Замок Персмон. Зеленые призраки. Последняя любовь - Санд Жорж - Страница 24

— Это невозможно! Как я взгляну всем в глаза! Особенно Нини! Ведь это сущая пытка смотреть на дочь, с радостью покидающую мать.

— Пытка заслуженная, графиня! Вы хотели погубить, разорить и опозорить дочь вашего мужа, хотели или запереть ее в монастырь навсегда, или сделать из нее развратницу: вы истощили запас Божьего терпения. Не злоупотребляйте людским терпением и постарайтесь чтобы люди не узнали о ваших тайных кознях. Пожертвуйте дочерью, чтобы загладить прошлое, и примите взамен все те земные блага, из-за которых вы так усердно хлопотали, не брезгуя никакими средствами. Вы должны отобедать у нас уже потому, что вы очернили Мари в глазах моей жены. Я не требую, чтобы вы исповедовались перед нею и взяли свои слова назад; но мы ей скажем, что вы помирились с падчерицей и что моими стараниями состоялась сделка, удовлетворяющая интересы всех и каждого.

XV

Графиня оперлась на мою руку, и мы пошли к дому. Когда мы вышли из елового леска, я снова увидел Шарлет, конечно же, подсматривавшую за нами и горевшую желанием узнать, чем кончились наши объяснения.

— Однако следует решить дело и с этой плутовкой, — сказал я графине.

— О нет, нет! — испугалась она. — Я не хочу ее видеть!

— Но нужно же расплатиться с ней.

И, повернувшись к Шарлет, я приказал ей подойти к нам. Она не заставила себя ждать.

— Пора подвести итог, — сказал я, — мы все сговорились насчет того, чтобы лишить вас возможности надоедать кому-либо из нас. Жак Ормонд дал вам три тысячи франков, это больше, чем следовало. Вы нам отныне не нужны. Мадемуазель де Нив тоже дает вам три тысячи. Сколько обещала вам графиня?

— Десять тысяч! — нагло ответила Шарлет.

— Всего только пять! — сказала с негодованием графиня.

— В день совершеннолетия мадемуазель де Нив вы получите от меня восемь тысяч франков и после этого не надейтесь больше ни на что…

— Это мало за столько трудов, — ответила Шарлет. — Если бы я рассказала все, что знаю…

— Можете рассказывать. Если вы будете говорить про нас, то мы сумеем доказать всем, что вы интриганка и сплетница. Берегитесь!

Шарлет струсила и убежала; пока мы спускались минут десять под гору, я заметил, что графиня быстро повеселела. Я с отвращением смотрел на эту женщину, единственной пружиной поступков и единственной страстью которой была корысть. И все-таки я был учтив, почтителен и внимателен к ней. Я проводил ее в комнату, где она пожелала отдохнуть до обеда.

Госпожа Шантебель еще не вернулась. Мьет храбро принялась готовить обед. Она была искусной поварихой, знала мои вкусы, и прислуга буквально обожала ее. Я с удовольствием предвидел вкусный обед, но еще больше обрадовало меня то, что Анри не отходил от Мьет и весело старался ей помогать. Он снял фрак и повязал белый передник. Это настолько не совпадало с его вкусами и привычками, что я не мог скрыть удивления.

— Что же делать? — ответил он мне. — Не всякой женщине быть героиней романа, не умеющей сделать даже яичницу. Эмили, которая, по-моему, единственная настоящая героиня в этой истории, не старается обратить на себя внимание и добровольно приняла на себя роль кухарки, словно ни на что другое не может претендовать. Разве я не прав, когда стараюсь помочь ей или хотя бы развлечь ее моей неловкостью? Посмотри, какая она умелая и проворная! В шелковом платье, в кружевной пелериночке, и никаких предосторожностей! И ведь она ничего не испачкает, даже пятнышка не посадит! Потому что она здесь в своей стихии: дома, в деревне, в семье…

— Значит, нужно и оставить ее здесь, дома… — ответил я не без лукавства. — Только для современного молодого человека маловато в этом поэзии…

— Напротив, отец, бездна поэзии! Поэзия всюду для тех, кто умеет видеть и слышать. Сколько поэзии, бывало, я находил в Виньолет, когда в громадной кухне, полной блестящей медной посуды, Мьет месила своими хорошенькими ручками тесто для лепешек к завтраку! Это были картины Рембрандта с фигурой Корреджио посредине. Тогда я понимал прелести семейной жизни и прелесть этой замечательной девушки. Потом я все позабыл. И вот теперь мои глаза снова раскрываются, прошлое воскресает, освещенное новым светом. Мьет еще краше прежнего, грациознее. Так хочется есть, от запаха ее стряпни слюнки текут… Мой организм, заодно с поэтической душой, кричит мне: «Вот где правда — в жизни достойной, привольной, с женой, которую можно не только любить, но и уважать, которой можно довериться, как лучшему другу!..»

