Дорога на Сталинград. Экипаж легкого танка - Тимофеев Владимир - Страница 32

— Ты, главное, вернись, Женя. Главное… вернись.

Не отрывая взгляда от бойца, она мягко подтолкнула его к двери, потом отступила на шаг, потом еще, и еще. А затем, развернувшись, скрывая выступившие в глазах слезы, отошла к окну, уткнулась лбом в стекло и тихо, почти беззвучно зарыдала, сотрясаясь всем телом, не обращая никакого внимания на текущие по щекам горькие соленые капли…

Потрясенный сержант растерянно смотрел на дрожащую спину девушки, не зная как поступить, то ли снова рвануться к ней, защитить, успокоить, то ли… Но потом, спустя несколько долгих, мучительно долгих мгновений он, кажется, понял, что она хотела сказать ему, что хотела сделать, что сделала и что навсегда теперь останется между ними. Навечно. Качнув головой, он молча повернулся к двери, пересек комнату и вышел. Просто вышел. Закрыв за собой дверь. Успев ухватить лишь последнюю мысль, мелькнувшую в дурной голове: "Черт! А ведь я у нее, кажется… первый…".

Когда Винарский вернулся к танку, выяснилось, что снаряды в боевое отделение Марик и Гриша уже загрузили. Без него, не дожидаясь команды. Вообще-то, по мысли сержанта, следовало еще раз всё самому пощупать-проверить, но, глянув на отлепившихся от машины и попытавшихся принять уставную стойку бойцов, лишь устало мотнул головой — мол, не до вас сейчас. Красноармейцы против такого развития событий не возражали — облегченно выдохнув, они вновь прислонились к броне и продолжили прерванную появлением сержанта беседу.

Подошедший Барабаш, посмотрев на пустые руки командира, сперва хитро прищурился, а затем совершенно невинно поинтересовался:

— Ну и как оно?

— Чего оно? — не понял сержант.

— Это самое? — подмигнул мехвод, неопределенно покрутив пальцами.

— Иди к черту, Сима, — беззлобно отмахнулся Винарский и… покраснел.

— Ну вот и ладненько, — ухмыльнулся Макарыч, потом опять подмигнул и, ткнув командира в плечо, с довольным видом отошел в сторону, бубня себе под нос. — А чо? Девка она справная, он тоже, хм, мужчина видный…

— Шут гороховый, — пробурчал сквозь зубы сержант, отворачиваясь.

А еще через пару секунд до него дошло.

"Блин! Я же там бронежилет оставил и этот, как его, тепловизор".

Однако возвращаться назад было как-то неловко, и потому… "Ладно, обойдусь как-нибудь без жилета — в танке он всё равно не нужен. Так же, как и бинокль. Хотя… Блин, ну какой же я всё-таки козел! Хорошо хоть, парни оттуда раньше ушли. А то ведь у нас с Лесей там такой грохот стоял, когда мы… э-э… да уж, помог девушке… Помощничек, блин! Придурок! Идиот конченый! И как мне теперь ей в глаза смотреть, когда уходить будем!? Болван! Дубина! Жеребец долбанный!" — эпитетов для себя сержант не жалел, но, несмотря на злость и яростное самобичевание, всё равно раз за разом мысленно возвращался к тем волшебным минутам. Туда, где они вместе. Только он и она. Только она и он. Она — та, что убила его на всю жизнь. И он — дурак дураком, который должен уйти. Забыв ее, забыв навсегда. Там, за кромкой тумана.

"Черт! Черт! Черт! Отчего ж хреново-то так? Хоть волком вой…".

Невеселые думы танкиста прервал майор, появившийся из-за стеллажей в сопровождении Ольги, Антона и летчика.

— Всё, парни, — произнес Бойко, оглядев бойцов и машины. — Пора выдвигаться…

Постановка боевой задачи много времени не отняла — уже спустя пять минут трофейный "Гелендваген" и советский Т-70 с крестом на башне, намалеванным прямо поверх красной звезды (какая-никакая, а маскировка), выехали из ангара, а затем, преодолев длинный проулок, остановились на свободной от строений площадке. Довольно широкой, покрытой бетонными плитами, тянущейся в обе стороны метров на триста-четыреста.

— Вот отсюда тебе и взлетать, — пояснил майор сидящему на переднем сиденье лейтенанту. — "Як", конечно, не "Миль", но… Как? Сможешь?

— Смогу, — коротко ответил Микоян, окидывая взглядом "стартовую площадку".

