Тринадцать способов умереть - Рощин Валерий Георгиевич - Страница 22

– Свой срок!.. – прошептал Максим, вытирая рукавом летного комбинезона мокрый подбородок. – У меня дел по горло на родине, девушка красивая ждет… А он: свой срок!..

Мужик промолчал, но по смуглому лицу, испещренному глубокими оспинами, пробежала ухмылочка.

Вертолетчик не унимался:

– А сбежать отсюда кому-нибудь удавалось?

Ложка соседа на миг застыла против раскрытого рта. Торопливо и шумно выхлебав ее содержимое, смачно причмокнув губами и облизав столовый инструмент, он кивнул на противоположный край поля:

– Вон тама лежат беглецы. Аккурат четверо за те полгода, что здесь батрачу. Всех поймали и казнили прилюдно. И бечь отсюдова некуда – сто верст до ближайшего селения. Так што, не советую, паря – выкинь затею из дурной башки. Да и зима нонче на дворе, а не лето…

– Понятно. А ты, стало быть, доволен здешней жизнью и до конца дней в этой рощице обосновался?

– Можа и так. Тебе-то што?

– Да нет, ничего… Просто любопытствую.

Доедали молча. Затем, решив изменить тактику, Скопцов осторожно поинтересовался:

– Гляжу, вояк в здешнем лагере полно – военнопленных, вроде меня. А ты, вроде и не похож на служивого. Тебя-то как сюда угораздило?

– Тута не одни вояки. Тута полный ассортимент: и проданные в рабство, и насильно угнанные деревенские – кто родовым старейшинам особливо не нравился, и долги некоторые отрабатывают… Всякие, в общем.

– А ты?

– Я тута случайно. Ну, што пристал?! Не вояка я. Не вояка!..

Выпив последний глоток пресного варева, пилот снова промокнул губы и принялся осматривать топтавшийся с тарелками контингент…

На краю кособокого поля собралось около сотни человек. Серые усталые лица с потухшими взорами; сгорбленные тощие фигуры; грязная, засаленная одежка; неуверенность и страх, сопровождающие любое движение… Многие из тех, что были помоложе, носили полинявшие, дырявые камуфляжки – кто куртки, кто брюки с оттопыренными боковыми карманами. Однако ничего армейского в поведении этих людей не оставалось. Представители же старших поколений и подавно на военных не походили.

– А для чего мы… рыхлим-то это чертово поле? Траву и комья молотим? – сызнова обратился он к закончившему обед рябому.

– Сев в начале марта начнется. Вот и молотим. Готовим, значится, почву загодя…

– Сев?.. – изумленно вскинул брови Максим. – И чего же будем сеять?

– Известно чего… Коноплю. Вот прогреется почва-то, хотя б до плюс восьми и зачнем. Зараз пойдут в ход семена…

Договорить ему не позволила зычная команда одного их охранников к продолжению работы. Все мужчины тотчас закончили короткий перерыв и стали разбредаться по вспаханному склону.

Вздохнув, отправился к своей крайней делянке и майор Скопцов…

Рабочий день в поле продолжался до наступления сумерек. Уже при сером небе и разрезавших потемки лучах двух прожекторов, расположенных на невысоких столбах у самой опушки, охранники пересчитали заключенных, по одному заталкивая их прикладами автоматов в узкую калитку в заграждении из колючей проволоки.

Усталый народ потихоньку собирался в центре лагеря, возле большой землянки. Землянка соседствовала с длинным бараком без окон, и возле нее обычно вкусно пахло едой. Вот и сейчас здесь раздавали ужин – по куску серого хлеба. Недалеко от раскрытой двери стоял жбан с кипятком желтоватого оттенка. Этот «чай» разливали по все тем же немытым тарелкам…

– И это все? – жадно откусывая чуть не половину причитавшейся порции, справился у Рябого майор.

– А ты што же думал – тебя сюды поправляться доставили? Жирок завязывать? – нехотя отвечал тот.

Максим скептически покачал головой:

– Долго я не протяну на таком рационе.

– Енто где ж ты служил-то ране, што к разносолам успел привыкнуть?

– Почему к разносолам? К обычной, нормальной пище!

