия - Страница 17

— Честно говоря, да.

— Девочка моя, как же мне все объяснить? Я так хочу, чтобы ты поняла, не осудила.

— Я постараюсь, мам, — Ксения положила руку поверх маминой, но та осторожно освободилась от этого проявления нежности.

— Да, да, попробуй, попробуй, — скороговоркой сказала она, поднялась и подошла к окну. Зеленые деревья, освещенные горячими солнечными лучами, величаво стояли, молчаливо наблюдая за людской суетой. Энергия исходила из каждого трепещущего под порывами легкого ветра листка, из каждой колышущейся травинки на еще сочных газонах. Вера Васильевна любила это время года, когда все было в самом расцвете. Пройдет одна-две недели, и беспощадное солнце, недавно дарившее жизнь, начнет высасывать влагу из всего, что сейчас благоухает под его лучами. Обернувшись, Вера Васильевна оперлась о подоконник и продолжила говорить более твердым голосом.

— Я никогда не любила твоего отца… До встречи с ним любила другого и, поняв, что мы никогда не сможем быть вместе, решила не жить вовсе. Я знала, что не смогу без него стать счастливой. Так и вышло. Я ни одного дня не была счастливой. Только когда поняла, что беременна, что-то промелькнуло успокаивающее, убаюкивающее, что-то, дающее надежду. Но это была лишь моя радость. Андрей не хотел разделить ее со мной. Он странный человек, наверное, не меньше, чем я сама. Жуткий союз эгоизма, равнодушия и страха перед будущим, — Вера Васильевна говорила, говорила, а Ксения слушала, боясь пошевелиться. За долгие годы первая исповедь. Первый разговор, в котором они на равных. Во многое трудно было поверить, но, кажется, мать решила рассказать обо всем без утайки, без прикрас. Она устала носить это в себе. Ксения слушала, думая, что вряд ли бы выдержала двадцать пять лет ада, от которых мама слово за словом освобождалась. Теперь многое становилось понятным. Перед Ксенией была больная, измотанная сознанием собственной неполноценности и несостоявшейся судьбы женщина. Она словно жила на острове, на который попала еще в молодости, и ничто не могло вернуть ее на большую землю. В какой-то момент она перенесла все свои чаяния на Ксению. Однако Вера Васильевна не всегда могла сформулировать свои желания и требования к дочери. Она хотела для нее счастья, понимая, что для себя его ждать уже давно нет смысла. Но с некоторых пор ее съедала ревность. Осознавая, что так и не стала для дочери авторитетом, примером, Вера Васильевна впала в состояние безразличия. Все это она пыталась объяснить ошарашенной ее признаниями Ксении. Стрелки часов отсчитывали час за часом, но обе не замечали времени. — Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь страдала так, как я. Это выше человеческих возможностей. Хуже того, в какой-то момент ты перестаешь быть человеком и превращаешься в существо, лишенное эмоций, желаний. Поэтому я не позволю отцу помешать твоему счастью. Скажи одно: ты действительно любишь Игоря или просто бежишь из этого дома?

— Люблю, — тихо ответила Ксения.

— Хорошо, очень хорошо. Тогда сделаем так. Окончи университет и поступай так, как велит твое сердце.

— Целый год, мам. Целый год! — взмолилась Ксения. — Мы хотим пожениться сейчас, а не через год. Мамочка, так долго ждать больше нет сил!

— Для того, чтобы стать женой, не обязательно начинать со штампа в паспорте, — пристально глядя дочери в глаза, сказала Вера Васильевна. В этот момент она вспоминала себя, ту себя, которая была молода, красива, любила Антона и была готова ради него на все. Тогда она не видела в запретных желаниях ничего зазорного. Увидев, как два ярких пятна вспыхнули на скулах дочери, она поспешила перевести разговор на другую тему: — А за этот год отцу придется смириться. Это его стиль. Он поймет, что ты уверена в своем выборе, и сдастся. Для таких, как он, важно ощутить силу, понимаешь?

— Наверное.

— Вот и хорошо. Кстати, а мать Игоря знает о ваших планах?

— Да.

— И что же!

— Она только за. Она очень хорошо ко мне относится, мам.

