Галоши счастья - Рощин Михаил Михайлович - Страница 3

Хустен. Раз в неделю позволишь себе съесть жа­реного цыпленка, и что? Я старый заслуженный пенсио­нер, я сорок пять лет на трамвае, и что? Никто не хочет заниматься своим делом!

Учитель (ест). Позвольте, как – никто не хочет?

Нэф. Дядюшка Хустен, вы сидите ровно двенадцать минут, и ваш цыпленок почти готов.

Хустен. Мне лучше знать, сколько я сижу! Я жду целый час, и что?

Штоп (проходит, нервно). Нет людей, дядюшка Ху­стен, нет людей! (Марии.) Где Ганс, а? Где он?

Мария. А почему вы у меня спрашиваете?

Штоп уходит.

Хустен. Вот именно! Нет людей! В прежние вре­мена…

Учитель. Простите, в какие такие прежние?

Хустен. Ни в какие! Я сорок пять лет на трамвае, и что? Мария! Еще кружку!

Полицейский (Марии). Как сверкают сегодня твои глазки!

Мария. Ах, полицейские комплименты! (Несет пиво.)

Урсула (бормочет). Дело было в Копенгагене, на Восточной улице, недалеко от старой Королевской пло­щади…

Учитель. Нет, все-таки – в какие это прежние?

Мария. Дядюшка Хустен имел в виду совсем ста­ринные времена, еще те! Не правда ли, дядюшка Хустен?

Нэф. Королевские? (Фехтует шампуром.) Трам-бам! Трам!

Учитель. Я, слава богу, учитель истории и знаю все времена. Дату, дату!

Нэф. Дядюшка Хустен, а вы хотели бы стать коро­лем?

Хустен. Я хотел бы съесть своего цы-плен-ка!

Мария возвращается за стойку.

Полицейский. У тебя фигурка как у точеной статуэтки!

Мария. Полицейский, вы, кажется, оставили свой пост?

Полицейский. Там идет дождь, а здесь ходишь ты! (Хохочет.)

Учитель (Хустену). Итак, вы хотели бы стать ко­ролем?

Хустен. Кто?

Учитель. Вы. Каким именно королем?

Хустен. Я – королем?

Учитель. Разве вы не сказали, что хотите быть ко­ролем?

Хустен. Каким королем? Я сорок пять лет на трам­вае. Я рабочий человек.

Учитель. Вот я вас и спрашиваю: каким?

Урсула. Что вы к нему пристали? Хустен, скажи: трефовым.

Хустен (смеется). Во! Правильно! Трефовым!

Учитель. Вам не удастся отделаться шутками. Вы – монархист?

Хустен. Кто?

Учитель. Нельзя путать эпохи. Вся беда в том, что в новые времена просачиваются нравы и психология старых времен. Мы не имеем права. Молодежь. Воспитание. Чистота, чистота вида.

Хустен. И что?

Нэф (продолжая фехтовать). А я – я хотел бы быть Ричардом Львиное Сердце!.. Раз!.. А еще я хочу – невидимкой!

Полицейский (вдруг, пылко). Это я! Я! Я всегда хотел стать невидимкой! (Нэфу.) Слушай, а ты каким хочешь: чтобы только ты сам невидимкой или если, что-то возьмешь, то это тоже делается невидимым?

Нэф. Конечно, тоже!

Полицейский. Замечательно! (Еще горячее.) А летать? Невидимкой – и летать?

Нэф. О-о! И чтобы ни одна пуля не брала!

Полицейский. Да! Да! Ах, это роскошно!.. Мария, вы понимаете? Вы хотели бы стать невидимкой?

Мария (красуясь). Зачем же мне – невидимкой?

Нэф. Ее и так редко видно на работе!

Полицейский (пылко, ко всем). А вы?.. А вы?.. Это же необыкновенно! Невидимкой – и летать! А?

Урсула. Я-то летаю. Когда надо.

Учитель. А я, молодой человек, очень долго был невидимкой. Но теперь…

Полицейский (не слушая). А вы?.. Замечательно, а? (Хустену.) Вы хотели бы?

Хустен. Я хотел бы съесть своего цыпленка наконец! Нэф!.. Где Штоп? Позовите Штопа!

Нэф испуганно бросается к очагу. Идет Штоп.

Штоп. Да-да, я здесь! (На ходу, Марии.) Где Ганс, а?

Мария (пожимает плечами). Действительно странно: Ганс самый дисциплинированный человек на свете.

Штоп. Самые дисциплинированные люди давно на­ходятся на том свете. У тебя нет телефона Марты?

Мария. Еще мне не хватало иметь ее телефон!

Полицейский (налетает на Штопа). А вы? Вы хо­тели бы: невидимкой – и летать?

Штоп (оглядываясь). Что?

Полицейский. Невидимкой. Невидимкой – и еще летать?

Штоп (шепотом). Каким? Чтобы только сам невидимый или если что возьмешь, то тоже невидимое?

Полицейский. Тоже! Тоже!

Они разговаривают, как двое сумасшедших.

Штоп (вздыхает). Ах, если бы!

Полицейский. А что?

Штоп. Во-первых, все время остаются следы. Идешь, все нормально, никто не видит, а следы – остаются!

Полицейский. Да что вы?

Штоп. Да-да! И во-вторых, в толпе совершенно невозможно двигаться.

Полицейский (соображая). Да-да-да!

Штоп. В автобус не сядешь.

Полицейский. В автобус? Да, никак. Да-да, неудобства есть… А летать?

Штоп. Летать? С какой скоростью? На какой высоте? Кругом радары.

Полицейский. Да-да-да.

Хустен (стучит кулаком). Дадут мне наконец цып­ленка?

Неф чихает и кашляет. Он достал черного цыпленка, от которого валит чад. Штоп хватается за голову.

Ресторанчик затемняется, а на второй половине сцены освещается столик в другом, современном кафе, где сидят Губерт и Ганс. Пьют пиво. За окном – поток машин, автоматический ритм свето­фора.

Губерт. Нет, подожди, ты не так поешь. Надо вот так: «Ах, зачем я…»

Ганс. «Ах, зачем я…»

Губерт. У тебя совершенно нет слуха. Подпевай просто: «Ах, зачем я…»

Ганс. «Ах, зачем я…»

Губерт. Все! Поем!

Поют.

Ганс. Вот! Вот!.. (Горячо.) Я гениальный повар! Я все могу! Понимаешь? А это что? Автоматы! Бумажные тарелки! Сосиски, яичница, сосиски, яичница! Все мчатся сломя голову! Скороварки! Хлеборезки!.. Все на ходу, всухомятку! Ты знаешь, в армии я был поваром у генерала.

Губерт. О!

Ганс. Что «о»?! Даже генерал говорил мне: «Что ты там колдуешь, Ганс? Свари мне сосиски, да и ладно!..» Кому теперь нужна моя древнейшая профессия? Ты знаешь, например, у герцога Найнхальгальского с тысячи семьсот семьдесят второго по тысячу восемьсот первый год не подали к обеду ни разу двух одинаковых блюд! А? За двадцать девять лет!

Губерт. В самом деле? Что ж это были за блюда?

Ганс. Уж наверное не сосиски с яичницей!.. Э, и вообще!

Губерт. Ну-ну, Ганс! Ну, старина! Что ж теперь делать?..

Ганс. Нет, брат Губерт, что-то не так… Плохо мне!..

Губерт (в тон ему). Да-а… Живешь как механизм…

Ганс. Вот-вот!

Губерт. Каждый день одно и то же.