— Ну что ж, тогда… Удачи!

Летчик молча кивнул и, выбравшись из авто, быстрым шагом направился обратно к ангару. А секунд через двадцать, когда лейтенант уже скрылся из вида, Бойко повернулся к расположившимся позади Барабашу и Кацнельсону:

— Все всё поняли? Повторять не надо?

— Поняли, — ответил за обоих Макарыч, — Сидим тихо и не отсвечиваем. Действуем исключительно по команде.

— Вот именно, только по команде, — подтвердил майор, включая передачу.

Внедорожник плавно стронулся с места и, набрав ход, неспешно покатил в сторону КПП. Танк двинулся следом, но… чуть погодя. Ведь, как ни крути, он всё же не легковушка, да и опыта сидящему за рычагами Синицыну пока еще явно не доставало. Однако отсутствие мастерства с лихвой компенсировалось руководящей и направляющей ролью сержанта: "легкий" командный рык, "нежный" пинок в спину и…

Заскрежетали фрикционы. Провернулись ведущие колеса, натягивая на стальные зубцы ленту соединенных в цепь траков. Танк дернулся, окутался облаком сизого выхлопа, перевалил через невысокий бордюр и, срезая угол, медленно пополз по газону вдогонку за автомобильным собратом. Пыхтя моторами, оставляя за собой две узкие дорожки взрыхленного дерна.

И никто, никто из отправляющихся в рейд бойцов, не расслышал среди шума и грохота стрекочущий гул мотоцикла. Впрочем, так же как и не увидел — в "семидесятке" зеркала заднего вида отсутствовали, а поднятая ею пыль почти полностью перекрывала обзор идущему впереди джипу.

Гонщица, сидящая за рулем байка, догонять машины не стала. Остановившись возле проулка и сняв защитную "сферу", девушка лишь слегка приподнялась над сиденьем, да так и застыла, провожая танк пронзительно-долгим, до боли щемящим взглядом.

И, словно почувствовав эту боль и тоску, бронированная машина вдруг резко затормозила, а над распахнувшимся башенным люком появилась голова в танковом шлеме. Высунувшийся по пояс сержант взмахнул рукой и крикнул, срывая связки. Громко, почти отчаянно. Перекрывая лязг гусениц и рев двигателей рванувшей вперед "семидесятки":

— Я вернусь, Леся! Я верну-у-усь!

Евгений Винарский:

Нет, так нельзя. Нельзя, чтобы женщины шли в бой за своими мужчинами и вместо мужчин. Они не должны погибать, не должны брать в руки оружие и встречать врага на том рубеже, где не смогли выстоять их отцы, мужья, братья. Они должны жить. Жить и продолжать род. Любить и быть любимыми. Хранить тепло родного очага. Во все века, во все времена. Чтобы не закончилась и не прервалась жизнь на этой планете. А она не закончится. И не прервется. Никогда. Я это обещаю. Мы все это обещаем. Мы выстоим, и… мы вернемся. Туда, где нас ждут.

…Вот черт! Какая же она всё-таки…

Елена Клёнова:

Нет. Он не вернется. Я это чувствую. Знаю.

Но всё равно. Я буду ждать. Или хотя бы… надеяться.

А ты, сержант Винарский, только попробуй теперь не вернуться, как обещал! Только попробуй, Женя… Только попробуй…

Антон Фомин:

Башка болит. Наверно, анальгетики выдохлись, или чего там мне Олька вколола. Жаль, хотел вместе со всеми на операцию пойти, так не пустили, а потом наорали еще. А я ведь этих фашистов ненавижу так, что… даже… даже… зубами бы их грыз, если б мог. И всё равно — не взяли.

Зато у нас истребитель есть. Боевой и снаряженный под завязку. У бандитов, конечно, тоже авиация имеется. Но не такая. Несколько вертолетиков небольших, из гражданских переделанных. По пулемету на них поставили и радуются, думают, что короли воздуха. Фигушки. Мы тоже не лыком шиты, дельтапланы используем. Правда, больше для разведки и диверсий, но, в принципе, и так неплохо выходит. А им, видишь, лень конструировать. Впрочем, оно и понятно, горючки и патронов у фашей полно, губернатор с ними чуть ли не каждый день ручкается… И еще транспортник есть у гадов, иностранный — на Ми восьмой похож. Хотя берегут они его. Но, думаю, что сегодня и он проявится. И это хорошо. Можем одним разом всю их авиацию приземлить… Хотя, не будем пока загадывать, посмотрим…