Штурм Пика Сталина - Ромм Михаил Д. - Страница 37

Горбунов понимает намёк и обещает Козыбаю., спальный мешок.

Доктор делает Горбунову перевязку. Козыбай рассматривает почерневшие пальцы Горбунова и вспоминает, как несколько лет тому назад его отряд загнал басмачей на ледник в одном из ущелий Алая. Когда басмачей захватили, у них тоже были отморожены ноги.

— Не только пальцы чёрные были — пятки тоже, — говорит Кочыбай. — Мясо отваливалось.

Горбунов устал от долгой беседы, но Козыбай не собирается Уезжать.

Я ухожу с Капланом за молоком в соседнее кочевье. Часа через два мы возвращаемся обратно. Положение — без перемен. Козыбай по-прежнему сидит у палатки Горбунова и что-то ему рассказывает. Горбунов, раскачиваясь от боли в отмороженных пальцах, с трудом поддерживает разговор. Наконец гость прощается и надевает полушубок, винтовку и шашку. Джигит подводит ему коня, и отряд быстрой рысью пускается в обратный путь.

Вечером у нас большая удача: мы пополняем наши запасы. Киргизы приводят нам жирного, верного, как смоль, барана и мы покупаем его за пять «платьев» сатина. «Платье» — это 6 метров. Сатин у нас двух сортов — пёстрый, в цветочек, и гладкий, оранжевый. Выбор нелёгок: жене хочется пёстрого, мужу — гладкого, более практичного. Благоразумие в конце концов одерживает верх над кокетством.

На другой день из Алтын-Мазара приходит караван и с ним весь наш отряд, кроме Дудина и Цака, заканчивающих переброску грузов с языка Федченко.

XVI.

Горбунов решил перебраться в Дараут-Курган. Ночью бывали заморозки, и от холода боль в отмороженных пальцах становилась нестерпимой. В Дараут — Кургане можно было поместиться в зимней кибитке. Горбунова должен был сопровождать доктор Маслов. Пришлось пойти и Гущину, которому Маслов еже — дневно делал перевязку. Я решил посмотреть Дараут-Курган, ознакомиться с жизнью добротряда, и присоединился к уходящим.

И вот мы опять шагаем по степи — Елдаш, ведущий в поводу верблюда, на котором, поджав ноги, сидит Горбунов, Гущин с рукой на перевязи, доктор и я. В этом месте Алайская долина сужается до 15 километров, и река Кызыл-Су течёт по правому её краю. Дорога идёт вдоль Алтын-Дары к её слиянию с Кызыл-Су.

Через три часа мы достигаем берега Кызыл-Су. Река разлилась сетью кирпично-красных русел по широкому, выложенному галькой ложу. Километром ниже находится мост. Мы перебираемся на другой берег. Дорога к Дараут — Кургану вверх по Кызыл-Су вырублена в скале.

Из-за поворота раскрывается Дараут-Курган. Он расположен У выхода ущелья Тенгиз-бай в Алайскую долину. На высоком берегу Кызыл-Су, на большой ровной площадке, стоят несколько зимних кибиток. Эти кибитки напоминают маленькие крепостцы. Квадрат глиняных стен окружает плотно убитый двор и закрытое помещение в одном из его углов.

По стене самой большой кибитки расхаживает киргиз в халате с винтовкой за спиной. У ворот стоят засёдланные лошади. Это — помещение добротряда.

Дараут-Курган прислонён к голым, красноватого камня склонам Алайского хребта. Правее — разлив красных русел Кызыл-Су, низкорослый лесок, Алайская долина, за ней — снежная цепь Заалая с широко раскинувшимся матово-белым шатром пика Ленина. Пейзаж грандиозен и покоен. Лёгкое марево бежит над снежными шапками далёких гор.

От кибиток Дараута веет далёкой древностью. Такими должны были быть укрепления, выдвинутые в степи и пустыни для обороны от набегов кочевников. И, действительно, b нескольких стах метров видны развалины старой кокандской крепости: такой же квадрат глиняных стен, но только больше размером и с башнями по углам.

Козыбай встречает нас у входа в помещение добротряда. Бойцы открывают ворота во двор. Мы входим в помещение, проходим в комнату Козыбая, раздеваемся и снимаем снаряжение, разбрасывая по походной привычке вокруг себя вещи. Козыбай подбирает их и для каждой находит своё место, свой гвоздик. В комнате — образцовый, педантичный порядок. На стенах по коврам развешано оружие, добытое в прошлые годы в операциях против басмачей, — английская винтовка, японская винтовка, ручные гранаты, шашки, ножи. На подоконнике — маленькая походная канцелярия.