– Тута и обычной не дождешься. Бери и ешь, што дают…

После ужина Рябой неожиданно куда-то исчез. А спустя четверть часа пилот заметил знакомую сутуловатую фигур, идущую от деревянного дома, что соседствовал по другую сторону от «столовой» с самым большим и загадочным строением поселения – длинным амбаром без окон.

– Дзили! Квелани дзинавс! – послышался повелительный голос.

От того же домишки, вероятно, отведенного для охраны шагал широкоплечий, коренастый грузин.

– Это кто? – спросил вертолетчик.

– Леван. Начальник лагеря – очень строгий человек, – трусливым шепотом отвечал Рябой.

Вот тогда-то в голове летчика и промелькнула мысль: а не напрасно ли я откровенен с этим подозрительным сутулым мужиком?

Однако вслух продолжал играть в просточка:

– И что он предлагает? Добавку?

– Спать всем приказывают, – буркнул тот. – Пошли. Имеется в нашей норе одно свободное местечко – определю. – А, подведя новичка к одному из жилищ, посоветовал: – Нужду справь загодя – до утра не выпустят, хоть лопни…

В темном чреве сырой, насквозь промерзшей землянки разглядеть что-либо было невозможно. Споткнувшись и тихо выругавшись, Макс нащупал руками деревянный настил, лежащие на нем рваные тощие матрацы, уже копошившихся и устраивающихся на ночлег людей…

– Сюды иди, – снова послышалась команда знакомца. – Вот тута с краю место для новеньких. Но поимей на вид – самое холодное! Приведут других – тогда переберешься поближе к середке.

Накидав на себя какое-то тряпье, отвратительно вонявшее потом и плесенью, Скопцов долго не мог согреться – ворочался и слушал доносившиеся снаружи голоса охранников, лай собак… Видел фонарный луч, плясавший по бревенчатым стенам, когда кто-то заглянул к ним в землянку и пересчитывал «постояльцев» по головам…

Затем толстую деревянную дверь захлопнули и заперли снаружи на засов; голоса стихли, а Максим все ворочался и ворочался. В голову лезли неприятные мысли об очкастом следователе, пообещавшем появиться здесь ровно через неделю с тем, чтобы выслушать ответ на свой единственный вопрос: согласен ли он сотрудничать с грузинской разведкой?..

А к середине ночи мыслями завладела милая Александра, и он не заметил, как провалился в крепкий сон…

Несколько дней, приходя в свою обитель из штаба или с аэродрома, Максим никуда не отлучался и на звонки в дверь не реагировал – на душе было столь скверно, что видеться не хотелось ни с приятелями, ни с кем из доброго десятка знакомых девиц.

Однако нежданно-негаданно, на помощь пришел Главнокомандующий Авиации. На утреннем полковом построении Скопцова и еще пятерых капитанов – его однокашников, вывели из строя и, зачитав приказ Главкома о присвоении очередных званий, вручили каждому майорские погоны…

Штаб-квартира дружеских попоек оставалась прежней – в матерых застарелых холостяках числился один Максим, и приятели, как всегда, направились дружной кампанией через магазин в его «берлогу». Жены еще и понятия не имели о радостном событии, когда шестеро летчиков, кряхтя и чертыхаясь, тащили на четвертый этаж полный ящик водки с двумя сумками набитыми простенькой, непрезентабельной закуской.

Наскоро вывалив в тарелки консервы и квашенную капусту, крупно построгав колбасу и соорудив экстравагантные бутерброды под названием «Отказ гидросистемы» – кусочки хлеба, обильно смазанные горчицей и покрытые ломтиками малосольных огурцов, они побросали в граненые стаканы новые, теперь уже большие звезды. Наполнив традиционные, двухсотграммовые емкости до краев вожделенным русским напитком и звонко стукнув ими друг о друга, новоиспеченные молодые майоры, стоя, залпом приняли первую порцию.

Начало не дюжинной пьянки было положено славное. Все складывалось замечательно, но…

Через два часа в дверь забарабанила Лешкина жена Галина:

– Что притихли, ироды? Я же знаю, где вас искать – алкаши чертовы. У всех мужья как мужья, а эти опять вакханалию учинили! И опять на верном месте – в своем волчьем логове! Открывайте немедля! Лешка, зараза, сколько раз предупреждала!? Убью, гад!