Фронтовое милосердие - Смирнов Ефим Иванович - Страница 39

Командиру медсанбата было предложено всех здоровых бойцов немедленно отправить в свои части, а ходячих раненых построить и разделить на принимавших и не принимавших пищу, накормленных, в свою очередь, разделить на группы получивших и не получивших медицинскую помощь, из них первых направить в эвакуационное отделение, вторых — в приемно-сортировочное. Не принимавших пищу накормить. Командиру и его заместителю по политчасти я напомнил слова Н. И. Пирогова об организации работы главного перевязочного пункта, задачи которого в наше время выполняют ДМП, развертываемые медсанбатами.

Большие боевые санитарные потери неизбежно привлекают к себе внимание всех медицинских работников медсанбатов и ППГ. К заболевшим солдатам оно в это время ослабевает. Это явление приходилось наблюдать и на Западном фронте, куда я часто выезжал. О роли терапевта на войне мне приходилось говорить еще до войны на заседаниях терапевтических обществ в Ленинграде, а потом и в Москве. В этих выступлениях и в печати подчеркивалось, что раненый должен быть объектом внимания не только хирурга, но и терапевта. Болезни у раненых — явление нередкое. Однако они меньше всего изучались в прошлых войнах, еще меньше обращалось на них внимания во время лечения раненых. Тогда о создании терапевтических полевых подвижных госпиталей речь не шла. А ведь с увеличением действующей армии росло и количество больных. Повысить роль терапевта на войне — хорошая идея, но если она не нашла четкого воплощения в организации дела, то ее реализация носит в лучшем случае только односторонний характер.

Внутренние болезни сложны для диагностики. Молодые врачи, составлявшие большинство в полевых учреждениях, чаще всего встречались с трудностями. Изредка, но все же встречались среди них и такие, которые в солдате без повязки, пропитанной кровью, и без наложенной на конечность шины не прочь видеть симулянта. Тем более что симулянты нет-нет да и появлялись. Но организационное несовершенство в лечении и эвакуации больных ярко выступало, бросалось в глаза и требовало дополнения в организационную структуру полевых медицинских учреждений. Напрашивалось создание в армейском звене ТППГ с надлежащими клиническими лабораториями. Укомплектование этих госпиталей врачами-специалистами, имеющими клиническую подготовку, не составляло трудностей. Задача создания терапевтических госпиталей была реальной, а поэтому и выполнимой. В декабре 1942 года на базе одного ППГ в армии было сформировано по два ТППГ на 100 коек каждый. В связи с этим все остальные ППГ превратились в ХППГ.

Мне хочется привлечь внимание читателя к подбору и назначению главных специалистов-терапевтов, в частности главного терапевта Красной Армии.

Если с подбором и назначением главных хирургов не возникало трудностей, то иначе обстояло дело с терапевтами. С хирургами я был больше знаком, встречаясь с ними в различных условиях и по разнообразным поводам и причинам. Лучше я знал ленинградских хирургов, перед войной выступал перед ними. И только однажды выступил перед ленинградскими терапевтами с докладом «О роли терапевта на войне». Мои выступления перед ленинградскими хирургами не вызывали никаких недоумений. Иначе получилось с аудиторией терапевтов. Это было весной 1941 года. Не успел я разобрать почту после возвращения из Ленинграда, в кабинет вошел незнакомый мне пожилой человек среднего роста и более чем упитанный, профессор Роман Альбертович Лурия. Он стал упрекать меня за непочтительность к московским терапевтам, которая, оказывается, выразилась в том, что я сделал доклад не в Москве, а в Ленинграде.

— Извините, пожалуйста, — сказал я. — Но, поступив так, я выполнял долг ленинградца и, кроме того, просьбу Ланга и сотрудников его клиники, которые заинтересовались изучением заболеваний военнослужащих. Поверьте, это совсем не в обиду московским терапевтам.

— Тогда соблаговолите повторить доклад в московском обществе терапевтов, — не очень любезно попросил Лурия.

