Замок из стекла - Андреев Алексей - Страница 13

В ресторане мы всегда сидели в отдельной кабинке. Официантке нравились наши хорошие манеры, потому что родители приучили нас говорить «да, мэм», «спасибо», «пожалуйста» и называть мужчин «сэрами».

«К тому же наши дети чертовски умные, – заявлял папа. – Самые офигенные дети, которые вообще родились на этой земле». Мы вежливо улыбались и заказывали гамбургеры, хот-доги с чили, молочные шейки и тарелки блестящих от жира луковых колец во фритюре. Официантка приносила наш заказ и разливала молочный шейк из запотевшего железного контейнера для взбивания, в котором всегда оставалось немного шейка, и она оставляла его у нас на столе. «Кажется, вы выиграли джек-пот», – каждый раз говорила официантка, оставляя на нашем столе остатки шейка. Мы так наедались, что еле выползали из ресторана. «Пойдем домой, ребятки», – говорил папа.

Владельцы месторождения барита, на котором работал папа, вычитали из его зарплаты деньги за квартплату.

В начале недели мама шла в магазин компании и затоваривалась продуктами. Она говорила, что только те, чьи мозги промыты рекламой, будут покупать полуфабрикаты, которые надо лишь разогреть. Мама всегда покупала настоящие продукты, чтобы готовить дома. Она брала мешок картошки, пакеты муки, сухое молоко, лук, рис или бобы, соль, сахар, дрожжи для выпечки хлеба, консервированные макрель и ветчину или кусок копченой колбасы, а на десерт – банки персиков в сахарном сиропе.

Мама не очень любила стряпню. Она говорила: «Зачем проводить полдня у плиты, готовя еду, которая исчезнет за час, когда за это время можно нарисовать бессмертную картину?» Раз в неделю она готовила большой казан рыбы с рисом, а чаще всего – с бобами. Мы вместе перебирали бобы и вынимали из них камушки, после чего мама замачивала бобы на ночь. Наутро она варила их, добавив немного ветчины для запаха. Всю последующую неделю мы ели это блюдо на завтрак, обед и ужин. Если еда начинала портиться, мы просто добавляли в нее больше перца, как это делали практичные мексиканские обитатели нашего дома.

Мы тратили так много денег на еду, что к моменту папиной получки он практически не получал никаких денег. Помню, как однажды на момент зарплаты папа даже был должен компании одиннадцать центов. Папа отнесся к этой новости с юмором и сообщил в кассе, что будет должен. К тому времени папа уже перестал так часто, как раньше, ходить в бар и вечерами частенько оставался с нами дома. После ужина мы рассаживались на скамейках или ложилось на пол и читали книжки. В центре комнаты всегда лежал словарь для того, чтобы мы могли посмотреть в нем непонятное нам слово. Иногда я обсуждала с папой определение слова из словаря, и если мы были не согласны с ним, то писали письмо редакторам издательства, выпустившего словарь. Редакторы отвечали нам, многословно защищая и обосновывая свою позицию, на что папа писал им еще более длинный ответ, и такой обмен письмами продолжался до тех пор, пока редакторы не переставали отвечать нам.

Мама много читала: Чарльза Диккенса, Уильяма Фолкнера, Генри Миллера и Перла Бака. Она даже читала Джеймса Миченера[20] и извиняющимся тоном говорила, что, увы, это далеко не самая лучшая литература. Папа предпочитал исторические, научные книги, биографии и издания по математике. Мы с братом и сестрой читали все, что приносила нам мама, которая каждую неделю ездила в библиотеку.

Брайан читал толстенные книги про приключения. Одним из его любимых авторов был Зейн Грей[21]. Лори любила «Волшебника Изумрудного города» и «Поросенка Фредди». Мне нравились истории Лоры Инглз Уайлдер[22], особенно серия «Мы там были» о детях, живших в разные любопытные исторические эпохи, а также «Черная красавица». Иногда, когда мы читали, мимо нас проносился поезд, от чего трясся весь дом. Грохот стоял ужасный, но через некоторое время мы привыкли и не обращали на него ни малейшего внимания.