— Я уже давно это поняла, девочка моя. Любовь Ивановна давно стала твоим кумиром, — грустно сказала Вера Васильевна. — Ну, не пытайся оправдываться. Я действительно не пример для подражания. Я всегда смотрю на происходящее, сняв розовые очки. Все. Мне больше нечего тебе сказать. Береги свое чувство, милая. Первая любовь никогда не проходит бесследно. Пусть она останется с тобой навсегда, принеся счастье, или, по крайней мере, не нанесет глубоких ран, не оставит шрамов в душе. А вообще никогда не открывайся мужчинам до конца. Послушай свою мать. Это поможет тебе избежать многих разочарований. Воспринимай каждого мужчину, который окажется на твоем пути, как гостя в твоем сердце. Только как гостя, а не хозяина. Тогда можно избежать фатального…

— Мам, о каких мужчинах ты говоришь? — улыбнулась Ксения. Многое, сказанное матерью сегодня, она приняла как откровение. Некоторые вещи отчаянно недопонимала. — Мне никто не нужен, кроме Гоши. И как можно рожать детей от человека, к которому не испытываешь глубокого чувства? Ведь если он гость, значит, нужно ждать хозяина.

— Там, где есть хозяин, всегда появляется слуга.

— Но это не относится к любви, — горячо настаивала Ксения.

— Милая моя девочка, наивная моя девочка, счастливая моя. Ты чиста и наивна. Дай-то Бог, чтобы ваши чувства с Игорем остались на всю жизнь. А жизнь — она долгая… — Произнеся эту фразу, Вера Васильевна подошла к дочери и, наклонившись, поцеловала ее в лоб. Пристально посмотрела на нее, еще раз удивившись, как мало у них внешнего сходства. — Надеюсь, и жизнь у тебя сложится иначе.

Ксения поняла, что мать произнесла вслух окончание своей мысли. Все было ясно. Теперь, как никогда, Ксения испытывала жалость к матери, так и не познавшей настоящего счастья, отчаянно цеплявшейся за неудавшуюся жизнь, полную ошибок, унижений, слез. И даже ее, Ксении, появление на свет не сделало ее хоть чуточку счастливее.

— Мам! — окликнула ее Ксения, увидев, как та собралась выйти из ее комнаты. — А почему ты не ушла от отца? Почему ты продолжаешь жить с ним?

— Почему? — Вера Васильевна прижала руку к горячему лбу, закрыла глаза. Она сразу оказалась лицом к лицу с Андреем, бросившим ей страшные слова: «… подрежу крылышки твоему ангелочку». Страх за судьбу дочери всегда преследовал и будет преследовать ее. Нет, она никогда не сможет рассказать дочери всей правды, она слишком жестока для нее. Значит, та никогда до конца не сможет понять ее. — А это мой маленький секрет.

— Секрет? Значит, что-то осталось недосказанным? — удивилась Ксения.

— Да, милая. Я оставила за собой единственное право — молчать о том, что может сделать кого-то еще более несчастным, чем меня. Жаль, что в молодости я не следовала этому правилу, — увидев, что дочь хочет снова что-то спросить, предупреждающе подняла руку. — Все, довольно расспросов. У меня снова разболелась голова. Все, все, я не могу исповедоваться так долго. Главное, я дала тебе понять, что я на твоей стороне. Я всегда была и буду на твоей стороне, даже если ты окажешься не права.

— Спасибо, — ответила Ксения, чувствуя, что сейчас расплачется. — Только ты не волнуйся, пожалуйста, из-за меня. Со мной все будет в порядке. Тебе нельзя волноваться.

— Что? — Вера Васильевна поняла, что сказала слишком много такого, отчего ее дочери будет совсем неуютно рядом с ней. Теперь девочка будет бояться нервных срывов, истерик, необъяснимого поведения, пристальных взглядов. — Не усугубляй. Если я окончательно не сошла с ума за эти двадцать пять лет, ничего мне больше не грозит. Поняла?

— Да, — тихо произнесла Ксения, чувствуя, как дрожит нижняя губа, но Вера Васильевна погрозила ей пальцем, и Ксения улыбнулась, сдерживая подступающие слезы. — Не буду, не буду.

— Я выплакала океаны слез за тебя и еще на два поколения вперед. Тебе остались только улыбки. Помни об этом, — на ходу обронила Вера Васильевна и быстро вышла из комнаты.

Гоше было трудно смириться с тем, что Ксения просила ждать еще год. Он давно представлял, как устроит последний мальчишник перед свадьбой и похвастается перед однокурсниками женитьбой на такой девушке. Снова все откладывается. Это казалось настолько несправедливым, что лицо Гоши застыло, выражая грусть, к которой примешивалось оскорбленное достоинство.