— Скажи это Эмили!

— Не смею: я еще не стою ее прощения. Я знаю, сколько Мьет выстрадала по моей вине. Из-за меня ее брат был так несчастлив; она сама день или два думала, что я влюблен в барышню Мари и готов отбить ее у Жака. Без тебя, отец, без суровых объяснений, на которых ты настоял, ей, может быть, пришлось бы до сих пор это думать… Ты оказал мне большую услугу. Необычность Мари вскружила мне голову, но ненадолго, и если она заподозрила это, то я рад, что ты дал мне возможность ее разубедить. Конечно, она должна принадлежать Жаку и никому больше. Знаешь, при всех ее детских выходках, она отнюдь неглупа, у нее много возвышенных чувств, а у Жака зато много здравого смысла, которого ей недостает, и раз уж он ее обожает, то сумеет ей его передать, так что она постепенно избавится от своих недостатков. Он всегда будет поддакивать ей, но делать так, что она, в свою очередь, будет с ним согласна.

— Вот это дело! А теперь — да поможет нам Бог. Как, однако, жизнь похожа на роман! Признаюсь, отстаивая истину и здравый смысл, я совсем не рассчитывал на подобный успех и уж никак не мог подумать, что в результате получатся два таких чудесных брака! Но где же наши голубки?

— Вон там, на скамейке. С нетерпением ждут решения графини насчет Нини. Как ты полагаешь, она согласится отдать ее?

— Уже согласилась!

В эту минуту Мьет проносила мимо пирог, чтобы посадить его в печку.

— Хотя я не имею обыкновения целовать кухарок, — сказал я, — не могу все-таки не сделать исключения.

Жак и Мари выбежали навстречу нам с Нини.

— Ну что? — спросила мадемуазель де Нив. — Можно ли надеяться?

— Она ваша! — ответил я тихо. — Только пока ни слова ей, постарайтесь, чтобы она не наделала новых хлопот, отказавшись проститься с матерью как положено.

— Это мы устроим! — сказал Жак и, взяв Нини за руки, продолжал: — Послушайте, ваша матушка видит, что вам здесь хорошо, что вы нас очень полюбили, и она согласна оставить вас еще на несколько дней с Сюзет, у папа Бебель. Надо ее за это хорошенько поблагодарить. Вы ведь ее расцелуете, правда?

— Да, да! — ответила девочка, весело подпрыгивая. — Еще бы не расцеловать за такое счастье! После обеда мы пойдем к фонтану с Сюзет и Анри…

— Нет, со мной, — ответил Жак, засмеявшись, — сегодня со мной, а Сюзет будет делать кораблики.

— Вы мне простили? — шепнул я мадемуазель де Нив. — Согласны остаться у меня до свадьбы?

Мари взяла обе мои руки с чарующей пылкостью, за которую ей многое можно было извинить, и до крайности смутила меня, быстро прижав их к своим губам.

— Вы меня спасли! — шепнула она в ответ. — Вы будете мне вместо отца. Мне так нужен твердый и добрый руководитель. Вы научите меня быть достойной славного нашего Жака, который меня балует и никогда не скажет мне слова укора…

— А если я стану ворчать, он, пожалуй, назовет меня старым дураком…

— Боже избави! — вмешался Жак, бросаясь ко мне на шею. — Вы были и останетесь нашим ангелом-хранителем!

Тем временем приехала жена и ахнула, увидев, что я целую и обнимаю Жака и Мари. Она с любопытством всматривалась в лицо и в костюм мадемуазель де Нив.

— Госпожа Шантебель, — сказал я, представляя ей Мари, — потрудитесь поцеловать нашу будущую племянницу, как видишь, крестьяночку, но вполне достойную твоего доброго расположения.

— Что за шутки! С какой стати Жаку жениться на девушке, которую мы совсем не знаем?.. Я совершенно ничего не понимаю…