Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка - Тимофеев Владимир - Страница 9

…Чудеса на войне встречаются не то чтобы часто, но, как правило, регулярно, хотя и довольно неожиданно, как раз тогда, когда их совсем не ждешь. "Дружественный огонь" — штука довольно неприятная, особенно для тех, кто под этот самый огонь попадает. А для противной стороны, наоборот, он как улыбка фортуны и иногда тот самый один шанс на миллион, что выпадает самым упорным и терпеливым. Случайность это или судьба, но на сей раз не повезло немцам. Оставшаяся у дороги самоходка угостила снарядом коллегу, перепутав его с нахальным русским. Подбитая "трешка" остановилась буквально в двух шагах от заглохшего Т-70. Синие язычки пламени быстро пробились сквозь развороченную броню, облизали кресты на башне, и спустя несколько мгновений немецкая машина превратилась в один большой чадящий дымом костер…

Из уничтоженного панцера так никто не выбрался — видимо, вражеские танкёры не смогли пережить собственную неудачу и еще раз подтвердили интернациональную истинность мрачной поговорки про братскую могилу для экипажа.

Привалившись к откатнику, Винарский тщетно пытался унять противную мелкую дрожь, сотрясающую все его донельзя уставшее тело. Но адреналиновый отходняк все не проходил и не проходил. Вроде бы только сейчас Макарыч лихорадочно крутил стартеры в безумной надежде оживить захлебнувшиеся резким разгоном движки и уйти из-под удара, а сам сержант с каким-то остервенелым упорством поливал из пулемета непробиваемую броню немецкой машины, и вдруг все — внезапно наступившая тишина оглушила и вышибла из головы все прочие мысли кроме одной-единственной "Жив! Жив, ядрена мать!". Винарский стянул с головы насквозь промокший шлем и, тяжело дыша, рукавом комбинезона стер со лба пот, обильно струящийся по лицу и оставляющий на нем темные дорожки от намертво въевшейся в кожу пороховой гари. Мысли постепенно приходили в норму, сознание прояснялось.

— Макарыч, ты как… живой? — срывающийся на фальцет голос казался чужим и слегка отрешенным.

— Нормально… командир, — отозвался мехвод после некоторого молчания, а затем разразился длинной фразой, почти целиком состоящей из непечатных слов и непарламентских выражений. Сержант выслушал тираду до конца, потом довольно ухмыльнулся и произнес уже обычным голосом:

— Силен! Ну все, шабаш. Заводи тарахтелку.

Отдохнувшие моторы завелись с полпинка, и танк медленно отполз от горящего панцера в полной готовности продолжать сражение.

Рисунок боя надо было срочно менять. Немецкие самоходчики перекрывали проход вглубь села, а пехота могла скоро очухаться и подобраться к одинокому Т-70 на близкое расстояние. Бросок гранаты или пара кило взрывчатки и все — хана танкистам. Возможно, стоило выпустить наружу двух бойцов для прикрытия. Но, поразмыслив, сержант решил этого пока не делать. Другой вариант развития событий показался ему более предпочтительным. Край села упирался в небольшой пригорок. Если обойти его слева вдоль кромки оврага, можно было прикрыться возвышенностью и вновь попытаться пробиться на хутор, оставив позади немецкую самоходку.

— Макарыч, пригорок видишь? Левее?

— Вижу, — сухо ответил мехвод.

— Обойдем его вдоль оврага и севернее ударим, во фланг. Понял?

— Понял, командир. Выполняю.

Проскочить к оврагу удалось незамеченными. Однако в тот момент, когда мехвод попытался втиснуться в узкий коридор между склоном холма и сухой балкой, придавленный гусеницами пласт земли оторвался от края обрыва и ухнул вниз, увлекая за собой тяжелую машину. В последнюю секунду Макарыч успел нажать на газ и толкнуть вперед правый рычаг, но это не помогло. Танк скатился на дно лощины и застыл в плотном мареве серовато-сиреневого тумана. Запоздалый рывок не смог уберечь от падения, но все же не позволил машине перевернуться — в овраг она сползла кормой вперед.

— Твою мать!.. — смачно выругался Винарский, оторвавшись от панорамы. — Все целы?

