Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка - Тимофеев Владимир - Страница 60

Отзываясь на вдавленную в пол педаль газа, "семидесятка" метнулась вперед, набирая ход, быстро покрывая оставшиеся до поворота метры дистанции, готовясь ворваться на укрытые с фронта немецкие позиции. Чтобы крушить, ломать, давить железо и плоть врагов, пришедших с оружием в руках на чужую землю.

— Твою мать! — ошарашенно выдохнул сержант, заметив, как рванула дальняя из тридцатьчетверок. Страшно рванула, выпуская из развороченного чрева яркий сноп пламени, извергаясь огненными ошметками перекрученных взрывов броневых плит.

— Подбили! Заднего подбили! — орал надтреснутым голосом Гриша. — Сволочи! Гады! С-суки-и-и!

— Быстрее, Сима! — хрипел Винарский. Стискивая зубы. Не скрывая душащих его злых слез. Проталкивая сквозь горло приказ. — Быстрее! Чтоб эти скоты второго не подпалили!

— Даю, командир! Полный, б…, мать…е… твою меть!

— А-а-а! Получите, твари!

Задергавшийся пулемет ярким пунктиром прожег темноту ночи, поливая свинцовым дождем вражеские орудия. Орудия, прикрытые с фронта, но никак не с тыла и флангов. Прорвавшийся на немецкие позиции танк подмял под себя ближайшее, корежа ствол, выворачивая с мясом колесную пару. Под гусеницами что-то хрустнуло и заскрежетало. В щели приоткрытого люка мехвода мелькнуло перекошенное от ужаса лицо артиллериста в фельдграу. Мелькнуло и пропало под обрезом лобовой брони.

— Так их, дави гадов!

Барабаш прорычал в ответ что-то нечленораздельное и снова рванул рычаги. Семидесятка скатилась с груды железа и понеслась к следующему орудию. Пока еще целому, но уже без прислуги, сметенной кинжальным огнем ДТ. Второе рейнметалловское изделие мехвод просто сковырнул, опрокидывая, сдвигая в сторону, освобождая путь к новой цели.

Впереди громыхнул взрыв. Секунд через семь-восемь еще один. В разлетающихся комьях земли что-то полыхнуло, а когда осела пыль, на месте третьей огневой позиции обнаружилась лишь дымящаяся воронка с разбросанными вокруг бесформенными обломками.

"Молодцы мужики! Знай наших!"

Уничтожившая немецкую пушку тридцатьчетверка медленно развернула башню в сторону машины Винарского, однако стрелять не стала. Видимо, командир среднего танка всё же сообразил, кто здесь свой-чужой, и успел отдать соответствующий приказ экипажу. И самому себе как наводчику.

"Пронесло, блин! Вот был бы прикол, если б свои ухайдакали!" — с этими мыслями сержант вновь переключился на вражескую артиллерию. Точнее, попытался переключиться. Поскольку тридцатьчетверка, надсадно ревя, рванулась влево и вбок, перекрывая обзор, к двум последним орудиям, безжалостно выкашивая пулеметным огнем разбегающихся фрицев, мстя за погибших товарищей. Не имея возможности напрямую принять участие в подавлении остатков немецкой ПТО, Винарский, сменив диск ДТ, направил Т-70 вдоль цепочки неглубоких окопов-щелей, вслед за более тяжелым и мощным собратом. Плюясь короткими скупыми очередями, не давая врагам опомниться, выбивая из их тупых голов даже мысль о сопротивлении. Иногда вместе с мозгами.

Через пару минут с батареей было покончено. Крутнувшись напоследок над самым дальним окопчиком и похоронив под пластами обрушившегося грунта всех, кто там укрывался, бронированная машина под номером "24", победно взревев, отползла чуть назад и, перевалив через невысокий бруствер, потихоньку двинулась в обратную сторону. Прикрываясь земляным отвалом, развернув башню к горящим строениям, хищно поводя стволом, выцеливая возможного противника и, видимо, пытаясь отыскать проходы в село. Если и не для прорыва в глубину обороны, то хотя бы для своевременного пресечения контратаки. В нынешних условиях практически неминуемой. Цифры на броне тридцатьчетверки сержант сумел разобрать только сейчас, когда скоротечный бой почти закончился. "Постников! Его машина… Молоток комиссар. Опытный… чертяка!"

