Зеленые призраки - Санд Жорж - Страница 3

— Конечно, три хлеба и три графина поставлены для того, чтобы заставить меня думать о них. Однако, признаюсь, я не вижу решительно никакого отношения…

— Но это очень просто. Ведь три барышни при Генрихе II были отравлены хлебом и водой!

— Я все понимаю, но не вижу, почему это жертвоприношение, если действительно в нем дело, может быть им приятно. Вы сами что думаете об этом?

— Я думаю, что там, где обитают их души, ничего об этом не знают или, по крайней мере, об этом не заботятся, — сказала Зефирина тоном скромного превосходства. — Но вы должны знать, каким образом эти мысли пришли в голову моей госпоже. Я принесла вам рукопись, которую ее невестка, графиня Каролина Ионис, нашла сама среди старинных бумаг семейного архива. Чтение этой рукописи заинтересует вас, наверно, гораздо больше, чем мой разговор, а потому позвольте вам пожелать доброй ночи… Впрочем, я должна еще обратиться к вам с одной маленькой просьбой.

— От всего сердца исполню все, что могу сделать для вас!

— Не говорите, пожалуйста, никому, кроме разве графини Каролины, которая не найдет в этом ничего дурного, что я вас предупредила. Если вдовствующая графиня узнает об этом, она будет меня бранить и потеряет ко мне всякое доверие.

— Обещаю вам молчать; но что должен я сделать завтра, когда меня будут расспрашивать о моих видениях?

— Ах, вот что! Ну, пожалуйста, сочините что?нибудь, какой?нибудь бессвязный сон, все, что хотите, лишь бы было что?нибудь о трех барышнях. Иначе вдовствующая графиня будет тревожиться и примется за меня, станет говорить, что я не поставила хлебов, графинов и солонки или что я вас предупредила и что из?за вашего неверия видение не появилось. Она убеждена, что эти дамы бывают недовольны и не хотят показываться тем, кто смеется над ними, хотя бы даже только в помыслах.

Оставшись один, пообещав Зефирине покориться фантазиям ее госпожи, я раскрыл рукопись, из которой я приведу здесь обстоятельства, имеющие отношение к моему приключению. История девиц Ионис показалась мне простой легендой, рассказанной госпожой Ионис по документам сомнительной достоверности, которые она сама критиковала в легком и насмешливом тоне, как тогда это было в моде.

Итак, я умолчу о самой истории трех отравленных, комментированной довольно холодно, так что она показалась мне гораздо интереснее в первой передаче Зефирины, и приведу здесь только следующий отрывок, выписанный графиней Ионис из рукописи 1650 года, которая составлена была прежним каноником замка:

"Как я слышал в моей молодости, замок Ионис посещался привидениями, в числе трех; они искали что?то в комнатах и в службах дома. Молебны и молитвы, которые читали при их появлении, не мешали им возвращаться. Тогда решили освятить три белых хлеба и положить их в комнате, в которой скончались девицы Ионис. В эту ночь призраки появились, не произведя никакого шума и не испугав никого своим появлением, и только на следующий день оказалось, что они изгрызли хлеба, точно мыши, но не унесли с собой ничего. Но на другую ночь привидения снова стали жаловаться, хлопать дверьми и скрипеть петлями. Поэтому решили поставить для них три кружки чистой воды; но привидения не пили ее, а только расплескали часть этой воды. Наконец, приор Сен*** посоветовал успокоить призраков, поставив им солонку, так как девицы Ионис были отравлены хлебом без соли, и как только сделали это, услышали, как они спели чудную песню, в которой, как уверяют, обещали на латинском языке благословение неба и всяческое благополучие ветви графов Ионис, которая наследовала им.

Все это случилось, как мне говорили, во времена Генриха IV [Генрих IV Наваррский (1553–1610), французский король с 1589 года (фактически — с 1594), первый из династии Бурбонов. Его переход из протестантства в католицизм положил конец религиозным войнам], а с тех пор ничего более о призраках не слыхали. Но еще долгое время спустя верили, что если принести девицам Ионис такое же пожертвование в полночь, то этим можно их привлечь и узнать от них будущее. Говорили даже, будто если случайно три хлеба, три графина и солонка окажутся на одном столе в названном замке, то в той комнате непременно увидят или услышат удивительные вещи".