Мы укладываем Горбунова на кровать. На столе, покрытом чистой скатертью, подан чай. Козыбай угощает нас чудесным холодным кумысом из бараньего меха. После трехчасового перехода по долине мы пьём его с наслаждением.

В соседней комнате помещаются два прикомандированных к отряду радиста. Они уже неделю возятся со сроим передатчиком. но не могут его наладить.

После чая я иду знакомиться с Дараут-Курганом, захожу в маленький магазин Киргизторга. На полках — суконные гимнастёрки, башмаки на шнуровке, кепки и большое количество губной помады и крема «Молодость». Самый подходящий ассортимент товаров для клиентуры, состоящей из кочевых киргизов!

Маленькая, худенькая женщина в мягких киргизских сапогах и тюбетейке стоит у входа в кибитку, где помещается медпункт. Мы знакомимся. Екатерина Ивановна Борисова — заведующая медпунктом — показывает мне свои владения. Медпункт занимает две комнаты. В одной — три койки для лежачих больных, в другой — амбулатория. Здесь же живёт и Екатерина Ивановна.

Она скручивает «собачью ножку» махорки, по-мужски закидывает ногу на ногу и рассказывает. Родом она из Ногинска.

Много лет была фельдшерицей в психиатрической больнице в Ленинграде, затем решила поехать в Среднюю Азию. Почему именно в Среднюю Азию — она мне объяснить не могла. «Так — захотелось мир посмотреть». Сначала попала в Уч-Курган, потом — с марта месяца — сюда. Организовала медпункт. Пропускает около ста больных в месяц. Больше всего заболеваний желудочных и глазных. Есть и венерики. Лечатся главным образом мужчины. Женщины редко обращаются за помощью.

Екатерина Ивановна выезжает время от времени верхом в кишлаки и летовья. Приходится также нередко ездить в Уч-Курган за лекарством. Однажды вместе с санитаркой ездили верхом в Алтын-Мазар. В дороге заночевали и чуть не замёрзли в летних платьях и лёгких пальтишках. Во время беседы приходит санитарка. Она тоже курит «собачью ножку».

Екатерина Ивановна жалуется на недостаток средств и на полную оторванность от всего мира. За полгода она получила только одно письмо от матери, остальные пропали. Райздравотдел не отвечает ни на один запрос, месяцами задерживает жалованье.

Я смотрел на Екатерину Ивановну и вспоминал всех этих людей, самоотверженно творящих дело социалистической стройки на самых далёких рубежах нашей страны, в глухих закоулках Алая, на ледниках Памира.

Я вспомнил Блезе, инженера из Ленинграда, уже много лет скитающегося с семьёй по Средней Азии, строящего высокогорные станции сначала в Пскеме, потом на Федченко, метеоролога Пронина в Алтын-Мазаре, прорабов Памирстроя. Все они делают свою трудную и опасную; подчас героическую, работу удивительно просто и буднично, даже не замечая её трудности и опасности.

Иногда, к сожалению, эта героическая работа встречает бездушное, до безобразия невнимательное отношение тех организаций, в ведении которых эти люди находятся. Это отношение тяжелее, чем все трудности работы.

Неужели же нужно заставлять Екатерину Ивановну сидеть в Дараут-Кургане месяцами без гроша денег, без писем от родных? Неужели нельзя отпустить хоть самое примитивное оборудование для медпункта, приличный стол, несколько стульев, шкаф, лампу «молния»? Неужели нельзя выдать Екатерине Ивановне тёплую одежду для разъездов — пару сапог и полушубок?

Я выхожу из медпункта. Возле дороги пасутся два ишака. Невдалеке дремлет, понурив голову и полузакрыв сонные глаза, Азям, собака добротряда, низкорослый, коренастый, ширококо-стый пёс с толстой шеей и большой головой медведя. Внезапно Азям с молниеносной быстротой делает прыжок, хватает одного из ишаков за ляжку и одним рывком опрокидывает его на землю. Ишак жалобно ревёт, большие слезы градом катятся у него из глаз. Он вскакивает и обращается.в паническое бегство. Но Азям и не думает его преследовать. Он уже опять стоит, понурив голову и насмешливо щуря сонные глаза. Что это за выходка? Очевидно, просто так, лёгкая тренировка.