Свой танк Винарский отвел дальше. Туда, где потемнее, где вероятность быть обнаруженным должна стремиться к нулю. Не забывая впрочем посматривать на полуразрушенные здания за линией окопов. Ведь, как минимум, два возможных пути для подхода резервов у фашистов еще оставались. И ближайший располагался сразу за памятной стеной "колхозной фермы". Той самой, возле которой сиротливо темнел силуэт сгоревшей еще днем "трешки". "Трешки" с оторванным орудийным стволом, срезанным по самую маску.

Что творилось во время боя за кормой легкого танка, сержант не видел. Не видел, но слышал прекрасно. Через гарнитуру ПУ. В том числе и сейчас, когда в наушниках прозвучала просьба. Краткая и недвусмысленная. Произнесенная невозмутимым, подозрительно спокойным голосом лейтенанта:

— Сержант, подмогни ребятам. Прижали их, головы не поднять.

— А не хрен им телепаться было, — буркнул в ответ Винарский, но уже через секунду, устало. — Ну да ладно, поможем пехтуре.

Семидесятка развернулась. Всем корпусом, поворачивая вдобавок и башню.

Прицел, еще чуток довернуть. Снова прицел, правая рукоять. Готово. Левая педаль, стук ДТ. Всё. Прикрытый контрфорсом пулеметчик — от пехоты прикрытый, не от танкистов — мешком вываливается из-за кирпичей, оставляя у стены теперь уже совсем нерабочий МГ с подломленными сошками.

— Выползайте. Только быстро и без форсу.

Что ж, дело сделано. И просьба исполнена.

Но, возможно, зря. Зря сержант отвлекся от наблюдения за проходами и проулками. Однако иначе поступить он не мог. Ведь долги надо отдавать. Всегда. Тем, кто уже один раз спас тебя. Совсем недавно. Всего-то пару минут назад.

Легкий танк рванул к батарее. На всех парах. Ошеломленный гибелью одной из тридцатьчетверок Синицын поначалу дернулся туда же, за танкистами, однако был моментально остановлен не допускающим никаких кривотолков приказом лейтенанта:

— Сохранять дистанцию. На рожон не лезть. Стрельба с открытых позиций только по наиболее опасным целям. В тени держимся, мужики. В тени.

— Понял, — с досадой подтвердил Гриша.

— Всё, отставить разговоры. Выходим на первый рубеж. Семьдесят метров. Что с целями?

— Не наблюдаю.

И тут же Кацнельсон:

— У меня чисто.

— Хорошо, — сосредоточенно произнес летчик через секунду. — Движемся дальше. Гриша — правый фланг. Марик, держи левую сторону и сзади. На мне — стены и проулки.

— Есть.

Спустя секунд десять доложился Синицын:

— Хмырь какой-то из блиндажа выскочил. Офицер, кажется.

— Достать сможешь?

— Далековато мне, чтоб с гарантией.

— Марик?

— Попробую.

Кацнельсон плюхнулся на землю, перехватывая поудобнее винтовку, прикладываясь к прицелу. Сквозь "просветленную" оптику было прекрасно видно, как фриц затравленно озирается, по всей вероятности, пытаясь принять решение. То ли юркнуть обратно, в спасительную тьму блиндажа, то ли попытаться на месте организовать некое подобие сопротивления. Однако ни того, ни другого он сделать не успел. Лязгнул затвор трехлинейки, сухо щелкнул выстрел. Раненый в бедро немец рухнул на землю, воя от боли, суча ногами, стараясь отползти, спрятаться от неизвестного снайпера.

— Добей! — жестко приказал летчик.

Вторая пуля упокоила фрица. Навеки.

— Молодец, Марик! Гриша, подойди ближе. Глянь, может, там еще кто резвый остался… А, черт! У них там антенна сверху!

В панорамном прицеле РПГ мелькнул подбирающийся к блиндажу Синицын.

— Шустрее, Гриня, шустрее! Гранатами работай! Связь им руби!

— Так нет их, гранат. Одна у вас, товарищ лейтенант, три у Марика, остальные…

— У немцев одолжи, мать твою!

— Ага, понял.

Пошуровав возле развороченной артиллерийской позиции, Гриша радостно отозвался в микрофон:

— Трохи есть. Аж три заразом.

Секунды через четыре, разобравшись с терочным запалом немецкой "колотушки", он аккуратно закинул гранату к выходу из укрытия, откуда уже выбирался следующий фашист. А после взрыва-хлопка еще одну, запулив ее четко в проем с сорванной дверью.