К этому отрывку госпожа Ионис сделала следующее примечание: "Очень жаль, что в замке Ионис перестали совершаться эти чудеса. Все обитатели его стали бы добродетельны и умны; но, хотя в моих руках имеется заклинание, составленное каким?то астрологом, когда?то состоявшим при дворе графов Ионис, я не надеюсь, что зеленые дамы когда?либо услышат его призыв".

Я долго оставался как бы очарованным не столько самим содержанием легенды, сколько красивым почерком госпожи Ионис и изящным слогом, каким были написаны другие примечания к легенде.

Тогда я не позволял себе, как теперь, пускаться в критику легкого скептицизма прекрасной графини. Я сам разделял ее взгляды. Тогда была мода относиться к фантастическим историям не с художественной, а с юмористической точки зрения. Тогда еще гордились тем, что не верят в детские сказки и суеверия, которые господствовали недавно.

Кроме того, я был готов влюбиться в графиню. Дома мне столько наговорили о ней, и моя мать так долго предостерегала меня при отъезде, чтобы я не дал вскружить себе голову, что это уже было наполовину сделано. До тех пор я любил только двух или трех кузин, и эта любовь, воспетая мною в стихах, столь же чистых, как и мое чувство, не настолько истощила мое сердце, чтобы оно не было готово воспламениться более серьезным образом.

Я привез с собою дело, которое мой отец поручил мне изучить. Я добросовестно раскрыл его; но, прочитав глазами несколько страниц, причем ни одно слово из прочитанного не дошло до моего сознания, я признал такого рода занятия совершенно бесполезными и принял мудрое решение отложить их. Я решил вознаградить мою леность серьезным обдумыванием процесса Ионисов, знакомого мне во всех подробностях, и я придумывал аргументы, которыми я должен был убедить графиню следовать нашему плану. Только каждый из этих аргументов оканчивался — я не знаю сам, как это выходило — каким?нибудь любовным мадригалом, не имевшим прямого отношения к сути дела.

Среди этого важного занятия я проголодался. Муза не бывает сурова к людям, привыкшим хорошо пожить, и не мешает им ужинать с аппетитом. Итак, я предполагал воздать должное паштету, улыбавшемуся мне из?за моих дел и полустиший, и я взялся за салфетку, лежавшую на моей тарелке. Под нею, к моему удивлению, нашел четвертый хлеб.

Но удивление это тотчас отступило перед очень простым рассуждением. Если, по планам вдовствующей графини, три каббалистических хлеба [Каббала — мистическое учение, возникшее в иудаизме и окончательно оформившееся в XIII веке; основано на вере в то, что при помощи специальных ритуалов человек может вмешиваться в божественно–космический процесс] должны были остаться нетронутыми, то было вполне естественно пожертвовать еще одним хлебом для утоления моего аппетита. Я попробовал вина и нашел их настолько прекрасными, что великодушно решил предоставить привидениям нетронутыми все три предназначенные для них графина воды.

Ужиная с большим удовольствием, я принялся думать об истории с привидениями и стал задавать себе вопрос, каким образом я буду рассказывать о чудесах, которые я не мог себе представить. Я жалел, что Зефирина не сообщала мне подробностей насчет привычек трех умерших девиц. Отрывки рукописи 1650 года не были достаточно ясны: должны ли были эти дамы ожидать, пока я засну, и тогда явиться, чтобы грызть, как мыши, хлебы, до которых они были так лакомы, или они могли появиться предо мной в любое мгновение и сесть одна по правую, другая по левую руку, а третья напротив меня?

Пробило полночь. Наступил классический, роковой час привидений!

II. Видение

Пробило двенадцать ударов, но никакого видения не появлялось. Я встал, решив, что уже застрахован от духов. Я кончил ужин, а проделав двенадцать верст верхом, я стал чувствовать потребность во сне, когда замковые часы, отличавшиеся прекрасным медленным и звонким боем, снова начали бить четыре четверти и двенадцать часов с внушительной медлительностью.