— Но я не могу повторяться, профессор, — попытался я отказаться. — Мне будет казаться, что сидящие в аудитории все, что я буду говорить, уже слышали. С этим чувством мне трудно совладать.

Мои доводы ни к чему не привели. Я был вынужден согласиться. Определенную роль в этом сыграл рассказ Романа Альбертовича об одном случае, который произошел в Казани, где он заведовал терапевтической клиникой в Институте усовершенствования врачей и был его директором. Учитель Лурия профессор Засецкий, руководивший терапевтической клиникой, как-то занемог и попросил своего ученика посмотреть его и, если потребуется, взять на себя труд лечащего врача. Незамедлительно явившись к нему, Роман Альбертович осмотрел больного, назначил ему постельный режим, лекарства. Стал прощаться с ним, желая ему быстрого выздоровления. Но не тут-то было. Пациент протянул деньги и сказал: «Роман, возьми, не обижайся, но и не обижай меня: я не верю в бесплатное лечение».

— Каково было мне, — сказал Роман Альбертович, — его ученику, да еще директору Института усовершенствования врачей! Я вспыхнул, готов был наговорить ему дерзостей, но в это же время пристально посмотрел ему в глаза и увидел в них неподдельную печаль и едва заметную надежду на выполнение своей просьбы. Мой гнев сменился на милость. Я был вынужден взять деньги и выполнить роль частнопрактикующего врача.

Прощаясь со мною, мой собеседник провел аналогию между моим нежеланием повторить доклад и положением, в котором он оказался.

Так впервые я встретился с московскими терапевтами, среди которых мне были известны только некоторые. К их числу относились профессора, имена которых мне были знакомы по учебникам и руководствам, а также по встречам на различных совещаниях за короткий период моего предвоенного руководства ВСУ.

Решая вопрос о подборе кандидата на должность главного терапевта Красной Армии, я решил посоветоваться с ленинградским профессором, широко известным клиницистом Г. Ф. Лангом. Позвонил ему. Он попросил у меня сутки на размышление и ровно в это же время на другой день позвонил мне и сказал, что может рекомендовать только одного кандидата — профессора Мирона Семеновича Вовси. Я поблагодарил Георгия Федоровича и долго находился в раздумье. Я совершенно не знал Вовси. Но не это меня озадачило, а другое. Почему он не рекомендовал других известных профессоров-клиницистов, более молодых и подвижных, в том числе своего ученика, уже тогда зарекомендовавшего себя научными работами по заболеваниям печени и желчных путей профессора А. Л. Мясникова, который с 1932 года стал, как и многие другие, руководителем кафедры внутренних болезней сначала в Новосибирске, в Институте усовершенствования врачей, а потом уже в Ленинграде, в 3-м Медицинском институте, на базе которого была организована Военно-морская медицинская академия, где он продолжал заведовать терапевтической клиникой. Что это, думал я, результат особой личной симпатии к профессору М. С. Вовси? Нет, этого быть не может. Слишком важна рекомендация, чтобы в ее основе лежали элементы личного, а не делового порядка. В данном случае вернее предположить другое, а именно личные качества кандидатов. Они определяются характером человека и обусловливают подход к решению научно-практических вопросов клинической медицины, выбор методов ее развития, этические нормы поведения и отношение руководителя научного коллектива к больным.

Г. Ф. Ланг окончил в 1889 году Военно-медицинскую академию, через несколько лет защитил докторскую диссертацию, работал ординатором и заведующим отделением городской больницы до 1919 года. Он хорошо познал цену врачу, который обладает даром клинического мышления и логикой рассуждения у койки больного, как правило, исключающими грубые ошибки в диагностике заболевания, его течении и лечении. Эти качества врача не приобретаются без душевного отношения к больному, без умения воспользоваться словом, имеющим большое значение в моральной поддержке, и, наконец, без большого трудолюбия, граничащего с подвижничеством. Перейдя на профессорско-преподавательскую деятельность, Ланг не изменил своего отношения к больному, который продолжал оставаться в центре его внимания. Этим требованиям к руководителю-клиницисту, как видно, больше всего отвечал профессор М. С. Вовси.