Мама с папой записали нас в начальную школу Мэри Блэк. Школа располагалась в длинном и низком здании с площадкой из асфальта, который становился вязким, как патока, под лучами солнца. Моими одноклассниками были дети шахтеров и игроков – неумытые ребятишки в ссадинах и царапинах от игр в пустыне с неровно подстриженными их мамами челками. Нашим классным преподавателем была невысокого роста дама – мисс Пейдж. У нее периодически случались вспышки гнева, во время которых казалось, что она пытается сломать линейку о спину одного из моих одноклассников.

Мама с папой уже научили меня практически всему, что старалась вдолбить в наши головы мисс Пейдж. Я стремилась понравиться моим одноклассникам, поэтому не так часто поднимала руку, как в Блайте. Папа говорил, что в школе я валяю дурака. Иногда он заставлял меня выполнять домашнее задание по арифметике, оперируя не десятичными, а двоичными числами, говоря, что усложняет задание для того, чтобы мне жизнь медом не казалась. Я делала так, как просил папа, а потом переписывала задачи в тетрадку обычными арабскими цифрами. В один прекрасный день у меня не было времени переписать задание, и я сдала его учительнице в двоичных числах.

«Это еще что такое? – недовольно спросила мисс Пейдж, глядя на нули и единицы в моей тетрадке. – Это шутка?»

Я попыталась объяснить ей, что это двоичные числа, система, которая используется в компьютерах и которая, по словам папы, является более продвинутой, чем десятичная система. Мисс Пейдж не стала меня слушать.

«Ты не выполнила домашнюю работу», – сказала она, оставила после занятий и заставила все переделать.

Я не стала рассказывать об этом инциденте папе, потому что не хотела, чтобы он приходил в школу и спорил с учительницей.

Многие из одноклассников жили поблизости от нас в районе города под названием Трэкс, и после уроков мы часто вместе играли. Мы играли в «красный-желтый-зеленый», в классики, футбол и несколько других игр без названий, во время которых надо было быстро бегать, не отставая от остальных, и если упадешь, не плакать. Все семьи в нашем районе были бедными. Дети из этих семей, черные от загара и немытые, носили выцветшие майки и шорты, дырявые кеды или вообще гуляли без обуви.

Здесь было важно то, что ты быстро бегаешь и что твой папа не слабак. Мой папа не только не был слабаком, он часто выходил играть с детьми, бегал с нами, подбрасывал нас в воздух и боролся с нами так, что никому из детей не было больно. Детишки стучали нам в дверь и спрашивали: «А твой папа пойдет с нами сегодня играть?»

Лори, Брайан, я и даже Морин могли делать все, что нам заблагорассудится. Мама придерживалась убеждения, что детей не стоит обременять массой правил и ограничений. Иногда папа сек нас своим ремнем, но никогда не делал этого со зла, а только в тех случаях, когда мы пререкались или отказывались выполнять какое-либо четкое указание, что случалось нечасто. У нас было единственное правило – приходить домой, когда на улице включали свет. «И свой здравый смысл включайте», – советовала мама. Она считала, что дети могут делать все, что хотят, поскольку это поможет им учиться на собственных ошибках. Мама не расстраивалась, когда мы приходили домой с порезом или перепачканные грязью. Она называла многие такие невзгоды возрастными и говорила, что мы их перерастем. Однажды я сильно поцарапала бедро о гвоздь, когда перелезала через забор у дома подружки по имени Карла. Мама Карлы, увидев рану, сказала, что мне срочно нужно ехать в больницу, накладывать швы и сделать прививку от столбняка. «Это всего лишь мелкая царапина, – констатировала мама, внимательно осмотрев глубокий порез. – Современные люди бегут в больницу, когда коленку обдерут. Мы превращаемся в нацию неженок и белоручек». И она снова отправила меня гулять.