— Угу, — буркнул сидевший рядом Марик, потирая виски. Не имея возможности наблюдать за ходом сражения, он весь бой проторчал рядом с командиром. Теснота боевого отделения и отсутствие информации никак не способствовали хорошему настроению. В горячке боя сержант несколько раз двинул бойца локтем в ухо, и теперь оно горело огнем и отказывалось воспринимать звуковые колебания. Даже обещанную рукоятку ему повертеть не дали. Обидно, хотел посмотреть, как воюют танкисты, а так ни черта и не понял. Только выкрики команд, глухие удары пушки, звон стреляных гильз да грохот снаружи. И еще запах, одуряющий запах пота, пороха и горелого масла. Дым и жар. Страх неизвестности, ощущение полной беспомощности и собственного бессилия. Ей богу, лучше с оружием в руках бросаться навстречу врагу, лицом к лицу, в яростную атаку, пан или пропал. Уж лучше так, чем каждый миг ожидать, когда прилетевший неизвестно откуда снаряд огненным всплеском стальных брызг оборвет жизнь закованного в броню экипажа.

— Товарищ сержант. Тут водитель ваш… плохой совсем, — срывающийся голос Синицына заставил Винарского похолодеть от нехорошего предчувствия. Выбравшись из танка, он быстро подскочил к открытому люку мехвода. Безвольно склоненная голова Макарыча и закрытые глаза на бледном лице не оставляли места сомнениям — механику досталось по полной. С помощью остававшегося внутри моторного отделения бойца сержант вытащил наружу бесчувственное тело Барабаша. Подбежавший Кацнельсон помог командиру подхватить пострадавшего и бережно уложить его на землю.

— Макарыч, Макарыч… Макарыч, — растерянно повторял склонившийся над товарищем сержант. Мехвод неожиданно дернулся и, что-то простонав, открыл глаза.

— Живой! — облегченно выдохнул Винарский и тут же попытался подложить шлем под голову Барабашу. — Ну, ты меня напугал, Сима, черт копченый!

Макарыч поморщился от неловкого движения и тихо прошипел:

— Руку… командир… осторожнее.

— Что!? Что с руками? — озабоченно встрепенулся сержант.

— Сломал… кажись… И голова…как ватная.

— Синицын! Бегом сюда. И бинты, аптечку там, — крикнул Винарский бойцу в танке. — Слева глянь, под укладкой должны быть. Давай-давай, скорее.

— Ты, командир, это… извини, что вышло так, — пробормотал Барабаш после того, как Синицын с Кацнельсоном наскоро перевязали ему разбитую голову и плотно стиснули левую руку двумя короткими брусками, добытыми в недрах боевого отделения.

— Это я, наверное, товарища водителя придавил, — виновато проговорил Синицын, убирая в аптечку остатки бинтов, — Быстро как-то случилось все.

— Да ладно, — отмахнулся сержант. — Думайте лучше, что делать будем. Мехвода-то у нас теперь нема.

— Так давайте я попробую, — вскинулся Гриша.

— Ты!? — все трое удивленно посмотрели на бойца, теребящего в руках ремешок каски.

— Ну, я ж на ГАЗе работал и как раз такие вот танки водил. Ну, то есть, из цеха их выгонял на отгрузку.

— Хм? А что ж тебя тогда в пехоту определили, мехвода готового? — усомнился командир.

— Не знаю, — боец развел руками и покосился на Макарыча. — Не подошел, наверное.

— А, ладно, подошел не подошел, без разницы. Будем пробовать, — сержант рубанул воздух ладонью. — Значит, так. Ты, Макарыч, сиди пока здесь, полегчает — скажешь. Мы с Синицыным осматриваем машину. Кацнельсон — наверх, наблюдать… хотя… погоди, — Винарский придержал за плечо дернувшегося было Марика и, прищурившись, посмотрел на склон оврага. — Чувство у меня такое, мужики, что не полезут сюда фрицы. А? Макарыч?

— Это точно… Чертовщина какая-то, — прикрыв глаза, ответил мехвод. — Сплошной туман… Ни мин, ни завалов… проскочили сюда как таракан за плинтусом… Да и тихо слишком.

— Вот-вот. Все в тумане и глухо… как в танке, — пошутил Винарский. — Хорошо. Значит, наружу пока не высовываемся. Марик с Макарычем наблюдают, Синицын — со мной. Все, пошли, Гриша. Проверим тебя на вшивость.

Внешний осмотр скатившейся на дно оврага машины выявил еще одну проблему — оборвалась правая гусеница. Слава богу, что это произошло уже в самом конце спуска, и сползти целиком она не успела. Двойная гребенка не дала стальной ленте соскочить с катков, а оборванный трак с поврежденными проушинами оказался прямо под ведущим колесом.